1 августа 2001. Утренняя прохлада. Вчера написал Кариму сочинение. Продолжить ли тему? Обещал когда-то Секацкому поэму о детском алкоголизме. Об обязательной рюмке водки в Новый год, если тебе есть уже три года. Потом борьба на постеленном одеяле между двоюродными братьями, как в римском цирке. Родители готовили из нас бойцов с жизнью. При простудных заболеваниях нам тоже полагалось 50 грамм с медом или малиновым вареньем. Сначала ноги в тазик с горчицей, с отцовским пальто на голове, а потом уже водка с чаем. Утром - ребенок здоровый, прочный, забавный. Болезнь поэтому нам уже не была страшна, таила наслаждения. Пью я с трех лет. Есть фотография, где я стою у ног отца в весенней шапке, в весеннем пальто в серую елочку, штиблетах, доставая макушкой до крышки бидона, что в руке у отца. Мы ходили за пивом. Майские праздники. Второе, возможно, мая. Отец наливал мне в крышку у ступенек пивной, крышка была уже с отколотой эмалью, я присасывался к ней, как конь, как толстая пиявка, - пока отец пил прямо из бидончика, - скосив глаза на край крышки, на эмалированную ущербность. Это черное пятно железной подложки придавало посудине дополнительную реальность, историчность: значит, крышка эта возникла задолго до меня и уже успела побывать в переделках. Добавки я не просил. Довольно. Пиво было вкуснее лимонада, основательный вкус, плотный и игристость - на уровне погасшего фейерверка. Легкое изменение сознания - и я уже копал песок в поисках драгоценного камня, мамонта.

Но наше выпивание с отцом как началось в три года, так в три года и кончилось: я быстро покатился по наклонной плоскости и 9 мая совершил разбойное нападение на стенной холодильник, где у отца была припрятана початая бутылка водки. Я сбросил крышку, схватил бутылку двумя руками и, сидя на полу, стал пить большими глотками непонятное из горлышка. Отец явился на мой захлебнувшийся кашель. И увидел соперника. Больше уж мы с ним никогда вместе не пили.

Пили с братьями на зимней рыбалке ледяной Агдам. Братья говорили: для согрева - и наливали из толстого горлышка бомбы в рыбацкий складной стаканчик, напоминающий мне детскую пирамидку изнутри. При свете гагаринской луны, на заметенной дороге к морю, где в ледяной пустыне со свечками сидели черные фигуры в рукавицах, стакан в 19 градусов не предвещал ничего хорошего: я знал, что когда взойдет над горизонтом маленькое белое солнце, меня вырвет невыразимо тошнотворным в снег. Я предчувствовал это неизбежное горе, но крепился, полагая, что с прошлой рыбалки прошел год, теперь я подрос, что сюжет сложится как-то иначе, может быть, оторвется льдина или всплывет нерпа, или выскользнет из отмороженных рук бутылка и ко всеобщему ужасу сбулькнет в лунку - и мне не придется блевать. Но течение раз написанной пьесы было неизменно, как кино про индейцев: отрицательный герой, схватившись за живот, покидал позорно лихо закрученный сюжет. Снасти были запутаны, превратившаяся в деревяшку рыбка затоптана. Братья возвращались веселыми победителями, моя же добыча была - ужас несовершенства. Ничего, наверное думал я, посмотрим, что будет на следующий год. Но на следующий год уже вместо одной предстояло пить две бутылки Агдама. Три.

Съездили с тележкой в культурный центр, набрали толстых книг: Всемирная литература - романы, пьесы, стихотворения для чтения, чтобы не улетать в эту субботу. Метерлинк, фон Дододер, ХХ век, французы. "Деревушка" все стоит, взяли и ее. Живьем книги не вывозятся - только в животе. К 12 ночи живот действительно заболел. Свело от Метерлинка. Театр Смерти. А сам прожил почти до 90. Модернисты - это такая разновидность горцев: если не сорвутся нечаянно в пропасть или их не подстрелят, живут долго, окруженные почетом.

2 августа 2001. Вкусные перцы. После перцев надо отдохнуть, почитать Дододера. За военными в Вену въехали гражданские службы, которые своим поведением дискредитировали фашизм. У каждого была на руках "подводная лодка" - лицо еврейской национальности. Этих подводных лодок много погибло под бомбежками, так как они не могли вместе со всеми спускаться бомбоубежище. Нарисовал четыре фиолетовых пейзажа. Всегда труден первый мазок - из Поля Клоделя. Труден только лишь первый глоток, - из описания кораблекрушения.

3 августа 2001. Опять сборы в дорогу - с той лишь разницей, что нечего собирать. Постоял посреди комнаты, поел винограда, закусил персиком. Да, свободный день. Зашил тройной ниткой пооторвавшиеся места у китайского портфеля. Чтобы выдержал рукопись! Персики брать не буду, разве что один: для запаха и зренья, но есть его нельзя: поберечь для акции под названием: "Зародыш персидского сада" - закопаем с Флягиным этот персик в саду через дорогу. Всю зиму будем поливать. Еду прощаться, говорить до свидания: хороший мотив для поездки: здравствуйте, Родина, абер прощайте. До новых встреч. Пока еще лето, растут грибы. Белое море имеет молочный оттенок. Книгу о детском алкоголизме оставить для зимних дней вдали от родины, возможно, для новой зимы в Ташкенте. Разбираю архив, делю на три части: одну пустить вниз по реке (листки, правда, выплывут в озеро), другую - на вечное хранение - отнести под диван к Кариму, третью - перевести на диск и возить с собой в кармане. Четвертую часть поджечь. По архиву хорошо читаются эпохи психического здоровья: от опасной тронутости до иронической адекватности. Безумное в огонь. Подражания Фолкнеру и Бунину в реку. Конструктивное Кариму. Себе - альбомные записки, след от жизни.
Например.

