"Судьба литературного наследства Фета крайне печальна", - писал Б. Я. Бухштаб в 1935 году (Судьба литературного наследства А. А. Фета. - Литературное наследство. Т. 22/24. М., 1935. С. 561). С тех пор кое-что изменилось - появились книги большой серии "Библиотеки поэта" (три издания), "Вечерние огни" в "Литературных памятниках"; насколько возможно, стихотворения Фета изданы полно и исправно - нет только вариантов (исключая "Вечерние огни" в "Памятниках") - обычно они печатаются в академических изданиях, а для Фета очередь такого издания еще не наступила. Его проза еще не собрана и отчасти не издана (несколько статей напечатаны в фетовских сборниках, курских и орловских, тиражом 538(!) или даже менее экземпляров - при этом, конечно, низкий поклон тем, кто эти публикации готовит!); его воспоминания переизданы репринтным способом в 1992 году без указателя и комментариев - "пробивший" в 1983 году сильно сокращенное издание (М., "Правда") А. Е. Тархов заметил, что "научное издание полного текста мемуаров Фета - дело будущего", (пока не насупившего, добавлю от себя); его переписка не издана - письма, если не считать 100 страниц в однотомнике 1988 года (М., "Советская Россия", составление Г. Д. Аслановой, Н. Г. Охотина и А. Е. Тархова) и 200 страниц в двухтомнике 1982 года (М., "Художественная литература", составление А. Е. Тархова), существуют лишь как часть переписки других писателей-"генералов": Л. Толстого, И. Тургенева, Н. Некрасова. И конечно, представлены весьма неполно - в томе "Избранной переписки" К.Р. (СПб., 1999) из 118 писем Фета к Константину Романову напечатано 46! Очень жду Фетова тома "Литературного наследства" - в архивах хранится еще много неизвестных читателям рукописей поэта - но когда он выйдет?

На этом фоне появление тома деревенских очерков поэта - событие отрадное. Две предшествующие публикации фрагментов этих очерков были подготовлены Г. Д. Аслановой и печатались соответственно в курском сборнике 1990 года и в "Новом мире" (1992, № 5) (у В. А. Кошелева отмечена только последняя публикация). Сами очерки публиковались в "Русском вестнике" (1862-1864), "Литературной библиотеке" (1868) и в журнале "Заря" (1871). Текст перепечатан по журналам¹ - рукопись не сохранилась, нет, по-видимому, и переписки Фета с Катковым и редакторами других изданий, из которой можно было бы узнать историю публикации. Катков, как устанавливает В. А. Кошелев, вмешался в текст Фета - изменил заглавие и сократил текст. Кошелев восстанавливает заглавие (исходя из письма И. П. Борисова Тургеневу) и посвящает большую часть вступительной статьи обоснованию и комментированию слова "лирическое". Цитируя Фетово: "Я хотел, хотя на малом пространстве, сделать что-либо действительно дельное", - автор вступительной статьи продолжает: "Это - та же деятельность поэта, только обращенная из сферы словесного в сферу хозяйственного творчества" (с. 7, курсив В. А. Кошелева). Признаюсь, мне это непонятно. По-моему, дело в другом - и лучше всего его объяснил сам Фет.

"Насколько в деле свободных искусств я мало ценю разум в сравнении с бессознательным инстинктом (вдохновением), пружины которого для нас скрыты, <…> настолько в практической жизни требую разумных оснований, подкрепляемых опытом" ("Мои воспоминания", М., 1890. Ч. II, с. 40; далее - МВ, часть, страница). "Мы <…> постоянно искали в поэзии единственного убежища от всяческих житейских скорбей, в том числе и гражданских" (Предисловие к III выпуску "Вечерних огней" - "Вечерние огни". М., 1979. С. 241). Вопрос о цельности/раздвоенности Фета приобрел у нас вполне метафизический характер - вплоть до турбинской "раз-с-двоенности" (В. Н. Турбин. И храм, и базар. Афанасий Фет и сентиментализм. - В его сб.: Незадолго до Водолея. М., 1994. С. 201). Но ведь рядом с поэтами, чья жизнь, биография максимально приближалась к их творчеству (Лермонтов, Блок, Есенин) были поэты, о которых отчетливо сказано еще в 1827 году: "Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон, В заботах суетного света Он малодушно погружен". Как писал Фету Полонский, "по твоим стихам невозможно написать твоей биографии, и даже намекать на события твоей жизни <…>" (п. 27 декабря 1890 года). Это не отменяет тезиса о цельности Фета, о единстве его личности - и цельность эта выражена в главных ценностях, обнаруживающихся и в поэзии, и в прозе, и в жизни поэта - в любви, природе и красоте. Вот цитата из деревенского очерка (речь идет о разведении цветов в помещичьей усадьбе): "<…> вы слышите тут присутствие чувства красоты, без которого жизнь сводится на кормление гончих в душно-зловонной псарне" (с. 149).

