Он родился в гостинице, где работала его мать. В гостинице было всего три темных комнаты, выходивших на расположенный за баром внутренний двор. А дальше - еще одно патио, поменьше и с множеством дверей. Там-то и жили слуги, и там Аллал провел свое детство.

Грек, владелец гостиницы, прогнал мать Аллала. Он был в ярости, потому что она, четырнадцатилетняя девчонка, осмелилась рожать, находясь у него на службе. Она не хотела говорить, кто отец, и его злила мысль, что он сам не воспользовался ее положением, когда у него имелась такая возможность. Выдав девочке трехмесячное жалованье, он велел ей убираться обратно в Марракеш. Поскольку повар и его жена любили девочку и предложили ей пожить какое-то время у них, он позволил ей остаться - до той поры, пока ребенок не подрастет настолько, что с ним можно будет отправиться в путь. Несколько месяцев она провела на заднем патио с поваром и его женой, а потом, в один прекрасный день, исчезла, бросив ребенка. Больше о ней никто не слышал.

Как только Аллал достаточно подрос, чтобы носить вещи, они привлекли его к работе. Вскоре он уже мог принести ведро воды из колодца позади гостиницы. У повара и его жены детей не было, поэтому он играл один.

Когда он подрос еще немного, он стал бродить по пустынному плоскогорью. Здесь, наверху, не было ничего, кроме казарм, обнесенных глухой высокой стеной из красного кирпича. Все остальное лежало внизу, в долине: город, сады и река, петляющая к югу среди тысяч и тысяч пальмовых деревьев. Забравшись на вершину высокой скалы, он мог разглядеть людей, идущих по переулкам города. Лишь позднее он посетил это место и увидел, что из себя представляют его обитатели. Из-за того, что его бросила мать, они называли его сыном греха и смеялись ему в лицо. Ему казалось, что тем самым они хотели превратить его в тень, чтобы больше не думать о нем как о живом и реальном. Он со страхом ожидал того времени, когда ему придется каждое утро ходить в город на работу. Пока что он помогал по кухне и прислуживал офицерам из казарм да еще нескольким автомобилистам, которые проезжали через эту местность. Он получал небольшие чаевые в ресторане, бесплатную еду и жилье в клетушке, выделенной ему в помещении для слуг, но жалованья грек ему не платил. Наконец он достиг возраста, когда такое положение показалось ему зазорным; по собственному почину он отправился в город и стал работать вместе с другими мальчишками, его сверстниками, помогая делать глиняные кирпичи для постройки домов.

Жизнь в городе во многом совпала с тем, как он ее себе представлял. Два года он прожил в комнате за лавкой кузнеца, ни с кем не ссорясь и откладывая те небольшие деньги, которые он мог отложить, не рискуя умереть с голода. Он ни с кем не подружился за это время; зато в нем вызрела всепоглощающая ненависть к жителям города, которые никогда не давали ему забыть, что он - сын греха и, значит, не такой, как все: meskhot, проклятый. Потом он нашел домик не больше лачуги в пальмовой роще за городом. Плата была низкой и по близости никто не жил. Он перебрался жить туда, где единственным звуком был шум ветра в деревьях, и по возможности избегал городских жителей.

Однажды жарким летним вечером, вскоре после заката, он шел под аркадами, выходившими на главную городскую площадь. В нескольких шагах впереди него старик в белом тюрбане пытался переложить с одного плеча на другое тяжелый мешок. Внезапно мешок свалился на землю, и Аллал с изумлением увидел, как две темные формы выползли из него и растворились в тени. Старик нагнулся к мешку и, завязывая верхний конец, принялся вопить: "Осторожно, змеи! Помогите мне найти моих змей!".

Многие тотчас развернулись и пошли назад той же дорогой, какой пришли. Другие остановились поодаль, наблюдая. Некоторые крикнули старику: "Быстрее ищи своих змей и забери их отсюда! Зачем они здесь? Нам в городе змеи не нужны!"