20.1.86
Точки отсчета
что мне нравится
земляника дыня окрошка сосиски-сардельки мускатные вина специи бабье лето сидеть в феврале утром дома белые ночи в Северодвинске вставать рано и никуда не идти летать на самолете быть одному с 6 вечера до обеда целовать иночкину грудь читать толстые романы не отрываясь стучать на машинке пятница светлые тона: бежевый, серый абсолютно белое легкая тишина большие пространства маленькие предметы испытывать вдохновение смотреть французские детективы испытывать легкий голод покупать канцелярские принадлежности жить высоко читать жизнеописания
не нравится
кипяченое молоко
мокрые ноги
долги
зарабатывать деньги
физические усилия
оправдываться
врать
слушать Бетховена

4 августа 2001. Последние приготовления: отремонтировали часы, зарядили дискету, купили дополнительных персиков, круг колбасы и ветку винограда. Когда до самолета осталось три часа, Инга сказала: ну что, ежик, дезертируешь? Я никак не мог понять - почему ежик? - А это что такое? - Действительно, факт щетины. - Ежики должны сидеть в красном уголке, спать в рукавице, бегать по альпийским лугам. Никуда не поехал, танцевал дома, ел персики с сосисками. Еще нужно разобрать две коробки. По следам записок, между прочим, можно было бы сделать несколько реальных книг. Физически они уже лежат на полу - как четыре кучи осенних листьев. Это называется проба пера. Романтический этап. Овладевание техникой. Изживание комплексов, которые в голом виде не должны светиться в литературе. Забрасывание интуиций. Например: "86 г. …наше се…" - это за пять лет до открытия сеизма. Вообще, тогда было много надежд на будущее, именно оно считалось родиной. Вид футуризма. Видения перформансов, осуществленные потом через десять лет, когда созрели все условия. Поэтому архив - это еще что-то вроде Досок судьбы, там много сохранилось мистики, пророчеств. Урок же в том - что то, что рядилось в литературу, ею не стало. Значит, есть и на нее управа, закон, отменяющий ее законы.

5 августа 2001. Должен был дремать в самолете, на сквозняке, а вместо этого славно выспался на домашних пружинах. За окном раздаются звуки шлепков об ковры. Маленькие мухи отрабатывают полеты вокруг мудрой головы. Август-победитель самолетов. Это так зовут муху. Почитала на клавише с буквой М молитву о лете, промигала глаз. И вот - неожиданный подарок: нашел в бумажках написанную книгу, о существовании которой не подозревал 12 лет. Она так и называется: "В поисках утраченной Книги" - и текст в ней более чем сюрреалистичен. Образец "нулевого письма", как я это понимал. Антология литературных приемов. Формалистическая вещь с глубинными бомбами, подрывающими поверхность жизни. Автоматическое письмо. Воплощение беспамятства. Поэтому ее и не запомнил. А также откопал начало "Веселеньких непристойностей", построенных на цитатах из жестокой лирики. Где-то еще должен быть роман-мультфильм - предвосхищающий (по времени) Кролика Роджера. При благоприятной конъюнктуре - все это бестселлеры. С шармом вторичности. Чтение во время загара. Т. е. подготовка к карьере беллетриста была серьезной, и морально и инструментально был уже к ней готов, но подвел максимализм: начал точить зубы на подлинное искусство и - переточил.

6 августа 2001. Завершение изысканий. Нашел и шариковую ручку тех времен. Корпус без стержня. Т. е. археологические раскопки увенчались успехом: докопался до первопричины всего. До иглы, на которой держался весь этот бумажный мир. Символичен именно этот пустой корпус, лежащий в отдельной коробочке на самом дне коробок. "Ручка Гения!" - упасть - не встать. Надо отдать должное: это я так основательно готовился к бессмертию. Положил ручку обратно - места она много не занимает. Из инструментов это, наверное, самый компактный инструмент. Легче пули. Проще зубной щетки. Удлиняет тело. Совершенствует ум.

7 августа 2001. Инга тоже включилась в работу: нашла свои музыкальные опусы - "Конец полифонии", "Электронные фиги", "Китайский паук". Тоже относится с трепетом к собственной истории. Вымыл пол. История продолжается. Оса сделала два домика на раме. Сняли ее домики. В одном фисташковая гусеница, нежная и симпатичная. Другой домик для будущей гусеницы - набитый сухими паучатами. Корм. Живая природа. Зажарили кабачок в муке и масле. Французский фильм с Фюнесом об еде. Думал о будущем (?).

8 августа 2001. С утра смешил Инку, кося русское сено под немецкую песню. Показывал, как мы поедем в деревню в качестве иностранцев - собирать землянику. "Во ист хир ди Эрдберлихтунген?" - "Где здесь земляничные светляны?" - "Юбераль!" - "Повсюду". - "Гут. Данке. Но, наверное, многие уже заросли". - "Гар нихьт!" - "Нимало"… "Нану". - "Ну и ну!"

9 августа 2001. Надо понимать так, что скоро Новый год. Этот завершается. Будут ли итоги? Типа: год выдался интересным, не прошел даром, год - всем годам год, или - год жаркий, или - урожайный, или - без войны. Инга положила на пол рисование, пошла печь блины с начинкой из пюре. Я перевожу на кальку карандашом пейзажи. Штрихую. Надо бы взяться за графику: большие графические листы! Весь следующий год отдать рисованию, карандашу. За сегодня сточил три карандаша. Купить тысячу карандашей. Один карандашистей другого. К ночи графика на кальке представляется полубожественной, полусновидческой. "Немцы должны это полюбить", так мы решили. Приставляли рамочки.

