Новая Русская Книга 2001 № 1



Мария Степанова

Песни северных южан

М.: АРГО-Риск; Тверь: Kolonna Publications, 2001 [обл.: 2000]. 60 с. Тираж не указан. (Серия "Библиотека молодой литературы". Вып. 18)

Потенциальный хит этого поэтического сезона издан в соответствующей хиту упаковке: дизайн сборника Марии Степановой - синий фон фактурной обложки с маленьким оранжевым крестом явно свихнувшегося компаса, оранжевым же прямоугольником и прямоугольником вторым, тоном бледнее, на обоих - синенькие буковки имени автора и названия сборника. Шрифт - темно-красный курсив, того же цвета внутренняя обложка. Дизайн же текста Марии Степановой, его тектоника и орнамент, а также крой и фасон, заслуживают более чем отдельного упоминания.

Поэтическое высказывание в его музейном, архивном культурном смысле, точнее, русская советская поэтическая речь как целый город разобрана автором на каменные блоки и собрана в новый паззл. Она не то чтобы переплавлена в качестве лома до основанья, а затем: ее узлы узнаются, угадывается большой стиль сталинского классицизма, но смысловые сочленения вывихнуты, как у гуттаперчевого мальчика-циркача. Прежний Карфаген, выстроенный инженерами человеческих душ, проект "советская литература", был уже неоднократно разрушаем с различными результатами, однако обаяние стиля оставляет еще возможность для ностальгии архитектора и куратора выставки современного искусства, в качестве которого выступает Степанова на пространстве своего сборника.

Пожалуй, пора ввести (хотя бы в этой рецензии) понятие "современная поэзия" как термин, который соответствует понятию "современное искусство", со всеми типологическими его чертами. Возможно, это помогло бы избавить от молодежного блуда и литературоведческого кровосмешения нынешних литературных обозревателей. Дело постмодернизмом, дальше которого теоретики мыслить поленились, не ограничивается. Возьмем грех на душу заметить, что "20 сонетов к М.", второй пакет сборника Степановой - еще постмодерная, а открывающий книгу цикл "Песни северных южан" - уже постконцептуальная поэзия. "20 сонетов", написанные раньше "Песен" (оба произведения датированы), книгу завершают явно из соображений демонстрации метода и его развития поэтом. Этот доставляющий удовольствие профессиональному читателю пастиш точно имитирует позицию любовной безнадежности оригинала и сходен с ним в том, что Бродский определил как "Язык, как крыса, копошится в соре, Выискивая что-то невзначай", в намеренной свободе, в которую пускается языковая материя на большом пространстве письма. Центон "Сонетов к М." настолько железобетонен, что рецензенту вовсе не представляется необходимым разъять его до первоисточника:

До радостного 'утра ли, утр'а
В уме белеет парус одноногой,
Как некий дух вокруг своей оси.


Сквозная история "Сонетов", конечно, любовная: это роман мыши и летучей мыши (упыря, без цветаевских коннотаций).

Создание нового письма на развалинах оригинала - смысл работы обеих частей книги. Отличие же "Песен" в том, что предметом имитации, пародии и трансформации выступает не единственный литературный первоисточник, а общий стиль советского поэтического письма плюс идеологемы и архетипы русского постсоветского сознания.

Еще Марию С. периода ее "Песен" можно сравнить с модным дизайнером сезона-2000, источники вдохновения которого модные же журналы советуют искать в образцах семидесятых (далее - везде). Эта работа выдает себя за pret-a-porter, однако изящество ее лекал - haute couture. Ее язык - крайне ловкий (и эта ловкость на моих глазах некоторыми более чем искушенными литераторами принималась за трюкачество, чего, конечно же, нет), ладно скроенный и крепко сшитый вроде бы из старых тряпочек, но для девичьего рукоделия избира-лись самые прочные лоскуты, возможно, несносимые вообще. (Прочитанный и хорошо незабытый Багрицкий, ифлийцы, далее Слуцкий, отчасти - Павел Васильев, "Любовь на Кунцевской даче", зеркала этого стихотворения отражают любовников из первой баллады "Пе-сен". Советская поэзия может быть соотносима не только с постановлениями Жданова, но со всем интернациональным художественным процессом. В этом смысле она не только идеологическая фальшивка, она еще и открытая жизнестроительная романтика, и ар деко - в определении Мандельштамом стихов как "виноградного мяса".)

