Восемнадцатый выпуск "Europa Orientalis" вышел в двух томах. Тема выпуска, оправдавшая столь внушительный объем (всего 553 с.) - судьба сонета в славянских литературах. Правильнее было бы сформулировать: в славянских и некоторых других европейских литературах, поскольку есть по крайней мере одна и весьма неплохая статья L. Szїrіnyi об истоках венгерского сонета XVII-XVIII веков, вполне достойная того, чтобы открывать учебник по истории венгерской литературы. Но придираться нет смысла: в конечном счете речь идет о восточных ветвях единого древа европейской культурной традиции, данной через призму истории сонета.

Надо признать выбор темы большой заслугой авторов данного проекта, итальянских славистов, нашедших близкий им и одновременно открывающий широкие горизонты аспект описания европейского литературного процесса. Сонет как жанр, сонет как строфа и как твердая форма, сонет как эмблема и символ, сонет как носитель традиции и как оружие в споре архаистов и новаторов, сонет как уникальный семантический механизм и как универсальная модель поэтических законов - все эти темы оказались затронуты в статьях тридцати трех авторов, писавших преимущественно на итальянском языке. Кроме итальянского, языками описания послужили также английский, русский, сербско-хорватский, украинский и французский, а объектами описания - болгарская (D. Appolloni, J. Jerkov, R. Kunceva), венгерская (L. Szїrіnyi), македонская (M. Gurcinov), польская (D. Urbanska, L. Pszczolowska, В. Василенко), русская (см. ниже), сербско-хорватская (Z. Bojovic, M. Tomasovic, S. Roic, S. Petrovic, D. Kalodera, H. Kapidzic-Osmanagic), словакская (V. Mikula), словенская (В. Novak), украинская (O. Pachlowska, L. Pompeo, M. Сулима) и чешская (M. Cervenka) литературы.

Выбранный аспект оказался настолько удачным, что это привело даже к некоторому "сонетоцентризму": выстраивая историко-культурную перспективу, некоторые авторы не могут удержаться от того, чтобы не связать именно с появлением сонета эпохальной отметки приобщения данной национальной традиции к содружеству передовых европейских литератур. Так, превосходная статья В. Novak о сонете и "ямбическом одиннадцатисложнике" в словенской поэзии, представляющая собой часть монографии, посвященной рецепции романских поэтических форм в словенской поэзии, заканчивается словами:

"Прешерен хотел придать поэтическую ценность словенскому языку в противовес тем, кто утверждал, что словенский язык недостаточно гибок и богат для "высокой" поэзии. Лучшим способом доказать художественные и поэтические возможности своего языка было использование одной из самых сложных поэтических форм, включая "венок сонетов", обогащенный акростихом.

Таким образом, словенская поэзия родилась, как Афина, во всеоружии, из головы Юпитера, достигнув без промежуточной фазы и без колебаний высочайших вершин европейской поэзии".

Однако это не общее правило: овладение сонетом (и даже такой сложной формой, как венок сонетов) не может само по себе быть достаточным свидетельством зрелости национальной поэтической традиции, точно так же как неовладение им не может быть свидетельством ее незрелости. Так, в русской литературе расцвет сонета совпал отнюдь не с "золотым веком", и наибольшее значение он имел не для самых крупных фигур века "серебряного", что не умоляет его значения ни для корифеев русской литературы, ни для истории русской поэзии в целом.

Русской литературе посвящена львиная доля опубликованных в двухтомнике работ. Перечислим их не в алфавитном порядке, как это сделано в рецензируемом сборнике (никаких рубрикаций нет, что упрощает автору задачу нахождения своей статьи, но затрудняет читателю и рецензенту задачу первичной классификации материала), а по авторам и по хронологии:

1. R. Winternitz De Vito, I sonetti di Puskin (II, 205)1.

2. R. Guiliani, P. A. Katenin. Teoria e prassi del sonetto (I, 169).

3. S. Garzonio, Vladimir Benediktov autore di sonetti. Verso e metafora nel romanticismo russo (I, 131).

4. A. Meyer-Fraatz, Сонет как строфа в поэме Venezia la Bella A. Григорьева (I, 253).

5. В. Ronchetti, Il calore del marmo. Il modello di Jose-Maria de Heredia nei sonetti di Petr Dmitrievic Buturlin (II, 107).