10 августа 2001. Снилось художественное училище: 1 сентября, III курс. Я удивляюсь: "А почему это не было сказано программой речи? Основные задачи?" Сам я уже давно разучился рисовать, т. к. постоянно избегаю занятий (и вообще, меня не было в училище 18 лет). Мне кажется остроумным самому провозгласить речь о недостижимости. Но все начинают двигаться на демонстрацию по обледенению. Я не могу перейти на светофор и остаюсь по эту сторону улицы. Максимка машет с той стороны рукой. Сделали ксероксы для графики. Купили рамочки. Пришел Игорь. Обсуждали, на каких будем ездить машинах. Я выбрал себе лимонно-желтую, чтобы боялись на дорогах.

11 августа 2001. Два часа дня. Попробую сегодня пойти на взлет. Уже пахнет осенью. Встретили похоронную процессию и куст золотых шаров во дворе. По привычке посчитал шары: 48 и некоторые не видны с одностороннего взгляда. Первые листья на дорожке. Ласточки жмутся к земле. Несут дыни на двух руках, они уже тяжелые, как поросята. На небо наезжает тяжелая синева. Надо уезжать. Постригся. Удачно. Круглая голова. Тонзура на голове. Отвык от путешествий. Немного трясутся руки. Забыл, зачем я еду. Дело искать или от дела умыкаться? Какая-то есть поговорка на этот счет. И вот - прощание, без сентиментальностей, поскольку в романе довольно сантиметров (сентиментов, конечно). Сантиментов.

12 августа 2001. Вчера доехали до аэропорта. С сумками, с намереньем взять билет. После двух часов ожидания, девушка-распорядитель с сожалением объявила, что на этот раз свободного места в самолете нет. Улетите в следующую субботу. Но какова интрига! Время здесь похоже на пек, на янтарь с замурованной букашкой, на парализующий яд. Но и нет желания выезжать из саркофага. Скрипеть по трапу костями. Так что эта вылазка в аэропорт пусть будет считаться надуманным приключением. Так сказать, от нечего делать. Снял свой выездной костюмчик, окончательно запутавшись в собственном глубинном абсурдизме. Может быть, дожить здесь до декабря, куря сигареты, проповедуя латентный алкоголизм. Плохо то, что, как я понял, отсюда вообще невозможно вывести никакую продукцию - даже шахматы таможня завернула обратно. Что уж тогда говорить о моих записках, об этом достоянии Республики. А билет вчера можно было спокойно купить за дополнительную взятку - и лететь на все четыре стороны. Совершенно свободно. Какие-то несчастные спали на сумках, ожидая часа в Минск. Но я к ним не присоединился. Посетил заместо этого туалет за 50 сум, проверил чистоту зеркал. Потом прошелся по ночному Чиланзару за пивом, но никто меня не ждал. Опустошенность - вот к чему стремится этот сюжет, причем в ультимативной форме.

13 августа 2001. Побывали в офисе Пулковских авиалиний. Хорошая атмосфера, беззаботная: места все забронированы на годы вперед. Вот если бы таким образом было обещано бессмертие: список жертв жизни переполнен, вы, конечно, можете умереть, но не в этой жизни. Сегодня снился гроб с ингиной матерью под кроватью. Встал днем веселый. Инга говорит: веселье без причины - признак безумия. Походили по озеру, в котором ни одной живой души. Это холера. Вытащили из багажа индийский плод - ярко-оранжевая заморская сосулька - имя ему - гранат. Съели несколько больших безвкусных зерен. Ну, это для птиц. Для читателей "Птюча". Что бы почитать? "Деревушку". И прочитал всю "Деревушку". Давно это было, знаю ее наизусть. Магическое действие. Приснился чудный сон в стиле прочитанного - помню только, что это были такие ремейки из других снов, путешествие-экскурсия в закрома.

14 августа 2001. Чтение Эккермана. У Гете были секретари, которые отвечали на письма самостоятельно, но почерком и оборотами мастера. Сидя на кресле, ознакомился с его "Диваном". Взял Байрона. Тоже английский лорд. Все это вместе называется чайным аристократическим глубокомыслием, остроумием за спицами. И смысл всей этой ложной премудрости: хватай свои моменты, писатель. Вкусные перцы.

15 августа 2001. Пришел Игорь и объявил, что атомы все одинаковые, но каким образом они между собою связываются - вот в чем вопрос мира. Пошли в культурный центр за литературой об атомах, чтобы почетче представлять этот свифтовский мир. Заодно набрали книг и о макровселенной. Заглядывая то туда, то сюда, нашли себя существующими с огромной долей невероятности, которую можно принять за 0. Закусили это оставшимися в котле перцами и млечной дыней, похожей на галактику, на кисленькое у краев Магелланово облако. Галактик к 1980 году - 30 000, элементарных частиц, имеющих отношение к атомам, - 2000 + 300, но это еще не окончательная цена пограничной жизни. Была также попытка со стороны Инги задуматься и о Бесконечности, но я самоустранился в туалет от этого поганого вопроса. Больше всего мне понравился принцип неопределенности и нейтрино, которые не оставляют следов и имеют массу покоя, равную нулю. Хороша также аннигиляция и разрыв ядер на 17 осколков от прямого попадания тяжелого протона. Вообще, порадовала общая легкомысленность этого маленького мира и готовность его к превращениям. И, конечно, скорости. На этом фоне фраза сфинкс, об которую разбивается все живое. Цепная реакция хороша непосредственно в бомбе, но пришлось от нее отказаться за неимением места для эксплуатации. Инга изображает тихое потрясение, но время наивности упущено - и уж никогда не восхититься нам гармонией собственной ничтожности.