Нагибаясь и озираясь в тревоге, старик повернулся к Аллалу. "Присмотри для меня за этим, сын мой". Он показал на лежавший у его ног на земле мешок и, подхватив корзину, которую до этого нес, стремительно свернул за угол в переулок. Аллал остался стоять там, где стоял. Мимо никто не прошел.

Старик скоро вернулся, отдуваясь с торжествующим видом. Когда зеваки на площади увидели его снова, они стали кричать, обращаясь на этот раз к Аллалу: "Проводи этого беррани из города! Он не имеет права носить здесь эту дрянь! Прочь отсюда! Прочь!"

Аллал поднял большой мешок и сказал старику: "Идем".

Они покинули площадь и шли переулками до тех пор, пока не вышли на городскую окраину. Тогда старик поднял голову, увидел впереди чернеющие на фоне меркнущего неба пальмы и повернулся к мальчику.

"Идем", - повторил Аллал и пошел влево по неровной тропе, которая вела к его дому. Старик остановился в растерянности.

"А это, - сказал он, показав сначала на мешок, потом на корзину. - Они должны быть со мной".

Аллал усмехнулся: "Они тоже могут идти".

Когда они сидели в доме, Аллал посмотрел на мешок и корзину. "Я не такой, как все остальные в городе", - сказал он.

Ему приятно было услышать эти слова произнесенными вслух. Он сделал презрительный жест: "Боятся перейти площадь из-за змей. Вы сами видели".

Старик почесал подбородок. "Змеи похожи на людей, - сказал он. - Ты должен их понять. Тогда ты сможешь стать их другом".

Аллал помедлил в нерешительности, прежде чем спросить: "Вы их когда-нибудь выпускаете?"

"Всегда, - с силой сказал старик. - Им плохо быть все время внутри. Они должны быть здоровыми, когда мы придем в Тарудант, иначе их никто не купит".

Он начал длинную историю своей жизни, жизни охотника за змеями, объяснив, что каждый год совершает путешествие в Тарудант, чтобы встретиться с человеком, который покупает их для заклинателей змей в Марракеше. Слушая, Аллал приготовил чай и принес миску с пастой из кифа, чтобы съесть ее с чаем. Позднее, когда они уютно сидели в клубах трубочного дыма, старик хмыкнул. Аллал повернулся на него посмотреть.

"Хочешь, чтобы я их выпустил?"

"Да!"

"Тогда сиди тихо и не шевелись. Пододвинь лампу".

Он развязал мешок, потряс его немного и вернулся на место. И тут в тишине Аллал увидел, как длинные тела с опаской выползли на свет. Среди кобр были и другие змеи, такой изысканной и прекрасной расцветки, словно их придумал и нарисовал художник. Одна - красновато-золотистая, - свернувшаяся кольцом на полу, показалась ему особенно красивой. Глядя на нее во все глаза, он почувствовал неодолимое желание обладать ею и никогда не отпускать от себя.

Старик разговорился. "Я провел среди змей всю свою жизнь, - сказал он. Могу тебе кое-что о них рассказать. Знаешь ли ты, что если им дать маджун, то можно заставить их делать все что захочешь, ни слова при этом не говоря? Клянусь Аллахом!"

Лицо Аллала выразило сомнение. Но сомневался он не в истине сказанного стариком, а лишь в своей способности применить это знание на деле. Ибо как раз в эту минуту мысль действительно завладеть змеей впервые пришла ему в голову. "Что бы мне ни предстояло сделать, это должно быть сделано быстро, так как утром старик уйдет", - размышлял он. Внезапно его охватило страшное нетерпение.

"Положи их обратно, чтобы я мог приготовить ужин", - прошептал он. И сел, восхищаясь легкостью, с какой старик брал змей одну за другой за голову и ловко опускал их в мешок. Он бросил в корзину еще двух змей, и одна из них, заметил Аллал, была красной. Ему показалось, что он видит блеск ее чешуек сквозь крышку корзины.