На самом же деле Степанова практически работала кузнецом, а не портным. Если брать объем работ, их длинное дыхание: так может трудиться отлично вышколенная лошадь, пловчиха с хорошо развитой дыхательной системой и тренированным плечевым поясом. Строго говоря, "Песни южан" по жанру - баллады, а двадцать сонетов таковыми по форме и являются. На это молодому человеку тридцати примерно лет в ситуации полной, тотальной смены поэтической парадигмы, которую мы переживаем лет двенадцать (я не говорю о подрывной работе, которая велась с конца пятидесятых), необходимо сильное технологическое умение. Нельзя не заметить здесь, что интерес к такому умению (в частности, крупной форме), то есть постановка (сознательная или бессознательная) формальных задач в современной поэзии (рецензент начинает использовать термин) проявились у многих авторов младше тридцати пяти, если я не ошибаюсь, примерно лет пять тому назад. Любопытно, что это означает и наступающее скорейшее профессиональное взросление поэтов: лирика от первого лица пишется ими обычно с поэтического детства, то есть возраста инициации письма, ее делать несравнимо легче, нежели создавать пьесы с персонажами, театр теней, который необходим большой поэтической форме.

"Песни" Степановой - это скетчи, сценарии короткометражек, но не аутентичные, а уже существующие в коллективном русском воображении, вмененные русскому злому духу, как Баба-Яга и бессмертный Кощей. В качестве музыкального первоисточника выступают, положим, Галич и Высоцкий, городской жестокий романс и блатной фольклор. Литературная основа - ясное дело, Пушкин, а также романтическая баллада, советский анекдот и "черный" фольклор (истории про пирожки с отрубленными пальцами и "черный-черный гроб").

"Невеста": страшная сказка о невесте водяного. Такие обычно рассказывают в пионерлагерях по ночам при потушенном свете.

"Летчик": мистико-криминальная драма с явлением архетипа Богородицы и ее подмененного варианта.

"Беглец": российская роуд-муви с детективным элементом; продолжают обсуждаться трансформации женского архетипа.

"Собака": дачная история о вечном возвращении, предательстве, вине и раскаянии. Модно в советском кино 70-80-х.

"Жена": триллер.

Собственно, все эти сказки и истории имеют жанровые признаки мистического триллера. Крепко сколоченный сценарий, стремительное развитие событий, везде действует нечистая сила или силы судьбы, внезапные события, опрокидывающие бытовой порядок.

"Ах, васильки, васильки, сколько вас выросло в поле", мордобой и кровавая развязка, и русские могилки с бумажными цветиками, крашенными анилином, но еще и кино о неуязвимых привидениях, найденной в Сарагосе рукописи, серебряных пулях. То есть становится видно, как это выглядит на тонком плане при компьютерном монтаже, когда от покойного тела отделяется дубль, изображающий душу прозрачный двойник, или как сквозь одно событие просвечивает другое, прошлого времени. Внутри всех почти сюжетов есть указание на то, как в угасающем мозгу, от имени которого транслируется речь, идут видения, происходит бред, что вполне позволяет путать падежные окончания и др. особенности великорусского национального управления словами.

С тех-то пор, как в испорченный видик,
Он чудные картинки глядел,
И не знал, он Сергей или Вадик,
И куда, и зачем угодил.

("Жена")

Подлежащее часто опускается: кто совершает действие, внятно не сразу, точка рассказа плавает от одного героя повествования к другому. Плавает и время в пределах одного повествовательного фрагмента. Вот "Летчик", хит уже самой книги:

Неделю он пил, как слезу, со слезой.
Кому-то грозил, кому-то "Слезай!"
Держася хрипел за живот.
Потом же притих и тихо сказал,
Что там, наверху, - не глядя в глаза, -
Небесная Дочка живет.


…Впервые он видел ее, говорил,
Когда городок белоснежный горел,
Но мы завершали маршрут,
И в синенькой юбке и белом платке
Она протянулась в глухое пике
Раскрыть надо мной парашют.


Фон всех этих сюжетов - коммунальный, тюремный, общинный советский быт. Даже интимная история о муже и криминальных любовниках рассказана невольным соглядатаем. Язык таких героев может казаться корявым, поганым, растленным, обесчещенным языком коммуналки, его обороты, утратившие смысл при переходе от деревни к пригороду, выглядят, как малолетние шлюхи. Степанова управляет не только судьбой своих героев, но и созданным ею языком, стилевыми особенностями созданной ею поэтики. Язык - ее главное достижение.

Он похож на советский язык тем, что, копируя его риторику и утрируя ее до идиотского уровня, умеет не называть вещи своими именами, вроде бы проваливать смысл и забалтывать его, как совок-идеолог, но благодаря стилистике он точно указывает вектор смысла, сбитый компас, перепутавший север и юг. Утрированная до уровня общинного идиотизма, эта риторика позволяет и сымитировать стиль, и сохранить его пафос. Это абсолютно стильный дизайн. Он сочетает простоту и чрезвычайную версификационную изощренность.

Один знакомый молодой человек сказал обо всем этом гораздо проще: дружки этой девушки наверняка музыканты, а стихи - как ангел, хромающий после драки.


Елена ФАНАЙЛОВА
Москва





НОВАЯ РУССКАЯ КНИГА
СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА


www.reklama.ru. The Banner Network.

Powered by Qwerty Networks - Social Networks Developer #1