16 августа 2001. Не то от сосисок, не то от Вселенной, говорит Инка, - расстройство желудка. Это от дыни, говорю я. Кисленькие края. Продолжили тему: рыбный суп из килек, Шкловский: "Возможно, сознание - это тупиковая ветвь в развитии Вселенной, которая в перспективе отомрет". На том и успокоились, пошли после супа спать. …Инга прочитала: "Вот, говорит, вранье! Сам не проникнулся микробом, вот и не может восхититься. Я лично восхитилась. Одни микробы не пускают других по земле микробов, рисуют микробов, фотографируют, носят трусы… - Да, да, - сказал я, - я забыл, это-то и смешно… - Курят маленькие сигареты, наполняя рот дымом, дрессируют микробов, прыгают, кувыркаются… что у них есть Большой Микроб, который им Бог… - Так, так, что еще? - Мало ли чего… все, что мы делаем… - А какой вывод? - Никакой, просто что мы - микробы… А ты еще сказал, что хорошо на этом фоне пойдет "Архипелаг ГУЛаг" - гремучее соединение, чтобы лопнуть от злости. Но Шкловский все сбил: опять начал, что рядом никого нету, что мы опять самые главные, что не микробы, а уникальные… и уже как-то не то… Ты зачем со слов пишешь?.. Я не буду разговаривать… Никогда.
- Все? - Все.

17 августа 2001. Приснился Нептун, не сам Нептун, а другой. О каком Нептуне идет речь? говори поскорей - не обманывай добрых и честных людей. Эники бэники си колеса эники бэники ба. А также под орбитой глаза видел новообразование - белый карлик. А тетенька приходила покупать у меня в двух пакетах рисованный Млечный Путь. Почему ни Гете, ни Вольтер не описывают своих снов? Считали сны мусором ума, боролись - поэзией и неправдой - за чистоту мышления. А Моцарту во сне явился черный человек и заказал - на сон грядущий - Реквием. Реквием - это такая римско-католическая заупокойная месса, а Моцарт - композитор императорской Австрии при Фридрихе Втором - первый композитор на свободных хлебах, игравший свои сочинения как в цирке - через платок - чтобы не подсматривать. Его звали Амадеус. "Амадеус, вставай, пора бомбардировать клавесин!" Ему подкладывали Библию, а к ногам подвязывали колодки, чтобы доставать до педалей, бинтовали пальцы. Узник Гармонии и трех Граций, супротивник Танатоса и сам - исчадие Ада - Амадей был повешен католической церковью за свой Реквием. "В нем очень много нот!" На что Ади сказал с усталой резвостью: "Их ровно столько, сколько нужно, Ваше Величество!" Со временем музыка Моцарта рассеивается, откуда пришла. …

18 августа 2001. Как всегда - суббота, день перемен. И враги мои: самолеты, узбекские вина, велосипедисты, голоса, я сам. Перепил самого себя - и не пошел смотреть и залезать в самолет. Кружился неподалеку. Поцарапал нос.

19 августа 2001. Космонавты видят перед глазами посторонние вспышки - это космические частицы пересекают им мозг, это мешает сосредотачиваться. Сны у них тоже типа "спасите-помогите". На свету там магниты притягивают, а в тени отталкивают. Настроение нестабильное, глуповато улыбаются руководителям полета. То же самое и у меня, только отсутствует ракета, если не считать за ракету стаканчик водки. Выменял его на картину Поленова. Собрал сумки: хотел пойти с сумками топиться за поворот. Но не смог дойти до поворота.

20 августа 2001. Мурашки.

21 августа 2001. Смешные вещи по телевизору: иноземные круги на полях в исполнении художников-косцов, красивый тайфун обрушился на красивые берега Хокусая, маленькая девочка в гробу, как принцесса в белом кукольном платье, устраненная несправедливым взрывом из жизни, астраханские мальчики с ее портретами, город Ленск с сбитыми с толку рабочими, стряхивающими пепел в Лену: нет вдохновения, Олег Попов, живущий в немецкой слободке и показывающий язык зрителям (за 18 лет так и не выучил языка), но получил медаль за шутовство и выслугу лет. Премьер-министр Японии скандинавского типа, недовольный российской политикой насчет сайры, подвергающейся эксплуатации возле спорных островов. И др. Погода: "возможны туманы", "ночью заморозки".

22 августа 2001. Чтобы не томиться духом, в десятый раз вывалил из сумок краски и сел рисовать осень: рыжую лисицу в солнечных искрах и молниях. Наварил картошки. Здравствуй, жизнь! Осень на картинке пришла как предтеча, подготовить унылые прогулки под листвой лета 2001. Скоро сбор листьев и ягод. Запас жира. А где ты, корзинка и наивность палочки для искания волнушки под елкой?

23 августа 2001. Лето потрачено на дурь - страшное время года. Надеюсь, что больше оно не повторится. Да и записки зашли в тупик, как разнообразие маятника, - вчера-сегодня, - где интрига: когда этому выйдет завод? А цепь у ходиков еще, может быть, не один десяток километров. В деревнях хоть есть смена погоды, причуды природы, падеж скота. Нет, это не "записки скотовода", это "сон полозьев от саней". Усталость от лета.

24 августа 2001. Лично у меня этот день вызывает большое сомнение. Никаких от него следов.