6. L. de Nardis, Il sonetto Les aveugles di Baudelaire nella traduzione russa di Innokentij Annenskij (I, 103).

7. C. Scandura, Osservazioni su alcuni sonetti di Zinaida Gippius (II, 137).

8. M. Л. Гaспaров, Сонеты Мандельштама 1912 г.: от символизма к акмеизму (I, 147).

9. R. Faccani, L'omhra del sonetto nella poesia di Mandel'stam (I, 121).

10. R. Bird, "Преображение музыкой". Цикл сонетов К. Д. Бальмонта об А. Н. Скрябине (I, 17).

11. К. Герасимов, Венок сонетов М. А. Волошина Corona Astralis (I, 159).

12. А. Шишкин, Вяч. Иванов и сонет серебряного века (II, 221).

13. М. Bїhmig, Il sonetto russo nella seconda meta del Novecento. Tra norma e sperimentazione (I, 29).

R. Winternitz De Vito начинает свою статью о сонетах Пушкина с обзора истоков русского сонета в творчестве Тредиаковского, Сумарокова, Крылова, Батюшкова. Отмечается влияние Дельвига, как наиболее близкого к петрарковскому оригиналу сонетиста, и влияние "Крымских сонетов" Мицкевича. Заключив о непопулярности жанра сонета в русской романтической литературе сравнительно с западно-европейской, автор переходит к сонетам Пушкина. Предметом рефлексии становится поэтика заглавия пушкинских стихотворений "Сонет", "Поэту" и "Мадонна". Сложное соотношение между рифмовкой, метрической структурой и организацией содержания внутри текста, по мнению автора, сообщает пушкинским сонетам характер формальной тавтологии, а усложненная структура, сложная даже на фоне канонического сонета, оставляет за Пушкиным совершенно особое место в истории русского сонета.

Диалог Пушкина с П. А. Катениным затронут в статье R. Guiliani о сотношении теории и практики сонета в творчестве Катенина. В статье детально анализируются сонеты Катенина "Сонет (Из Филикайя)", "Кавказские горы", "Сонет" и "На победу при Лепанте" на фоне противоречивых высказываний поэта, подтверждающих мнение Пушкина о независимости вкусов Катенина: "Он даже до того простер сию гордую независимость, что оставлял одну отрасль поэзии, как скоро становилась она модною, и удалялся туда, куда не сопровождали его ни пристрастие толпы, ни образцы какого-нибудь писателя, увлекающего за собой других".

В работе S. Garzonio о сонетах В. Г. Бенедиктова анализируется соотношение метрических и риторических рядов в поэзии русского романтизма. Поэзия Бенедиктова демонстрируется на фоне предшествующей русской и нерусской ("Крымских сонетов" Мицкевича, Шекспира) традиции. Автор указывает на соотношение общей риторической стратегии Бенедиктова с гегелевской триадой имманентной структуре бенедиктовского сонета: тезис - антитезис - синтез. Интересной особенностью риторической структуры бенедиктовского сонета оказывается обновление традиционных романтических клише (отмечается связь с "Я помню чудное мгновенье…" Пушкина) за счет введения религиозного подтекста. Бенедиктов предвосхищает тематическую программу Фета, а в отдаленной перспективе - даже Брюсова.

Исключительно интересно анализирует A. Meyer-Fraatz семантическую природу колебаний в структуре строф-сонетов в поэме A. Григорьева "Venezia la Bella". Если А. Блок видел в поэме Григорьева противоречие между намерением держать душу в приличной узде при помощи сонетной формы и отклонением самой формы от канона, то автор статьи находит "водянистый" стиль самым подходящим для выражения смятенных чувств лирического героя, оркестрованных гидронимической венецианской метафорикой.

В. Ronchetti поставил перед собой задачу положить начало изучению сходств и различий в творческом методе двух выдающихся мастеров сонета, Х.-М. Эредиа и П. Д. Бутурлина. О последнем писал Северянин:

Петрарка, и Шекспир, и Бутурлин (Пусть мне простят, что с гениями рядом

Поставил имя, скромное парадом…) Сонет воздвигли на престол вершин.

Материалом для сравнения послужил перевод сонета Эредиа "Sur un marbre brisі" ("Разбитый кумир"). Бутурлин стал первым переводчиком Эредиа на русский язык и не случайно выбрал именно это стихотворение. Выбор был обусловлен как важностью стихотворения, помещенного в конце сборника Эредиа "Трофеи" и представленного таким образом как некоторый идеальный поэтический синтез, так и явно отразившейся в нем теорией отсылок, важной для творчества обоих поэтов. Бутурлин признается важным посредником между западноевропейской и русской культурой конца XIX века и характеризуется как представитель "русского импрессионизма".

К этой статье примыкает и работа L. de Nardis, выполненная в том же жанре компаративного изучения оригинала и источника и посвященная анализу перевода на русский язык стихотворения Бодлера Les aveugles Иннокентием Анненским. Сравните также статью D. Urbanska о переводах сонетов Рембо на польский (особняком стоит сообщение В. Василенко о новонайденном переводе Л. Стаффа из Чекко Анджольери, не содержащее подобного анализа).

