Формат книги позволил мне положить ее в карман и отправиться из Института психоанализа в кафе, где я тотчас приступил к чтению. Из предисловия, написанного официальным наследником Жака Лакана, Жаком-Алэном Миллером, стало ясно, что в книге речь не идет о телевидении, что сама она - продукт записи телепередачи, заказанной научно-исследовательским отделом Французского радио и телевидения. Так что, как и семинары, эта книга - запись "разговорной речи". Если Фрейд когда-то писал лекции, обращаясь к воображаемым слушателям, Лакан произносил лекции, которые впоследствии превращались в книги. Роль Ж.А.Миллера в этом процессе предельно важна. Именно он выполняет функции первосвященника лакановской Буквы. Одно из его условий перевода Лакана на русский язык (и на любой другой) - не сопровождать текст никакими комментариями. Отсутствие комментариев, по идее Миллера, по-видимому, должно оставлять максимум свободы в понимании текста. Однако самого Миллера, под чьей редакцией выходят лакановские "Семинары", именно в ограничении такой свободы и упрекают. Автор огромного тома, посвященного Лакану, Элизабет Рудинеско пишет, что Миллер в своей редакторской практике всегда стремился свести многозначность к однозначности. Так или иначе, а многозначностей в текстах осталось немало. К счастью, позиция переводчика Лакана на русский язык, Александра Черноглазова, заключается в том, чтобы эту многозначность сохранить. Многозначный текст читать сложно, но можно, если не искать простых ответов на вопросы о рождении, жизни и смерти человека. Читать Лакана можно, если ответы на мучительные вопросы искать не в чьих-то словах, но в своих откликах на эти слова.

- Кофе с сахаром? - услышал я вопрос.

Книгу пришлось закрыть. С обложки на меня смотрело разделенное надвое слово телевидение. Телевидение, видение на расстоянии, конечно же, нас разделяет. Мы присутствуем как бы в двух местах сразу. Для Лакана же субъект не только изначально расщеплен, но и возникает на расстоянии во взгляде на другого, даже если этот другой - собственное отражение в зеркале. Так человек оказывается вне себя, а его существование оборачивается вне-существованием (l'ex-sistence).

Итак, Лакан на телевидении. Телевидение может встретиться с психоаналитиком, но не может показать психоаналитический сеанс. Психоанализу нет свидетеля. Приходится верить на слово психоаналитику. Приходится верить на слово Лакану. Но и телевидению приходится верить. То, что произносится с экрана, человек зачастую воспринимает как чистую правду: "я сам видел это по телевизору!" В основе этой веры лежат, так сказать, "свои" глаза, идея зримого события, факта. Погружаясь на дно телеэкрана, мы верим своим глазам, забывая, что эти глаза не наши. Мы забываем о субъективном взгляде камеры, кадрировании, точке зрения, фрагментации, не говоря уже о комментарии. То, что мы видим, мы принимаем за реальное. В то же время телевидение показывает виртуальный характер реальности, указывает на то, что "реальность" - всегда лишь "гримаса Реального".

Я вновь открыл книгу и прочел первую фразу: "я всегда говорю истинную правду". Вопреки невозможности высказать "всю правду", все, что мы говорим, как обнаружил в 1897 году Фрейд, - правда, правда о нас самих.

Кому нужна правда Лакана?

Правда Лакана нужна Лакану. И всем тем, кто ему верит.

В начале "Телевидения" Лакан пытается понять, к кому он обращается с экрана телевизора. Ко всем телезрителям или к психоаналитикам? И к тем, и к другим, а точнее, к тем, кто ему внемлет - к той публике, которая ходит к нему на семинары. Лакановские семинары и его речь на телевидении отличаются общей чертой - бескомпромиссностью. Он говорит то, что говорится. Он парадоксальный учитель, подающий свое учение, не думая о дидактике, "внятности", "общедоступности". Ему известно: прозрачность смысла - заблуждение. Он - один из самых сложных мыслителей XX века, который - вопреки своей сложности - оказался одним из самых влиятельных. Парадоксально, но выступление Лакана на телевидении оказалось еще сложнее его семинаров. Он как будто предлагает нам слушать его рассредоточенно, согласно психоаналитической технике рассеянного внимания. Последняя часть "Телевидения" как раз посвящена трудностям речи Лакана и ее понимания.