25 августа 2001. Вечер так называемых Поэтов. Ничего не имею против поэтов и поэзии, но уж больно зыбок этот мир на честном слове. Страшно за них. В белых рубашках, умытые лица, но в стихотворениях уже угаданы две буквы проклятия. На этом бы и закончить, но аплодисменты зала захлопывают ум. Иди, Пророк, в ни зги людей! В результате - за столиком пира оказывается Иван Бездомный - шедевр аплодисментов легкомысленных старушек - с котомкой для бутербродов. 14, изъеденных зубами, рюмочек для коньяку. Но сколько в этом зла! бездомности. Рифат председательствует. Вот если бы сразу оказаться на небе среди бессмертных, а не мучиться по кривой. Но из 14-ти даже на небо попасть нет ни у кого в ближайшие годы шансов. Кудряшов вообще перед каждым залпом прижимает рюмку к левому плечу. Тайный знак Кит Хиш. … Потом вдруг все сделалось черное … переплывал реку, спасаясь от чиланзарцев… пришел домой из веток в костюме живой изгороди.

26 августа 2001. Поэзия. Ничего в ней не понимаю.

27 августа 2001. А должен был выступать вчера, читать эти юмористические записки. Кудряшов прав: мы классики и лучше б нам забыться. Разводить в пруду ядовитых рыбок. Торговать водорослями. А не ходить тенями у музея Есенина, пугаясь собственных теней. Т. е. это хорошо в водевиле 14-го года. Сказанного не воротишь. Вот это что такое. Чей-то гнусный водевиль.

28 августа 2001. Первые дожди. Погода на снег. Посмотрел в зеркало и не нашел себя во сне. Потом бессонница и белые сигареты, чтение ф.словаря. Но и без него все ясно, как снег. Чудовищно ясно. Август - победитель.

Квартал девять

30 августа 2001. Я б не сказал, что Новое - это и т. д. позабытое.
Но новость есть у меня для меня: то, что переехал на квартал девять. Ингу не взял. Взял самое необходимое: серого зайца с ручками врозь, пятнадцать книжек. Здесь много тараканов. Жалка их чаща. Их чаша. Просто это первое, что бросается в глаза, когда ты одинок и мыслишь одиночество как набор вещей. Большие планы (уморить всех тараканов в мои планы не входило, но наша европейская жизнь является и состоит из случайностей) - быть самостоятельным. Экзистенциальная суверенность. Почему почитали экзистенциалисты это за абсурд - это вопрос к экзистенциалистам. По-моему, они озвучивали заказ французского министерства образования. Перестарались в своих кабинетах. Или были тупые времена. Потому что Культура заинтересована в пафосе - и всегда пытается ангажировать на танец. Паркет, штиблеты, танцевать. Пойду на выставку.
"Ежик - птица гордая: пока не пнешь - не полетит"
логические поясниловки этим цепочкам.
три: страх конечного, (смерти): деньги кончаются, юность кончается, все это кончается; страх бесконечного: абстрактные понятия; и третий страх - страх самого себя: страх выбора между 1 и 2.
А больше ничего нет в мире: это Кудряшов говорит.
Мы говорили! Какая праздность!
Кудряшова я пригласил на новоселье, без шуток. Чтобы он заговорил пространство молчания. Это было следующим образом:

31 августа 2001. Говорили о тараканах: что Они предупреждены о готовящейся войне, которую они проиграют, не смогут выдержать "машеньки" - а также о музыке, которая абстрактна, бесчеловечна. К. исполнил эту музыку тибета. Я дивился. Какое исполнение! Таракашки встали на задние лапки, начали преображаться. Но даже музыка кончается. Знаете, наша жизнь еще не совершенна.

1 сентября 2001. День праздника, 1 сентября. Отнес на бульвар работу, своего рода шедевр. Много было хорошего сделано для мира, но не насытить его этими скромными дарами - он большой и просторный. Можно сказать, что впервые увидел означенную необъятность. Есть у него и толщина - метра два над землей. Любить его - последнее дело, но не любить его - провал. Хочется быть добрым, очень, но за наивность цена будет рабство. Я еще маленький и мне клеймо рабства не к лицу. Спасают боги.

2 сентября 2001. Слава (человек по фамилии Аносов) выступил в образе "так проходит земная слава" - разобрал августовский текст на предмет литературы. Согласен, есть фразы неубедительные, не живописные, но ведь я и не смакую. Мое эстетство глубинное, тараканов я бью. Пытался оправдываться с помощью слова "ничтожное". - Неубедительно, - сказал С. Куда пойти? Бродили с Каримом в образах философов по ночи с луной над домами. Все закрыто. Странный праздник. Но купили. Не было сомнений. Говорили точные и горькие слова.

3 сентября 2001. Думаю об Инге.
Продолжаю думать об открытом космическом пространстве. Не боюсь его. У него нет рук, чтобы скрутить мое присутствие. С Каримом последнее рандеву: потому что, что он хороший. Но это исключение, а не общее место. Понимаю сосноровский и т. д. пафос: людей много, но мало в них источников света. Это грустно, потому что свет-то - был.

4 сентября 2001. За общение нужно платить (интериоризировать сказанное и понятое) - поэтому два дня с Каримом - это много лет, чтобы помнить его. Слабые души мимикрируют под своих собеседников. Конечно, хочется могущества - это неизбывный порыв. Нет карты мира, где стрелочками показано (не даже будущее), а все то, что желалось. Хорошо жить в домах, с мечтой о лете. Все другое не под силу, неподсилу. Был на бульваре, немножко там выпил. Но какая-то водка везде отравленная. Вызывает отвращение от того, что и так не блещет красотой. Заблудился в однообразных улицах. В этих магнитных параллелях и меридианах. Приехал в гости к Инге, положил голову на холодильник: - эксперимент не удался, у меня нет (и не было) способностей.

