Владимир Аллой ушел из жизни утром 8 января 2001 года. Уход был следствием продуманного до мелочей и долго вынашивавшегося решения. Для него самого уход стал — при всей неизмеримой мучительности этого акта — скорее всего желанным освобождением.
О его смерти оповестили многие петербургские и московские газеты, сообщили по радио и телевидению. Кажется, только в эти январские дни впервые стали отчетливо различимы контуры и масштаб личности покинувшего нас человека. При жизни ему не досталось и малой толики того внимания, которое он по праву заслужил. Ибо все, что было осуществлено Аллоем для познания российской истории, для русской культуры — единолично или при содействии небольшой группы соратников и единомышленников, — сопоставимо с результатами деятельности многих солидных и уважаемых учреждений. Свои воспоминания о пережитом он назвал “Записками аутсайдера”, но “аутсайдером”, конечно, могли считать его только те, кто в бытии культуры способны воспринимать лишь поверхностные всплески, а не глубинную сущность.
Владимир Аллой был прежде всего книгоиздателем и редактором. Работал он с такой неуемной энергией, что приходилось удивляться, как ее способен вместить обычный человеческий организм. Ретроспективно осмысляя результаты его работы — более сотни выпущенных в свет книг, — начинаешь осознавать, что эти книги — не только арифметическая совокупность самостоятельных и самодостаточных единиц: каждая из них — составляющая некого цельного проекта, призванного утверждать историческую память и подлинные культурные приоритеты. Изготовление печатной продукции и вся будничная рутина, сопряженная с этим процессом, тем самым предстают одной из форм реализации определенной сверхзадачи; не будет преувеличением сказать: миссии.
Владимир Ефимович Аллой родился в Ленинграде 7 июня 1945 года. Детство провел на Васильевском острове, там же, в Университете, получал образование — сначала на физическом факультете, затем на филологическом, курса не завершил ни там, ни там. Отслужил в Советской армии, переменил множество работ, объездил всю страну, включая самые экзотические ее зоны, с лихвой обогатился жизненным опытом и в 1975 году эмигрировал. Отечественные “университеты” закончились, начался труд. В самые глухие и сумрачные годы, пережитые нашим поколением, он, оказавшись в Париже, становится одним из руководителей знаменитого издательства “YMCA-Press”, основывает издательство “La Presse Libre”, затем — издательство “Atheneum”. Выпускает в свет книги, у которых тогда не было никаких шансов на опубликование в России: “Воспоминания о Штейнере” Андрея Белого, “Философские сочинения” А. А. Мейера, “Жизнь Льва Шестова” Н. Барановой-Шестовой, “Погружение во тьму” Олега Волкова, “Воспоминания” Лидии Ивановой, дочери Вяч. Иванова, многие другие. Пожалуй, наибольший резонанс из осуществленных Аллоем изданий тогда получили исторические сборники “Память” (5 томов, увидевшие свет в 1976—1982 годах) — результат деятельности группы независимых ленинградских и московских исследователей, осмелившихся тогда работать без оглядки на советскую цензуру. В результате шантажа со стороны КГБ издание “Памяти” пришлось приостановить, но на смену ей в 1986 году появился первый выпуск исторического альманаха “Минувшее” — главного издательского детища Аллоя, которому он уделил более всего усилий и забот в последующие годы жизни.