Наблюдения над некоторыми сонетами З. Гиппиус изложены в статье C. Scandura. Здесь рассматривается цикл "Три формы сонета" из "Собрания стихов" 1910 года. Автор отмечает важность числа "три" для символистов и рассматривает цикл в духе гегелевской триады и в заключительном сонете видит синтез первых двух, интерпретируя его как символ преображения в библейском смысле. Далее указывается на связь этого сонета с жанровыми особенностями второй ("Драматической") симфонии А. Белого, а посвящение Б. Б-ву раскрывается как Б<орису> Б<угае>ву. Время создания цикла, 1907 год, - пик "нового религиозного возрождения", и цикл демонстрирует переход Гиппиус от декадентской лирики к религиозной и "масонской" (отмечаются интертекстуальные связи с текстами авторов-масонов XVIII века).

Аналогичный переход, но на этот раз уже от символизма к акмеизму, демонстрирует M. Л. Гaспaров на материале сонетов О. Мандельштама 1912 года. Объяснение сложного языка Мандельштама "простыми словами", конструктивный стиль изложения успешно вводят читателя как в проблематику мандельштамовской поэзии, так и в творческую лабораторию автора статьи, вызывая ощущение "понимания" и желание поспорить о деталях. Так, в связи со стихотворением "Казино" подтекст к центральному образу ("И бездыханная, как полотно, / Душа висит над бездною проклятой") кажется нам недостаточно убедительным: "Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь" - реплика Базарова. Весь контекст стихотворения указывает на то, что "бездна" у Мандельштама - морская, и душа - скорее не висит над ней, а находится в ней во взвешенном состоянии. Состоянию смутности, серому невразумительному "пятну" природы противопоставляются отчетливые раздельные краски "казино", деталировка интерьера, а "бездыханному" и бледному, как "полотно", образу взвешенной души - отчетливый образ чайки, имеющей контрастную черно-белую окраску.

Вызывая взрывы читательского воображения, работа Гаспарова оказывается неравной самой себе - больше самой себя. Так и участие Гаспарова в сборнике оказывается значительнее, чем можно заключить по содержанию. С ним спорят и его привлекают на свою сторону многие участники проекта, затрагивая как проблемы русской версификации, так и общеевропейской (например, касаясь вопроса о принадлежности итальянского стиха к силлабо-тонической системе стихосложения и по другим вопросам). К его работе примыкает интересная статья R. Faccani о следах влияния сонетной традиции на несонетное творчество Мандельштама.

Проблемам композиции посвящены пионерские работы R. Bird о цикле сонетов К. Д. Бальмонта "Преображения музыкой", посвященных А. Н. Скрябину, и К. Герасимова "Венок сонетов М. А. Волошина Corona Astralis".

Одной из интереснейших работ сборника следует признать статью А. Шишкина "Вяч. Иванов и сонет серебряного века", анализирующую идеологию сонетного "движения" в поэзии начала ХХ века. Специальный интерес преставляют разборы состязаний и серьезных поэтических "игр" поэтов из окружения Вячеслава Иванова, вскрывающих самую суть их поэтического мастерства и мировоззрения.

Статья М. Bohmig, посвященая русскому сонету второй половины XX века, описывает сонет как область приложения экспериментальных устремлений русских поэтов. Сонет оказывается такой прочной конструкцией, что сохраняет свою самость даже лишившись опоры в рифме, в зрительном образе четырнадцатистрочника и т. д. Сонет (буквально "песенка") не поется, но он не погибает и тогда, когда им пытаются петь.

Примечательно, что именно "архаическая" форма сонета оказывается современной не только в русской традиции, известной своей "отсталостью" от сбросившей с себя путы метра Европы, но и для современной поэзии Хорватии - см. интереснейшую статью S. Roic "Il mestiere del sonettista. Un metacanzoniere croato".

В заключение хотелось бы выразить надежду на то, что издание сборников, подобных этому, поможет укрепить движение европейских культур к интеграции не на основе унификации, как в период первого гуманизма, когда исследуемый нами феномен зарождался и расцветал на страницах книг Петрарки, Ронсара, Шекспира, Кохановского, а на основе реального многоязычия. Конечно, это потребует от культурного читателя некоторых усилий, знания большего количества языков, но усилия эти оправдают себя ².

1 Здесь и далее римскими цифрами обозначен том, арабскими - первая страница статьи.

2 Авторы выражают сердечную благодарность Тимуру Гузаирову за его неоценимую помощь при подготовке рецензии к печати.