Взявшись за приготовление еды, Аллал попытался думать о чем-нибудь другом. Но потом, поскольку змея, несмотря ни на что, не выходила у него из головы, он начал придумывать способ, каким ее можно заполучить. Присев в углу на корточках и склонившись над огнем, он размешал немного пасты из кифа в миске с молоком и отложил ее в сторону.

Старик продолжал говорить. "Нам повезло - вернуть этих двух змей в самом центре города. Никогда не знаешь, что людям взбредет в голову, если они узнают, что ты несешь змей. Однажды в Эль-Келаа они отобрали их у меня и всех до одной перебили у меня на глазах. Год работы. Мне пришлось возвратиться домой и все начинать сначала".

Еще во время еды Аллал увидел, что его гостя начинает клонить в сон. "Как все произойдет?", - гадал он. У него не было заранее готового плана действий, и перспектива взять змею в руки страшила его. "Она может убить меня", - подумал он.

Когда они поели, выпили чай и выкурили несколько трубок кифа, старик лег на спину на полу и сказал, что собирается спать. Аллал вскочил на ноги. "Там!", - показал он и отвел его на свою циновку в алькове. Старик лег и быстро заснул.

В течение следующего получаса Аллал неоднократно подходил к алькову и пристально вглядывался внутрь, но ни тело в бурнусе, ни голова в тюрбане ни разу не пошевелились.

Первым делом он достал свое одеяло и, связав вместе три конца, разложил его на полу - четвертым концом к корзине. Потом поставил на одеяло миску с молоком и пастой из кифа. Когда он ослабил тесемку на крышке корзины, старик закашлялся. Аллал замер, ожидая услышать надтреснутый голос. Поднялся легкий ветер, и пальмовые ветви заскрипели, но из алькова не раздалось больше ни звука. Он прокрался в дальний угол комнаты и присел на корточки у стены, не сводя глаз с корзины.

Несколько раз ему показалось, что крышка немного пошевелилась, но всякий раз он решал, что ошибся. Потом он затаил дыхание. Тень в основании корзины двигалась. Одна из тварей выползла из-за дальнего бока. Она немного помедлила, прежде чем продолжить движение к свету, а когда продолжила, Аллал выдохнул благодарственную молитву: змея была красновато-золотистой.

Когда же она наконец решила подобраться к миске, то полностью обогнула ее края, заглядывая со всех сторон внутрь, прежде чем выгнуть голову и припасть к молоку. Аллал следил за ней, опасаясь, что незнакомый запах кифа может ее отпугнуть. Змея застыла в неподвижности.

Он ждал около получаса. Змея оставалась на месте, голова ее была опущена в миску. Время от времени Аллал поглядывал на корзину, дабы удостовериться, что вторая змея по-прежнему там. Продолжал дуть ветер, поскрипывая ветками пальм. Решив, что время пришло, он медленно поднялся и, не спуская глаз с корзины, где, без сомнения, по-прежнему спала вторая змея, протянул руку и собрал три завязанных конца одеяла вместе. Потом поднял четвертый конец - так чтобы и змея и миска соскользнули на дно импровизированного мешка. Змея слегка пошевелилась, однако, как ему показалось, без всякой злобы. Он в точности знал, где ее спрячет: среди камней в сухом русле реки.

Держа одеяло перед собой, он открыл дверь и вышел под звезды. Идти было недалеко: чуть вверх по дороге к группе высоких пальм, а потом налево и вниз к уэду. Там, между валунов, он знал место, где узел будет невидим. Он осторожно протолкнул его туда и поспешил обратно к дому. Старик спал.

У него не было уверенности, что вторая змея все еще в корзине, поэтому он взял свой бурнус и вышел наружу. Он закрыл дверь и лег спать на земле.