5 сентября 2001. Ходили сюда за красками. Тараканов все меньше в щелях, но голова совершенно садовая. Делали разбор жизни: в Ташкенте, говорю я, я не останусь, Вена - страшит, С. - пугает, Питер - удручает. Но и петля - тоже не подарок. "Мускатные орехи, - говорит Инга. - Три мускатных ореха!"
- Что три мускатных ореха?
- Три мускатных ореха - это яд. Едят с кожурой, запивая водкой. Исход летальный! Продаются на рынке желающим.
- Могут и спасти, перевести в статус инвалида. Вот уж будет счастье. Плюс - мне не все равно, где будет моя могила, на Куйлюке я не лягу.
- Да, ты уж точно никогда и нигде не ляжешь, а другие - страдают.

6 сентября 2001. Однако, давление 160 на 98, только пульс почему нормальный, 60. Пытался спать, но это и опасно. Раненым на войне говорили: не спи, не спи, солдат. Кого будили, те до сих пор в строю. От остальных остались только сапоги. Может быть, поесть, чтобы вдохнуть жизнь. От приключения на кухне повеяло прочностью. Еду нужно любить. Позвонил Карим, сказал, что обиделся, что я не съел у них третьего дня сосиску. Да, говорю, знаю: потом придется отвечать за все сразу и - по отдельности. Полистал найденную тетрадку: тоже своего рода женьшень. Инга устала, ушла спать. Включил узбекский канал без звука: что пустыне хорошо - суслику смерть. Меряю давление, но испортился приборчик. Надо смириться и прильнуть к пустоте. Вдруг будущее улыбнется.

7 сентября 2001. Был в замечательном месте. Народу, как в аэропорту. Но это центр по кодированию. Приезжают целыми семьями. Сегодня много наехало из областей. Алкоголики сидят под акациями, курят, понурив голову. Я тоже не мог сообразить куда попал: "здесь оформляют какие-то прописки в жизнь?" Но многие уже трезвые, смотрят в люди, предъявляют квитанции. Какой-то неуживчивый взял свежей воды и полил из бутылки асфальт: все, завязал. Пить под прямыми лучами солнца неинтересно, дешево и опасно; и, вообще, пора собирать урожай - белое, серое, золото. Ходил по улицам, не питая собою иллюзий. Зашел в макулатурный магазинчик, в тот, где оставшиеся умственные усилия измеряются центнерами и гектарами. Купил Обломова и Соловьева, а также вынес замечательный список. Вот он - шедевр новейшей литературы этих мест:
Для 1 кг риса - 10 кг макулатуры
Для 1 кг гречки - 11 кг макулатуры
Для 1 пачки чая - 5,3 кг макулатуры
Для 1 бут. хл. масла - 44 кг макулатуры
Для 1 пачки порошка - 3,5 кг макулатуры
Для 1 пачки сигарет - 3 кг макулатуры
Для 1 куска мыла хоз. - 3,8 кг макулатуры
Для 1 пачки соли - 1,0 кг макулатуры
Для 1 бут. масла - 20,5 кг макулатуры
Для 1 бут. масла "Атлас" - 20 кг макулатуры

Прочитал Инге этот список, она заревела.
Через 25 лет все усилия завоевателей будут сведены к нулю, если не свершится до этого нового, по полной шкале, землетрясения. Тогда вообще пиздец прекрасной эпохе, начатой Грибоедовым, 26-тью бакинскими коммисарами. Когда был пьян, любовался через рюмку на лица, лишенные глубоких экзистенциальных морщин, окромя морщин нужды.

8 сентября 2001. Купил две газеты "Иностранец" о тонусе жизни в квадрате Стамбул-Мадрид-Мюнхенский Аэропорт-Кiев. Страшные страницы о жизни на чемоданах, с фотоаппаратами, с планами на жизнь во взоре, с проблемами на уровне канцелярии - вовсе не небесной. Умерло Лохнесское чудовище, затравленное праздным любопытством. И повальное увлечение языками, страсть к коммуникации, поиски места под солнцем: качество воды, песка. Лохнесское чудовище по сравнению со всем этим - ангел. Но лучше заранее перепугаться. Открыл Обломова на стр. 1. Это сон наяву и лучше, чем в гостях у Бога. Плакал слезами над русским вымыслом. В тишине узбекской ночи.

9 сентября 2001. Встреча с Кудряшовым. Вручил "Замысел". Он все матереет - этот "Замысел" - в отличие от Кудряшова: лежал на диване с черными подошвами босых ног, с тяжелой головой: "Черт, - говорит, - кажется, влюбился". Но ноги вытянуть постеснялся, прогнать с краю дивана пузом вверх Бродского плюс Пушкина - то, что от них осталось. Посмеялся о моем намерении закодировать психику на предмет пиво-водочных изделий: заколдуешься - и уже никогда не расколдуешься. Я говорю, что мне уже хватило одого зрелища того табора колхозников, приехавшего к Бутейко за исцелением - с пирожками, с арбузами, с маленькими детьми. Да и постсиндромные сны не предвещают ничего хорошего, все в жанре катастроф. Будто мы приехали с цирком на гастроли и живем на последнем этаже небоскреба. Неуютно. Взяли мячи, пошли кидать их об стены на внутренней лестнице. Несколько перестарались, башня вошла в резонанс. Все закачалось и только мы успели выбежать, как построение рухнуло. Стекла, полиция, начинается расследование, нас 15 человек и нам нельзя говорить, что это мы виновники этой глобальной катастрофы. Обмениваемся тайными знаками: латунными дисками - бродим по руинам,отыскивая жизнерадостных живых. … Или Басилашвилли делает нам с Флягиным выговор за неправильное употребление какого-то химического слова.