Текст "Телевидения" представляет собой не только речь Лакана, но и его письмо - пометки на полях в виде алгебраических формул и кратких изречений. Формализация языка характерна для позднего Лакана, к которому относится и эта книга. И здесь мы сталкиваемся еще с одним парадоксом Лакана: с одной стороны, его речь предельно логична и формальна, с другой - это поэтическая игра метафор и метонимий, психоаналитических свободных ассоциаций и каламбуров. Эта игра умножается в русском издании за счет его двуязычия.

Тема языка, как известно, имела для Лакана принципиальное значение. Бессознательное, как показал в своих клинических случаях Фрейд, говорит, и это, подчеркивает Лакан, "делает его зависимым от языка". Лакан продолжает сближение психоанализа и лингвистики, которая, как он говорит, занимается йазыком. Это странное слово (lalangue) в других работах Лакана подчеркивает, что язык - не просто бесконечная цепь означающих, но еще и форма наслаждения. Неологизм Лакана, как нам представляется, соединяет слово язык (langue) с артиклем (la), указывая тем самым на значимость в психоанализе именно озвученного слова и процесса вербализации. Кроме того, что еще более важно с психоаналитической точки зрения, оно подчеркивает структуру повторения, инфантильного бормотания, бессознательного погружения в язык и наслаждения от речи. Это слово можно было бы перевести и как яязык. Яязык - это сплав либидо с означающими.

Бессознательному посвящена вторая часть речи на телевидении. Бессознательное бывает, еще раз утверждает Лакан, только у существа говорящего. Очередной парадокс его дискурса заключается в том, что бессознательное структурировано как речь, но существует оно только как нечто внесуществующее дискурсу.

Чем же занят психоаналитик, чем характеризуется его внесуществующий бессознательному дискурс? Этому посвящена третья часть "Телевидения". Аналитический дискурс обусловлен практикой анализа социальных связей и расценивается как один из самых фундаментальных в сообществе. Но дискурс этот не должен превращаться в дискурс господина. И здесь Лакан вступает в очередную схватку с теми, кто завладел правом решать, какой психоанализ соответствует завету Фрейда, а какой нет. Речь идет о МПА, Международной Психоаналитической Ассоциации, которую Лакан называет ОВЗоАДом, Обществом Взаимной Защиты от Аналитического Дискурса. Миссия Лакана - спасти психоаналитический дискурс от дискурса капиталиста, который начинает свое существование с того, что отправляет на свалку секс. Лакан говорит с жаром.

И следующий вопрос, на который ему приходится отвечать на телевидении, связан с очередным упреком: он так увлекся означающими, лингвистикой, что забыл об аффекте. Но Лакан всегда в аффекте, только вот подход к этому самому аффекту возможен для него исключительно через структуры языка.
С сожалением перевернул я последнюю, 80-ю страницу книги, и подумал: "Телевидение" вышло в Париже не так давно, в 1974 году, но сколько же изменилось в мире с тех пор! Пропитанные духом интеллектуализма 1980-е годы сменились борьбой с интеллектом. Тут я уснул. Мне приснились люди перед телецентром с лозунгами "Долой теории!", "Психоанализ устарел!", "Свободу корпорации "Фармаком"!" Существа выглядели как киборги с разноцветными пилюлями вместо голов. "Внимание, внимание, телепортация началась", - сказал механический голос. Пилюли одна за другой лопнули. Под каждой из них скрывался светящийся призрак Лакана.