Старик проснулся засветло; он лежал в алькове и кашлял. Аллал вскочил, вошел внутрь и стал разводить огонь в миджмахе. Минуту спустя он услышал, как старик воскликнул: "Они опять уползли! Из корзины! Не двигайся, я их найду".

Вскоре старик удовлетворенно хмыкнул. "Я нашел черную!" - крикнул он. Аллал не высовывался из угла, где он жался, и старик подошел к нему, размахивая коброй. "Теперь мне нужно найти вторую".

Он отложил змею и продолжил поиски. Когда огонь разгорелся, Аллал повернулся и сказал: "Хотите, я помогу вам искать?"

"Нет, нет! Оставайся на месте".

Аллал вскипятил воду и приготовил чай, а старик все еще ползал на корточках, подымая коробки и отодвигая мешки. Его тюрбан размотался, по лицу струился пот.

"Выпейте чаю", - позвал его Аллал.

Старик, казалось, услышал его не сразу. Потом он поднялся с колен и пошел в альков, где вновь завязал свой тюрбан. Выйдя, он сел рядом с Аллалом, и они позавтракали.

"Змеи очень умные, - сказал старик. - Они могут забираться в места, которых нет. Я все перевернул в этом доме".

Покончив с едой, они вышли наружу и поискали змею среди плотно росших стволов пальм возле дома. Когда старик убедился, что она исчезла, он печально вернулся обратно.

"Это была хорошая змея, - произнес он наконец. - А теперь я иду в Тарудант".

Они попрощались, старик взял свой мешок и корзину и стал взбираться по тропе к большой дороге.

Работая, Аллал весь день думал о змее, но лишь на закате он смог пойти к камням в уэде и вытащить одеяло. Домой он принес его в состоянии крайнего возбуждения.

Перед тем как развязать одеяло, он наполнил широкую тарелку молоком и пастой из кифа и поставил ее на пол. Он сам съел три ложки пасты и сел наблюдать, барабаня пальцами по низкому деревянному чайному столику. Все произошло именно так, как он надеялся. Змея медленно выползла из одеяла и, быстро обнаружив тарелку, стала пить молоко. Все то время, пока она пила, он продолжал барабанить; когда она закончила и подняла голову посмотреть на него, он перестал, и она заползла обратно внутрь одеяла.

Позднее в тот вечер он налил еще молока и снова забарабанил по столу. Спустя какое-то время показалась голова змеи, а в конце - вся она целиком, и последовательность действий повторилась заново.

Той ночью - и впредь каждую ночь - Аллал сидел со змеей, с бесконечным терпением стараясь сделать ее своим другом. Он ни разу не попытался дотронуться до нее, но вскоре уже мог ее вызывать, удерживать перед собой столько, сколько хотел, простым постукиванием по столу, и отпускать по своему желанию. На первых порах, примерно в течение недели, он использовал пасту из кифа; потом попытался выполнить программу без нее. В конечном итоге результат оказался тем же самым. После этого он давал ей одно молоко и яйца.

Как-то вечером, когда его друг изящно лежал перед ним, свернувшись кольцом, он подумал о старике, и постепенно эта мысль вытеснила у него из головы все остальное. В доме вот уже несколько недель как не было пасты из кифа, и он решил приготовить немного. На следующий день он купил все необходимое и после работы приготовил пасту. После чего смешал большую порцию пасты с молоком в миске и поставил ее для змеи. Затем он сам съел четыре ложки, запив их чаем.

Он быстро разделся, подвинул стол так, чтобы до него можно было дотянуться, и вытянулся нагишом на циновке около двери. На этот раз он продолжал стучать по столу и после того, как змея закончила пить молоко. Она смирно лежала, наблюдая за ним, словно бы сомневалась, что знакомая барабанная дробь исходит от смуглого, распростертого перед ней тела.

Видя, что даже по прошествии долгого времени она остается на месте, уставившись на него своими неподвижными желтыми глазами, Аллал начал повторять снова и снова: "Иди сюда". Он знал, что змея не услышит его голос, но верил, что она проникнется его желанием, если он будет настойчив. Их можно заставить сделать все что захочешь, не говоря при этом ни слова, сказал ему старик.