10 сентября 2001. А в "Замысле" прочитал следующие поразившие меня строки: Павел Воронов: "Последние, по дате создания, - цикл дневниковых записей: "Последние 000", "Знаки равенства", "Принцип нарцисса", "Бойся восемь" и "Роза рыба". Фабула этих записей минимальна и не претендует на оригинальность. Российский писатель и вынужденный (кем или чем?) эмигрант, изнемогает от скуки и безысходности внекультурного существования в дикой азиатской стране с непонятными ему варварскими обычаями и отвратительным климатом, будто бы находя утешение в философии дао и нежной привязанности к жене, но, тем не менее, постепенно спиваясь и опускаясь до уровня даже не обывательского, а уже чисто растительного существования, а где-то там, за горизонтом судьбы и событий, осталась его настоящая жизнь, о которой он и пытается написать книгу воспоминаний - "Вариант философии" (роман-эссе о Новых Тупых и перформансе как высшей форме современного искусства), утверждая через эти попытки для самого себя якобы неразрывность связи с бытием культуры, но повседневность, как бы игнорируя эту связь, постоянно захлестывает сознание мутными волнами мелочных, сиюминутных переживаний, засыпает пылью апатии и мусором рутины, текст постепенно утрачивает индивидуальность, авторство, адресность, превращаясь из поэтической и философской исповеди в смесь констатации смены календарных дат со случайным шаманским цитированием фраз и отрывков из полузабытых классиков… Но книга, как бы нечаянно, оказывается написана!.."
Что ж тут скажешь. Молодец. Можно было бы и усилить: "до глубоко скотского, бессмысленного, трупного состояния - с игриво оскаленным зловонным ртом!"

11 сентября 2001. Рисование трех картинок. Инка спит. Катя по телевизору появилась на минуту и пропала: прямое включение из Нью-Йорка: Нью-Йорк в огне! Всемирный Торговый Центр атакуют самолеты террористов! Разгромлен Пентагон! Два самолета на подлете к Белому дому! Один из небоскребов рушится, погребая под собой Валютную Биржу, служащих, саму мечту об Америке! Вот это - новости! Такое может случиться только в Америке. Однажды. И действительно случилось! Годзила ведь на этих же башнях устрашал народ. Ловил за хвост вертолеты.

Блин, сказал Кудряшов, упустили момент: надо было в ночь разбомбить весь этот арабский мир: Багдад, Кабул, Каир, Дамаск, палестинцев всех вырезать! Но - упустили, упустили! Можно было мировую войну раздуть за считанные часы! Сказать последнее прости этой цивилизации, построенной на сыром тесте чадолюбия, самосохранения, банкостроения, блядского прогресса. Но - не посмели, ушли в шок, потому что внутри у них - мешок с тряпками, залитый кетчупом и обломки клюшки для гольфа. "Арматуру здания разрушить можно, но основания американского железного духа - не потрясти!" Ублюдки! "Пожалуйста, пусть Россия не проводит испытаний ракетами на Тихом океане!" Да ее надо было брать голыми руками: Россия забирает Аляску себе, японцы отсекают саблями недостающей землицы, кубинцы высаживаются на побережье Карибского моря и танцуют победу, китайцы объявляют Оклахому своей провинцией, американский народ весь до единого сгоняется в Голливуд и размещается там до особого распоряжения в дощатых домиках, худеет, дерется из-за кока-колы. Но и без этого - спесь теперь сбита, и американцы никогда не поднимутся с колен. Вся их виртуальная индустрия теперь будет вызывать лишь комические чувства. Глиняные ножки подкосились, морды у всех в белой пыли. Имидж разворочен.
- Американцы плачут, - сказал я, - по последним сводкам.
- Да неужто! За Шварценеггером они еще не посылали? чтоб рыдать на его груди.

12 сентября 2001. Повторение вчерашних кадров атаки с других ракурсов. "Тихая злость, сказал Буш Младший, тихая злость!" Это он так бессознательно цитирует Уитмена. Продуктовые магазины разграблены. Восток говорит: это не я, это не я, а может быть, я. Инга собрала сумку с документами и открытками - бежать в степи к черепашкам ввиду скорых афганских катаклизмов. Там на поезд - и на Север, скрываться среди оленей, удить камбалу. У меня тоже праздник: 24 года творческой деятельности. Раздвинул рукой листву: тут ли ты, осень? Да, Инга права: полное отсутствие природы можем мы наблюдать с балкона сданного в строй пансионата. Разве что сам воздух мы назовем природой. В воздухе еще есть напряжение и дуновение, когда ты проходишь сквозь него. И вообще, дело не в листьях в лужах, хоть с них многое начинается. Все дело в новой грусти, на которую ты откликаешься.
И где же ты, здравствуй, грусть.
И все-таки есть какой-то сквозняк. Присутствует.

13 сентября 2001. Прогулка по парку. Залез на чертово колесо, и оно протащило меня по ни на что не похожей траектории - поперек всего на свете. Видел на крыше будки веник, совок и лопату, а вверху - притихший и пустынный верх (ни одна гадина не пролетела). "Это я так кружусь", - подумал. Скрип колеса - вот что могло бы навести на размышления о бренности колеса. Не век же ему быть, сказал бы Захар, когда-нибудь оно должно изломаться. Слез с колеса в мир мягких игрушек. Поискал глазами тира. Вон он и тир. Попытался пятью патронами убить две свечки. А у них фитилек спрятан за медный корпус. Только сверху. Поубивал пулями с кисточками резиновые мишени. Но пули тоже со смещенной осью. Чуть-чуть не хватило очков для приза. Еще бы пять очков, сказал оружейник. Но мне и этого хватило, чтобы разрядить воздушную обстановку. Попил пепси-колы. Сцена пуста, никто на ней не изгинается в художественных жестах.