Первые 12 томов “Минувшего” были изданы в Париже (позднее переизданы в Москве), последующие выпуски выходили уже в России, под маркой двух издательств — “Atheneum” и “Феникс” (основанный в Москве, но функционировавший в основном в Петербурге, где Аллой вновь поселился в начале 1990-х годов, “Феникс” в 1995 году стал лауреатом петербургской литературной премии “Северная Пальмира”). “Минувшее” ввело в читательский оборот огромный пласт неизвестных ранее текстов — воспоминаний, дневников, писем, документальных материалов и исследовательских работ. Текстологическая тщательность, научная основательность комментариев, объективная строгость и выверенность публикаторских оценок и интерпретаций — такова сумма основных критериев, которым отвечают самые разнообразные публикации, появившиеся под этой серийной обложкой. Добросовестно изучать российскую историю XX века, историю русской литературы и общественной мысли без обращения к “Минувшему” теперь уже невозможно. С годами такие книги не стареют, а лишь обретают благородную патину времени. Альманах появлялся в течение всего лишь двенадцати лет, но по значимости обнародованного на его страницах он выдерживает сопоставление с таким прославленным серийным изданием, как “Литературное наследство”, выходившее в свет на протяжении многих десятилетий и аккумулировавшее в себе результаты деятельности сотен исследователей.
Помимо 25 томов “Минувшего”, в издательстве, возглавляемом Вл. Аллоем, публиковались биографические альманахи “Лица” и исторические альманахи “Звенья”, историко-краеведческие сборники “Невский архив”, сборники памяти коллег — историков и филологов (серия “In memoriam”) и многие другие издания, среди которых — книги стихов современных поэтов (серия “Мастерская”) и литературный журнал “Постскриптум”, основной задачей которого было привлечение внимания к именам, в писательской среде еще не примелькавшимся. Многие из выпущенных им книг Аллой создавал в буквальном смысле слова собственными руками. Так, в выходных данных огромного тома Переписки Андрея Белого и Иванова-Разумника, подготовленного Джоном Мальмстадом и автором этих строк, Аллой обозначен как “редактор”, в то время как на деле он осуществил единолично набор всего текста книги. В последние дни 2000 года появился том “Диаспора. I. Новые материалы” — первый выпуск новой серии альманахов, посвященных освоению культурного, философского, политического, художественного наследия русской эмиграции, последний проект Аллоя, осуществлять который теперь предстоит уже без него. Нам необходимо продолжить начатое им новое дело.
Будучи исключительно яркой и цельной личностью, он весь был соткан из противоречий. Он был подлинным европейцем: по четкости действий, целеустремленности, инициативности, организованности, обязательности — и подлинным россиянином: по безудержности эмоций и интенсивности переживаний, по способности быть игровым и бесшабашным. Он жил то в Париже, то в Петербурге, но нигде не мог найти себе места, не мог обрести спокойствия и уюта. Париж так и не стал для него родным городом, а постсоветская Россия вызывала не больше иллюзий и надежд, чем когда-то Россия советская. “Дым отечества” (так озаглавил он вторую часть “Записок аутсайдера”), уродливые гримасы посткоммунистической эпохи, гремучую смесь нового со старым он воспринимал воистину “обнаженными нервами” (избитое декадентское клише способно, кажется, в этом случае отразить подлинность и остроту переживаний). В 1998 году скончался его близкий друг и один из руководителей “Феникса” Александр Добкин; Аллой так и не смог оправиться после этой утраты, преодолеть ее в самом себе.
Смерть Володи Аллоя не просто уход, это — поступок. Для него, глубоко религиозного человека, православного, это даже не поступок, а дерзание против духовного канона, на которое он рискнул отважиться. Для тех, кто был одарен радостью общения с ним, это — знаковое событие в надвигающейся на нас неведомой эпохе. Возможно, для него, наделенного глубокой внутренней чуткостью, достаточно отчетливо зазвучал тот “голос из хора”, который артикулировал в свое время Александр Блок и который довелось другим услышать и разгадать лишь годы спустя:
О, если б знали, дети, вы Холод и мрак грядущих дней!
Володя не захотел жить в двадцать первом веке. Нам, переступившим порог, придется без него работать, общаться, совершать, вероятно, какие-то поступки: время и место не сулят нам безмятежной жизни, — но нам, пока живым и грешным, дарованы теперь поддержка и надежда. Рядом с нами навсегда остается подлинный праведник.