Хотя змея не пошевелилась, он продолжал ей повторять свой приказ, поскольку знал теперь, что она придет. И после очередного долгого ожидания она вдруг опустила голову и стала двигаться в его сторону. Она добралась до его бедра и скользнула вдоль ноги. Потом заползла ему на ногу и немного полежала у него на груди. Ее тело было тяжелым и прохладным, а чешуйки - удивительно гладкими. Спустя какое-то время она успокоилась, свернувшись кольцом в ложбинке между его головой и плечом.

К этому моменту паста из кифа полностью подчинила себе его сознание. Он лежал в состоянии чистейшего восторга, чувствуя рядом со своей головой голову змеи, без каких-либо мыслей, за исключением той, что они со змеей сейчас вдвоем. Возникавшие и таявшие под его веками узоры были, казалось, теми же, что покрывали спину змеи. Время от времени все они в бешеном порыве разом взвивались вверх и рассыпались на фрагменты, которые стремительно превращались в один желтый огромный глаз, разрезанный посередине узким вертикальным зрачком, пульсировавшим в такт его собственному сердцебиению. Затем глаз уменьшался, исчезая в переменчивой игре солнечного света и тени до тех пор, пока не оставалось одно лишь узорочье чешуек, роящихся с возобновленной настойчивостью по мере того, как они соединялись и разъединялись. Наконец глаз возвратился - такой громадный на этот раз, что вокруг него не было никакой каемки, его зрачок расширился, образовав щель, достаточную по своей ширине, чтобы он мог туда проникнуть. Уставившись в черноту внутри, он понял, что его медленно подталкивает к отверстию. Он выставил вперед руки потрогать отполированную поверхность глаза с обеих сторон, и как только он сделал это, то ощутил, что его затягивает внутрь. Он скользнул в трещину, и его поглотила тьма.

Очнувшись, Аллал почувствовал, что возвратился откуда-то издалека. Он открыл глаза и совсем близко от себя увидел нечто, похожее на бок огромного зверя, покрытый густой жесткой шерстью. Воздух сотрясала частая дрожь, словно далекий гром, перекатывающийся по краям неба. Он вздохнул, или ему показалось, что он вздохнул, так как его дыхание не произвело шума. Потом он чуть повернул голову, чтобы рассмотреть, что находится за массой волос рядом с ним. Он увидел ухо - и понял, что смотрит на свою же собственную голову со стороны. Этого он не ожидал; он всего лишь надеялся, что его друг войдет и разделит с ним его мысли. Однако он не был поражен этим как чем-то совсем уж странным; он просто сказал себе, что смотрит сейчас не своими глазами, а глазами змеи.

Теперь он понял, почему змея вела себя с ним так осторожно: отсюда мальчик выглядел чудовищным существом с этой его щетиной на голове и дыханием, которое содрогалось в нем подобно далекой грозе.

Он размотался и незаметно скользнул по полу в альков. В глиняной стене там имелась щель, достаточно широкая для того, чтобы выпустить его наружу. Выбравшись через нее, в кристаллическом лунном свете он вытянулся на земле во всю длину, пристально вглядываясь в необычность пейзажа, где тени не были тенями.

Он обогнул стену дома и вперился в дорогу по направлению к городу, ликуя от чувства неведомой прежде свободы. Он не ощущал тела, ибо полностью был заключен в покрывавшую его кожу. Было чудесно касаться земли всей длиной своего живота, пока он двигался по бесшумной дороге, вдыхая запах колыхавшихся на ветру острых прожилок полыни. Когда над окрестностью проплыл голос муэдзина с мечети, он его не услышал, как не знал и того, что через час ночь подойдет к своему концу.