14 сентября 2001. Десять лет сёизму. Светлый праздник. Один из тех, как тысячелетие даосизма, например, три тысячелетия зороастризма. Еще совсем молодая философия, еще сохраненная от разграбления и от развращения, и от извращения схоластами - хоть и предпринимались к этому попытки. Сёизм нов и готов. Его публичное развертывание - дело авторского каприза. Цинизма. Внутренняя же его реализация отчасти принесла кое-какие сладко-кислые плоды. Очень символично (и отрадно) отмечать полуторалитровой бутылкой кока-колы десятилетие сёизма на квартале девять самим с собой. Ну, - кепка на ручке дивана. Но кепка - это тоже я. Книжка по сёизму. Написана собой же. "Поэтому сё невозможно предсказать, его невозможно вообразить, привести аналогии, описать общими словами. Его можно только явить: вот - сё. И чем оно больше не похоже на аналоги, чем оно неожиданней и неописуемей - тем более оно проявлено. … Сё существует только в отличии. … По этому принципу - по принципу остаточности - неискушенный сёист всегда может найти свой путь … что всегда остается только себе - это и есть твое сё". Всем праздникам праздник. Даже Инка, кажется, забыла, как десять лет назад нашла это сё в словаре Даля на Фонтанке - для названия журнала. Через год мы уже активно сеяли сё по лужам Ленинграда, закапывали в землю у Ботанического сада, читали лекции. Сё-сё! 500 книжек было издано. Где-то они теперь.
Покупка сентябриков - не без постмодернистской иронии - целый букет отношений внутри вечернего букета: "сентябрики есть?" - "есть, есть, вот это - сентябрики!" - "раньше были синие, почему теперь сиреневые?" - "теперь сиреневые!" "Актер, который ничего не играет, художник, который ничего не дорисовывает и не пририсовывает". Значит, теперь сиреневые. "Ты художник, сказала Инга, не чувствуешь опасности. Будут бомбить Афганистан". "Да, Инга, ты права: надо покупать ослика, увозить папашу".

15 сентября 2001. "Но мы, как всегда, опоздали, сказала Инга, нам всегда не везет". Буш призвал армию резервистов, раскупают флаги, Мадонна нарядилась во флаг. Месть неизбежна. Уже слышны взрывы детских петард. "Уже началось", - сказала Инга. Пришел Игорь: "Предчувствую недоброе, раньше не предчувствовал, а теперь болит душа". Наметил маршрут отхода через Турцию, но еще нужно успеть продать квартиру и закончить компьютерные курсы - но маловато времени. А Карим - спит, спит себе и спит. И Саша тоже спит. Нету телевизора. "Отсутствие телевизора - признак духовности", - говорит Карим.
"Тебе надо бежать, - говорит Инга, - пока ты еще цел".

16 сентября 2001. Как быстро выветривается атмосфера - чуть сядет солнце и объемлет тьма и холод и хочется есть. Что-то нервное. Это большая политика разрушает сугубый, частный ландшафт. Для глубоко мирного и внутримирного человека это всегда помеха, инородное внедрение, как бы призванное поучать и проучать. Нигде нет спасения от умников. Слепим песнь и слепо с песней мы умрем! Добро бы еще слова были складные. А то в словах этих ни письки, ни сиськи. Надо переходить на муз.инструменты, на сюр-постмодернизм, чтобы глушить рокот самолетов.

17 сентября 2001. На квартале девять старик с мотыгой окучивает свой сад. Шиповник выбросил свои плоды: красный салют. Узбекистан приемлет США, сказал Карим с грустью, они поспидоноствуют, а нам-то здесь жить. Тоже с отвращением относится к ломке режима. Руслан уже бегает с палочкой и стреляет из нее в отца. "Еще несмышленыш", думает Карим. Война ему - хуже горькой редьки: только начал внутреннюю отделку философского мира - а тут опять дыхание варварства, опять это: только не трожьте моих фигур.

18 сентября 2001. Можно перемещаться совершенно бессознательно. Меня вынесло и перенесло на 3 км на этот диван. Какое-то раздельное существование того, что называется начинкой и носителем. Вчера думал: на чьей стороне и за кого я выступлю, возьму в руки нож? Это после того, как Карим уличил меня в теплоте. Пришлось сознаться: не то что нож - поленюсь поднять палку в трезвом уме, чтобы вышибить чей-то дух. Другое дело - праведный аффект: правая рука, например, до сих пор болит от встречи с чьей-то неловкой башкой. Но это все-таки получается - то холоден, то горяч. "Изблюю тебя, - говорит Карим, - если ты ни холоден, ни горяч". Это он намекает на авторскую интонацию, на индифферентность моего закадрового голоса. Но это уж таков стиль литературного перформанса. Если бы это был концерт - тогда другое дело, можно было бы и порычать.

19 сентября 2001. "Кровавая Мэри" - так называется прощальное выступление в домике Есенина. Литературный концерт: детям до 16 лет вход воспрещен.

20 сентября 2001. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
21 сентября 2001. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

22 сентября 2001. А кого не умилят - эти возможности начинать фразы заново. Существование во фразеологических оборотах еще скорее, чем рост грибов, скорее, чем жарить грибы. Карим зажарил мою книжку под названием Конина - и вот она уже учит меня, собравшаяся в одно: вам, Спирихин, двойка, но только потому, что вы пытаетесь присутствовать с отсутствующим видом. - А родителей, говорю я, не надобно ли призвать к ответу? Книга уже сволочь.