Дело осложняется возвращением поэту (в 1873 году) фамилии Шеншин - известны строки А. М. Жемчужникова: "Искупят прозу Шеншина Стихи пленительные Фета". Как справедливо (хотя и слишком категорично) пишет Кошелев, "Фет-поэт никогда не менял своих литературных имен и никакой прозы Шеншина никогда не существовало" (с. 16). На самом деле есть статьи, подписанные только литерами "А.А.", есть - с подписью "Деревенский житель", а есть и с подписью "А. Шеншин" ("Московские ведомости", 1891, № 286, статья "Голос коннозаводчика"). Но Кошелев прав, когда предлагает рассматривать выражение "проза Шеншина" в более общем смысле: "его жизнь действительно выглядит "прозой" в сравнении с его "пленительными" стихами" (с. 16). Хорошо написал А. Е. Тархов: "Стихам Фета незачем "искупать" прозу Шеншина - ибо это неразделимые стороны одного и того же явления русской культуры <…>" (А. А. Фет. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1982. С. 380; далее - Сочинения, том, страница).

Вопрос о том, что побудило Фета купить имение и начать хозяйствовать, обсуждался в нашей литературе. "Года за три до манифеста бездеятельная и дорогая городская жизнь стала сильно надоедать мне" (с. 59), - пишет сам Фет в начале своего первого деревенского очерка. В "Воспоминаниях" поэт приводит слова своего зятя, И. П. Борисова, хозяина Новоселок, "я и сам не знаю, где мне придется жить", и пишет далее: "Такие слова, с одной стороны, и убеждение в невозможности находить материальную опору в литературной деятельности - с другой - привели меня к мысли искать какого-либо собственного уголка на лето" (МВ, II, 314). Тархов, со ссылкой на письма И. П. Борисова, упоминает еще две причины - разгромную статью о переводах Фета ("Современник", 1859, № 6), "направленную против всех эстетических принципов" поэта, и изменение "воздуха жизни", т. е. наступление утилитарной эпохи 1860-х годов (Сочинения, т.2, с. 370). Стоит напомнить и проницательное замечание В. П. Боткина о необходимости для Фета "душевной оседлости" теперь, когда литература "не представляет того, что представляла прежде, при ее созерцательном направлении" (МВ, ч. II, с. 338-339). Все это так, но нужно помнить, что у Фета и раньше была "вторая профессия" - военная, то есть он, собственно, никогда и не был профессиональным литератором, живущим исключительно на литературный заработок. Его оппозиция современности заставляет вспомнить еще одного крупного одиночку, окопавшегося в своем имении, как в крепости, - Льва Толстого. И при всей разнице между двумя сельскими хозяевами - "столбовым дворянином, работавшим в своей наследственной усадьбе", и "фермером", лишенным "родовой фамилии, дворянских прав и никогда не владевшим даже самым захудалым наследственным поместьем" (А. Е. Тархов - Сочинения, т. 2, с. 371) - их позиция сходна в одном: они не пытались приладиться ко времени, не уступили ему в своих убеждениях.

Отношения с литературой у обоих писателей складывались сложно. Л. Толстой уходил из литературы в школу, в хозяйство - в письме 11 мая 1870 года он пишет Фету: "Я получил ваше письмо, любезный друг Афанасий Афанасьевич, возвращаясь потный с работы с топором и заступом, следовательно, за 1000 верст от всего искусственного и в особенности от нашего дела", но сочинять он не перестал, как не перестал писать стихи Фет (Кошелев печатает в приложении к книге очерков 94 стихотворения, написанные поэтом в Степановке за 17 лет)². Но "литературная подкладка" (выражение Л. Толстого) была отвратительна и Л. Толстому, и Фету - не случайно же они оба казались дикими и чужими в литературном кругу: Толстого называли "троглодитом", а Дружинин в дневнике отметил "допотопные понятия" Фета. Между тем автор "Войны и мира" признавался Фету, что поэт "один дает мне тот другой хлеб, которым, кроме единого, будет сыт человек" (7 ноября 1866). В том же письме Толстой, упоминая дела "по земству" и "по хозяйству", которые они оба делают "так же стихийно и несвободно, как муравьи копают кочку", спрашивает о главном - "что вы делаете мыслью, самой пружиной своей Фетовой"? И как поэт посылал свои стихи Толстому до всякой публикации, так и Толстой признавался, что "настоящие его письма" к Фету - это его роман (10-20 мая 1866). Дружинин не случайно объединял Толстого и Фета в своем письме к поэту: "Эти два или три года и Толстой, и Вы находитесь в непоэтическом настроении, и оба хорошо делаете, что воздерживаетесь; но чуть душа зашевелится и создастся что-нибудь хорошее, оба вы позабудете воздержание" (МВ, ч. II, с. 334).