Заметив впереди человека, он сполз с дороги и спрятался за камнем, пока не миновала опасность. Но когда он приблизился к городу, там оказалось еще больше людей, так что ему пришлось спуститься в сегуйю, глубокую канаву, прорытую вдоль дороги. Здесь его продвижению мешали камни и заросли сухого кустарника. Он все еще с трудом одолевал дно сегуйи, проталкиваясь между камней и сухих комков слипшихся стеблей, оставленных водой, когда занялся рассвет.

Приход утра вселил в него беспокойство и страх. Он вскарабкался на берег сегуйи и поднял голову, чтобы осмотреть дорогу. Проходивший мимо человек увидел его, застыл как вкопанный, а потом развернулся и побежал назад. Аллал не стал ждать; теперь он хотел как можно быстрее добраться до дома.

Один раз он почувствовал, как где-то сзади с глухим стуком о землю ударился камень. Он стремительно перебрался через край сегуйи и извиваясь пополз вниз по насыпи. Он знал эту местность: там, где дорога пересекала уэд, неподалеку друг от друга было две трубы. Немного впереди от него стоял человек с лопатой, всматриваясь в дно сегуйи. Аллал продолжил движение, зная, что успеет к первой трубе раньше, чем человек настигнет его.

Дно туннеля под дорогой было рифленым из-за твердых небольших волн песка. Ветер, дувший внутри, приносил с собой запах гор. Здесь имелись места, в которых он мог бы спрятаться, но он продолжал ползти и скоро добрался до противоположного конца. Тогда он нырнул во вторую трубу и проделал тот же путь в обратном направлении, оказавшись еще раз в сегуйе. Позади него возле входа в первую трубу собралось несколько человек. Один из них стоял на коленях, просунув в отверстие голову.

Теперь он направился к дому по прямой через открытую местность, не сводя глаз с пальмовой рощи возле жилья. Только что взошло солнце, и камни начали отбрасывать длинные голубоватые тени. Внезапно из близлежащих пальм возник маленький мальчик, увидел его, и его рот и глаза расширились от страха. Он был так близко, что Аллал кинулся прямо к нему и укусил его в ногу. Мальчик сломя голову бросился к группке людей в сегуйе.

Аллал поспешил к дому, оглянувшись лишь тогда, когда добрался до дырки в глиняных кирпичах. Несколько человек бежали к нему среди пальм. Он быстро скользнул через дырку в альков. Смуглое тело по-прежнему лежало возле дверей. Но времени не было, а Аллалу требовалось время, чтобы подползти к нему, лечь поближе к его голове и сказать: "Иди сюда".

Он всматривался из алькова в лежащее тело, когда в дверь со страшной силой заколотили. При первом же ударе мальчик вскочил на ноги, точно забил источник, и в отчаянии Аллал увидел выражение абсолютного ужаса на его лице, его обезумевший взгляд. Мальчик стоял, тяжело и часто дыша, со сжатыми кулаками. Дверь открылась, и несколько человек уставились внутрь. Тогда мальчик поднял голову и с ревом бросился в дверь. Один из людей попытался схватить его, но потерял равновесие и упал. Через миг все они повернулись и ринулись через пальмовую рощу за голой фигурой.

Даже когда они теряли его из виду, они слышали крики и тогда замечали его, все еще бегущего среди стволов пальм. Наконец он споткнулся и упал ничком. И тогда они схватили его, связали, прикрыли его наготу и увели, чтобы отправить вскорости в больницу в Берречид.

Тем же вечером та же группа людей вернулась к дому, дабы довести поиски до конца. Аллал лежал и дремал у себя в алькове. Когда он проснулся, они уже были внутри. Он повернулся и заполз в щель. Снаружи он увидел стоящего мужчину с дубинкой в руке.

Ярость всегда жила в его сердце; теперь она вырвалась на волю. Как если бы тело его было хлыстом, он метнулся в комнату. Ближайшие к нему люди ползали на коленках, и в двух из них Аллал с наслаждением вонзил свои ядовитые зубы, прежде чем третий отсек ему голову топором.