Отличительная черта сборника — то, что авторы статей являются не просто свидетелями, наблюдателями появления и развития феномена “неподцензурной литературы”, о котором они пишут и который анализируют в своих текстах. Они (за редким исключением) — непосредственные участники описываемых событий. Этот факт обуславливает, на мой взгляд, как основные достоинства, так и недостатки сборника. Как отмечают сами авторы, “неподцензурная литература” была заметным и неоднозначным социальным явлением, повлиявшим на судьбы как минимум двух поколений. И анализ этого явления представителями именно этих поколений приводит к противоречивым результатам. С одной стороны, учитывая существующую историческую дистанцию, многие авторы сборника делают очень интересные выводы и обобщения, демонстрируют очень высокий уровень рефлексии по поводу судеб оппозиционных литераторов своего поколения и их произведений. Но, с другой стороны, некоторые статьи отличаются эмоциональностью и субъективностью, что придает им характер скорее мемуарных, нежели научных текстов.
Вообще, нужно отметить, что книги и статьи о событиях постсталинской эпохе в СССР достаточно часто пишутся либо самими участниками событий, либо людьми, близкими к этому кругу. Достаточно вспомнить такие книги, как “История инакомыслия в СССР. Новейший период” Людмилы Алексеевой, “60-е. Мир советского человека” Петра Вайля и Александра Гениса, “Самиздат (по материалам конференции “30 лет независимой печати. 1950—80 годы. Санкт-Петербург, 25—27 апреля 1992 г.)” (СПб., 1993). Является ли эта особенность показателем отсутствия интереса к культуре постсталинского периода или говорит о своеобразной монополии на тематику? Так или иначе, рецензируемый сборник продолжает этот список текстов, добавляя новые данные к анализу позднесоветского периода. Сам сборник явился результатом исследовательского проекта, в рамках которого в Петербурге в 1999—2000 годах прошли семинары, посвященные ленинградской “неподцензурной литературе”, и конференция в декабре 1999 года по этой же теме.
Цель сборника не описать в очередной раз ужасы коммунистического режима, так же как и нет в нем стремления поддержать миф о сакральной функции советской интеллигенции. Это анализ феномена, который появился и сформировался в ленинградской культуре после смерти Сталина и исчез с началом Перестройки, попытка описать различные его составляющие и внешние факторы, повлиявшие на его развитие.
Сборник состоит из очень сильно различающихся по своему характеру статей. Это и тексты, в которых делается попытка не только проанализировать сам феномен “подцензурной литературы”, но и показать его социальный, политический и культурный контексты; и тексты, посвященные судьбам и творчеству отдельных литераторов; и статьи, рассказывающие о некоторых аспектах творчества авторов.
Анализируя “неподцензурную литературу”, авторы книги выделяют различные аспекты, которые влияли на появление и развитие этого феномена: принадлежность писателей неофициальной литературы к тому или поколению советских интеллектуалов, отношения писателей с официальными структурами (литературными объединениями, журналами и пр.). В основном все авторы единодушны в своих оценках границ исследуемого явления, как исторических, так и содержательных. Многие говорят о смерти Сталина как о знаковом историческом событии для становления самиздата и о начале Перестройки и появлении “Закона о печати” в 1990 году как о логическом завершении того периода, когда существование “неподцензурной литературы” было обусловлено культурно-политической обстановкой в стране. Также мнение авторов в принципе сходится и тогда, когда они говорят об авторах и публикациях, составляющих “неподцензурную литературу”, — практически во всех статьях встречаются одни и те же имена и названия журналов.
Но между отдельными статьями встречаются и противоречия. Например, для Вячеслава Долинина термины “неподцензурная литература” и “самиздат” являются практически синонимами, и история этого феномена, по его мнению, начинается с самиздатских публикаций авторов серебряного века или бывших политзаключенных и со студенческих журналов, которые начинают появляться в 50-е годы. В отличие от этого мнения, Валерий Сажин и Борис Иванов пишут об официальных истоках “неподцензурной литературы”. По их мнению, базой для становления этого явления стали публикации в 1953—1954 годах Ильи Эренбурга, Владимира Померанцева, Федора Абрамова и других, где впервые говорилось о недостатках соцреализма, о проблемах цензуры, о творческой свободе. Логика обоих утверждений, в общем-то, ясна. С одной стороны, без “оттепельных” публикаций в официальных журналах, возможно, не случилось бы такого расцвета самиздата в 60—70-е годы. Но эти публикации нельзя в полной мере считать явлением “неподцензурной литературы”, так как они все-таки были допущены к печати советской цензурой.
Одной из интересных составляющих неофициальной литературы является религия. Этому вопросу посвящена статья Виктора Кривулина, об этом упоминают и некоторые другие авторы. Интерес к религии и религиозной философии в 50—70-е годы — интересный, но малоизученный феномен. Описание религиозных поисков ленинградских писателей, анализ того, как интерес к религии отражался в их творчестве, показывает, что эта тема, которой раньше уделялось не слишком много внимания, актуализируется и позволяет по-новому взглянуть на историю “неподцензурной литературы”.
Мой читательский интерес привлекли также две статьи, которые немного выбиваются из общего ряда текстов. Это рассказ о Союзе писателей Бориса Никольского и анализ поэтического языка неофициальной литературы Людмилы Зубовой. Статья Никольского примечательна тем, что о феномене “неподцензурной литературы” рассуждает человек, принадлежавший к литературе официальной (подцензурной), член Союза писателей, который описывает отношения с цензурой тех, чьи произведения публиковались в официальных изданиях. В статье Зубовой дается интересный анализ поэтического языка “неподцензурной литературы”, использования в нем новых приемов как проявления свободы творчества. Если все остальные статьи сборника направлены скорее на определение границ описываемого явления, то в этом тексте рассматриваются те свойства поэзии, которые присущи не только неподцензурным поэтам, что вписывает это феномен советской действительности в более широкий контекст поэтического творчества.
В этом небольшом тексте я остановилась лишь на нескольких моментах книги, привлекшей мое внимание и как читателя и как исследователя, которому близка тематика интеллектуальной оппозиции власти в 1950—1960-е годы в СССР. Я оставляю заинтересованному читателю поиск остальных положительных и отрицательных моментов сборника, так же как я не берусь определять, что собой представляет этот сборник: продукт анализа или материал для исследования “неподцензурной литературы”.

ОЛЬГА ЧЕПУРНАЯ