В очерках Фета очевиден спор с литературным представлением о деревенской жизни - и, в частности, с "милым, талантливым автором "Записок охотника"" (Переписка И. С. Тургенева. Т. 1, М., 1986. С. 462). Вот встреча с Хорем - у Тургенева: "липовый стол недавно был выскоблен и вымыт; между бревнами и по косякам не скиталось резвых прусаков, не скрывалось задумчивых тараканов". У Фета: "Оставались только ребятишки, возившиеся на грязном полу, да старуха сидела на сундуке <…> близ дверей в занятую мною душную, грязную, кишащую мухами и тараканами каморку" (с. 100). "Прелестный рассказ" "Бежин луг" с его описанием ночного, - "памятник обычая, которому предстоит <…> совершенно исчезнуть" (с. 209), т. к. ночное нелепо и в крестьянском, и в вольнонаемном хозяйстве - оно должно смениться "дачей корма на месте" (с. 210). Заходит ли речь о русской песне - Фет признается, что "не был так счастлив, чтобы встретить что-нибудь похожее на певцов", описанных Тургеневым (с. 96). И конечно, особенно важен очерк "Литератор", где журналисты обличаются в "упорном непонимании самых простых вещей" (с. 127). Позже Фет вспомнит, как своими "фотографическими снимками с действительности" вызвал "злобные нападки тогдашних журналов, <…> считавших и считающих поныне всякую сельскую неурядицу <речь идет о порубках и потравах. - Л.С.> прекрасною и неприкосновенною" (МВ, ч. II, с. 344). Об отзывах радикальной журналистики, старавшейся "выдать фотограф<ию> за памфлет и донос" (с. 274), подробно пишет Кошелев во вступительной статье; там же показано, как возникает миф о Фете-крепостнике.

Трезвый, внимательный интерес к народу приводит Фета, как и Толстого, к вопросу о народном образовании и воспитании. В отличие от яснополянского учителя (его журнал поэт горячо рекомендует читателям, с. 197-198), Фет считает воспитание не менее важным, чем образование, а народными воспитателями видит священников, "пока не явятся специальные педагоги, воспитанные в духе христианского смирения и любви" (с. 198). Но с образованием народа поэт осторожен - совсем в духе князя Андрея Болконского, предупреждающего Пьера об опасностях образования для человека из народа, Фет пишет: "Искусственное умственное развитие, раскрывающее целый мир новых потребностей и тем самым далеко опережающее материальные средства известной среды, неминуемо ведет к новым, небывалым страданиям, а затем и ко вражде с самою средою" (с. 195). И далее, уже в 1871 году: "Схватить человека сомнительных способностей с низменной ступени благосостояния и потребностей и развить в нем потребности высшей среды, ничем не обеспечив их удовлетворения, - экономическая и нравственная ошибка" (с. 285).

Пример такого выламывания из своей среды - Базаров. "Он отстал от народа и не пристал к обществу" (с. 188). "Ему хорошо только в своем тесном кружке, где нет преданий, нет законов, где все хорошо, все дозволено, где с равным бессмыслием можно рыться немытыми руками и в чужих верованиях, и во внутренностях лягушек и разложившихся трупов" (с. 189). Как и Катков в статье "О нашем нигилизме. По поводу романа Тургенева" ("Русский вестник". 1862, № 7; см. републикацию статьи в газ. "Литература". 1996, № 7), Фет видит причины появления Базаровых в слабости положительных начал в русском обществе. "Чем богаче будет развиваться жизнь во всех своих нормальных интересах, во всех своих положительных стремлениях, религиозных, умственных, политических, экономических, тем менее будет оставаться места для отрицательных сил в общественной жизни", - пишет редактор "Русского вестника" в статье, посвященной роману "Что делать?", написанной совместно с Боткиным (Катков так и не напечатал ее), Фет судит утопию Чернышевского с точки зрения здравого смысла - с расчетами (ср. расчеты автора в цикле деревенских очерков, в споре с журналистом "Отечественных записок", с. 150-151), показывающими всю беспочвенность швейных коммун, с напоминаниями о кухарке Веры Павловны, которая должна пять раз доливать и разводить самовар, пока хозяйка "нежится в постели" (Литературное наследство, Т.25/26. М., 1936. С. 508).

Эта книга ближе и лучше знакомит читателя с Фетом - человеком, поэтом, землевладельцем. Она дает материал для сопоставления позиций Фета и Толстого в 1870-е годы - здесь и статья Фета об "Анне Карениной", и гипотеза о том, что Фет явился прототипом Константина Левина в "Анне Карениной" (см. статью Л. И. Черемисиновой в курском сборнике 1993 года), и соображения Б. М. Эйхенбаума о влиянии поэзии Фета на автора "Анны Карениной" (Лев Толстой. Семидесятые годы. Л., 1974). И может быть самое интересное - это Фетов взгляд на крестьянство, народ, каким он открылся ему в его практической деятельности мирового судьи и землевладельца. Но это - отдельная тема.

ЛЕВ СОБОЛЕВ
Москва

1 К сожалению, с опечатками - я не сверял книжку с первой публикацией, но две опечатки бросаются в глаза: "Он <Базаров> не столько умен…" (вместо: "настолько умен…", с. 193) и "бессмертным образцом не всегда…" (вместо: "навсегда", с. 278).

2 "По этому поводу приходит мне на память прекрасное слово Льва Никол. Толстого. Однажды, когда я ему говорил о распространяющемся в литературе мнении, что поэзия отжила свой век и лирическое стихотворение стало невозможным, он сказал: "они говорят - нельзя, а вы напишите им отличное стихотворение: это будет наилучшим возражением"" (МВ, ч. II, с. 264).