Только что “Академическим проектом” переиздана книга М. И. Аронсона и С. А. Рейсера “Литературные кружки и салоны” — вдохновленная Б. М. Эйхенбаумом и впервые увидевшая свет в 1929 г. антология разнообразных документальных свидетельств о литературном быте первой половины ХIХ века; формалисты в свое время стимулировали интерес к этой проблематике, но не они его породили: в этом отношении приоритет скорее придется отдать их антиподу М. О. Гершензону с его работами 1910-х годов, и в первую очередь с “Грибоедовской Москвой”. Заглохший на долгие десятилетия, заслоненный другими проблемами в литературоведческих опусах как разрешенных, так и написанных без разрешения, этот интерес на исходе нашего века вновь стал проявляться с заметной силой. Частное подтверждение тому — новая книга Инны Андреевой. Московский литературный быт первых двух десятилетий ХХ века предстает в ней как тщательно прописанный фон для главной фигуры историко-биографического повествования — Евгении Владимировны Муратовой, урожденной Пагануцци (1884 или 1885—1981), первой жены прозаика и искусствоведа Павла Муратова, непродолжительное время — возлюбленной Владислава Ходасевича (“Царевны” из его “Счастливого домика”), танцовщицы-“босоножки” из студии Э. И. Рабенек, автора нескольких кратких и не слишком откровенных мемуарных очерков, впервые публикуемых в этом издании.
Инна Андреева не обольщается чертами своей героини и не пытается представить результаты собственных исследовательских изысканий — как и обычно у нее, чрезвычайно рачительных и кропотливых — неким масштабным “открытием”, призванным изменить наши исходные представления о литературной жизни начала века и о конфигурации сил среди ее участников. Автор книги лишь стремится собрать в единый ворох “разметанные листы” — факты, письма, зарисовки, в которых “беззащитно, интимно открывается время, застигнутое внезапно, врасплох — неприбранным” (с. 9). Е. В. Муратова, в ее связях с литераторами и по своему душевно-психологическому строю, — это прежде всего образ-индикатор, позволяющий почувствовать колорит эпохи, определенные характерные приметы ускользающего времени. Образ не самый яркий, но весьма выразительный — и выразительный даже не индивидуальными особенностями, а как раз “лица общим выраженьем”, теми приметами, которые объединяют героиню книги с Екатериной Урениус (первой женой Бориса Грифцова и второй женой Муратова), Верой Зайцевой (женой Бориса Зайцева), Анной Ходасевич (подругой Александра Брюсова и второй женой Ходасевича), ее сестрой Любовью Рыбаковой, Лидией Рындиной (второй женой Сергея Соколова-Кречетова) и другими, оставившими еще меньший след в литературно-артистическом быту. Это был некий сонм легкомысленных, сумасбродных московских красавиц, уже не отравлявшихся “декадентством” и не гибнувших от него, подобно Нине Петровской, а лишь игравших в модернистские изыски, ценивших всего более маскарад и танец (в годы триумфального “дунканизма”). Инна Андреева справедливо отмечает, что Евгения Муратова является одним из безусловных прототипов для ахматовской “Поэмы без героя” — правда, прототипом, по случайности оставшимся неизвестным ее автору.
“Детскую взбалмошность и нелогичность, сплетение правды и игры, легко перемежающиеся улыбку и слезы, а главное, эту призывную, хрупкую женственность” (с. 103) выявляет автор “Неуловимого созданья” в своей избраннице. Инна Андреева приводит большую цитату из рецензии Ходасевича на цветаевскую “Повесть о Сонечке”, в которой дается развернутая ретроспективная характеристика “девушек этого стиля, этого внешнего и душевного склада”, и правомерно отмечает, что именно Женя Муратова должна была в первую очередь подразумеваться мемуаристом-аналитиком в его обобщающих психологических зарисовках. Ходасевич в большом историко-литературном очерке Андреевой (занимающем половину всего объема книги) — не только один из основных персонажей, но и во многом наставник автора, прибегающего в своих биографических реконструкциях и интерпретациях к той самой оптике, с которой мы лучше всего знакомы по “Некрополю”. “Традиция”, восходящая к Ходасевичу, сочетается в данном случае и с “новаторством” — как в плане привлечения неизвестных документальных материалов, так и в приемах описания действительно “неуловимого” образа, на котором сфокусировано авторское повествование: этот образ выстраивается не только на основе писем и прочих биографических источников, но и благодаря проницательно выявленным отражениям в стихах и прозе Ходасевича и других, менее прославленных его современников.
К Жене Муратовой в конечном счете стягиваются нити от многих значимых сюжетов, которыми определялось бытие ее ближайшего московского литературного окружения, в том числе и от доминирующего в нем сюжета — итальянского. Инна Андреева определяет общее значение Италии и ее культуры для формирования творческого самосознания Муратова, Грифцова, Зайцева, Стражева и т. д., вводит в оборот тексты, имеющие к этой теме прямое касательство (из них наиболее интересен прозаический этюд Грифцова “Дни в Венеции”, впервые публикуемый по черновой рукописи), а также указывает на целый ряд итальянских отзвуков в произведениях своих героев (особо стоит в этой связи упомянуть иронические реминисценции из 13-й песни “Рая” Данте в знаменитом стихотворении Ходасевича “Звезды”, ранее комментаторами не замеченные).
Эскизные, умещающиеся на нескольких страницах мемуарные зарисовки Муратовой, ставшие композиционным и смысловым центром книги, конечно, способны прозвучать для читателя и быть по достоинству оцененными лишь в соседстве с другими материалами, их окружающими, — статьей Инны Андреевой, удачно сочетающей аналитическое начало с “беллетристическими” приемами изложения (но без реверансов перед “широким” читателем), подборкой писем Муратовой и людей, с нею тесно связанных, а также замечательной портретной галереей (из иллюстраций, воспроизведенных в книге, большинство публикуется впервые, фотопортреты многих лиц, здесь представленных, вообще ранее никогда не печатались). Комментарии выполнены на хорошем профессиональном уровне, которого, конечно, не снижает восходящая к устаревшим источникам неверная дата гибели поэта В. Ф. Наседкина (1940), на самом деле расстрелянного в 1938 г. (см.: С. А. Есенин. Материалы к биографии. М., 1992. С. 403). Любовно составленная и подготовленная, отнюдь не тривиальная по исследовательским подходам, книга Инны Андреевой заметно выделяется на фоне многочисленных писаний последнего времени о литераторах начала ХХ века — великих и не очень великих.

АЛЕКСАНДР ЛАВРОВ