|
Русский слэм | ||
|
600 БАКСОВ Новый русский предложил мне интим. -Я даю шестьсот баксов. Я не хочу быть один. Мне нужна просто женщина, Которая будет меня кратковременно любить, С которой не о чем молчать И можно просто говорить. Я встречу тебя на своём синем джипе, Сначала мы с тобой просто выпьем. Я сказала: "Буду думать. Буду думать два дня". Он сказал: "Почему так долго?" Я сказала: "Дай подумать толком Ровно два дня. Шестьсот баксов- они спасут, спасут меня. Мне так хочется шестьсот баксов, На них можно так много всего купить. На них можно так долго, так долго Спокойно жить! Шестьсот баксов, шестьсот баксов- вот это да. Шестьсот баксов, шестьсот баксов-ба-да-да! Но я скромный , нескромный русский поэт. Я сказала новому русскому- нет!!! ПАДАЮЩИЙ НА УЛИЦЕ Когда кто-то падает на улице, Почему то все думают, Что это пьяный. Так же думают так про того, Кто лежит. Ну а если кто-то даже очень пьяный, Так про него не думают, Если он бежит. Если кто-то ногу сломал, к примеру, Все смеются, думают - пьяный какой! Если Помощи Хочешь дождаться непременно- То вставай, бери шинель, Иди домой со сломанной ногой. Если мучает тебя инфаркт миокарда, И на улице пиздец Тебя в сердце саданул- Никогда, Никогда на земле лежать не надо, Лучше стоя умереть как дерево в саду. Ну а если Ты всё-таки расслабился нежданно, И раскинулся среди Густошёрстной толпы, Воспринимай это как новую данность- Всё движется вокруг, А центр вращенья- ты! БАЛЛАДА О ШКОЛЬНОМ УЧИТЕЛЕ Есть школьный учитель, Красавец, блондин. Вот уж двадцать лет он Принимает героин. Он ходит в школу Детей истории учить. Потом домой приходит И там тихо торчит. А в выходные дни Он уроки даёт. И с родителей детей Ужасно много берёт. Но год назад Он сам себе сказал: Мне тридцать семь, Я очень старым стал. И он вынул из уха Четыре серьги. И он вынул из уха Четыре серьги. И сказал: Я не буду их больше носить. И он джинсы забросил С дырой на заду. И он брюки надел "Я у всех на виду! Пора с детством кончать",- Вот так он сказал. "Пора с детством кончать. Я от жизни устал! Надоел мне этот Ужасный героин. С сентября я перейду, Перейду на кодеин". Его девочки любят, В глаза ему глядят. Его мальчики боятся, При нём тихо сидят. Он герой, их учитель, Давно инвалид. Он почти импотент. Всё внутри него болит. В ПАРАДНОЙ В парадной стояла страшная вонь. Она с каждым днём нарастала. Наверное, кошечка в подвале умерла, И тело её на куски распадалось. Но каждый проживающий в подъезде знал, Что не может так ужасно пахнуть кошка. Каждый в глубине души предполагал, Что в подвале человеческий труп угнездился надёжно. Всем было страшно сойти на три ступеньки вниз. Люди бежали наверх, закрыв носы воротниками. Внизу, несомненно, находился сюрприз, И сам он никогда оттуда не уйдёт ногами. Борьба длилась долго - кто- кого, Но бедный труп победил равнодушие. Из соседнего подъезда на запах пришёл управдом, Открыл дверь, и все застыли от ужаса. Красивый парень лет тридцати, В хорошей одежде, лежал убитый. Он уже почти превратился в слизь. Он, безусловно, был из мира элиты. Красивая женщина, блондинка управдом, Из бывших валютных проституток в отставке, Без свидетелей, зажимая рот платком, Обыскала человека в резиновых перчатках. Увы, не награждён был её героизм. Убитого уже кто-то давно обшарил. Красавица долго отмывала слизь И обливалась французскими духами. Жильцы позвонили в милицию, в морг, А также в эпидстанцию, Жалуясь на удушающий смог И на разлагающуюся субстанцию. С жильцов подъезда потребовали хороший куш За то, что трупаря вывезут к вечеру. Каждый заплатил по сто рублей. Ужасно воняло. Делать было нечего. -Мы не убивали этого пацана,- Жаловались встревоженные люди. -Почему мы за него должны платить? -Не заплатите, ещё два дня нюхать будете! Так усопший жильцов наказал За пассивность и равнодушие. Все помнили тот миг, когда он мёртвым стал. Он просил о спасении, но его не послушали. Я ПЫТАЛАСЬ ОТ ТЕБЯ ОТОРВАТЬСЯ Я пыталась от тебя оторваться И так. И сяк. Я прыгала с моста в Зимнюю канавку. Ты лежал в холодной ванне И курил косяк. Я на кладбище лбом К часовне Ксении прижималась. Ты смотрел сквозь меня куда-то. Любовь нам не удавалась. Мне было больно. В моём сердце зияла И дымилась Проеденная кислотой дыра. Внутри я от боли визжала, А снаружи - будто спала. Делала вид, что всё ерунда. И я у-мер-ла. И тогда позвонил Другой И сказал: -Ты принцесса. Не ной. Сказал и во тьме телефонной исчез. И тогда я поняла, что Бог есть. Я МАЛЕНЬКАЯ ГОРБУНЬЯ… Я маленькая горбунья. Мои глаза - яичница-глазунья. В горбе моём Скрыты мои раздумья. Во рту моём- Стрекоза -стрекотунья. ЛЮБИМЫЙ МОЙ Любимый мой, Ты где-то сдох На той далёкой, на афганской. Зелёный мох теперь растёт И тлеет цинк. И соловей поёт В той пустоте, ГДЕ… Любимый мой, Ты не родился, Твоя мамаша сделала аборт. С тобой мы целовались б в рот, И трахались как надо, Продолжая род. Но соловей теперь поёт В той пустоте, ГДЕ… Любимый мой, Ты постарел, Твой член обмяк и искривился. И наш роман не состоялся. Я хороша ещё, А ты- урод. И соловей теперь поёт В той пустоте, ГДЕ… Любимый мой, Ты слеп, как крот. И я совсем, совсем слепая. Мы ползаем во мгле, Почти соприкасаясь, Любимый мой меня не узнаёт. И соловей во тьме поёт, В той пустоте, ГДЕ… БЛЯДИЩА И БУХГАЛТЕР Мадам бухгалтер, Подтяните бюстгалтер, У вас хороший характер. Блядищ кругом тыща - Бухгалтер - один, Одна на блядищ тыщу, Она в цифрах шарит, Как крыса, выстраивает столбцы, Бухгалтерша - баба строгая, Её боятся города и мира отцы. Любит порядок, Приставлена сторожем стоять у цифер грядок, Хорошее для женщины применение - Наводить чистоту в исчислениях, Подтирать тряпкой умы. Буггалтерш кругом - тыща. А блядища одна. Когда все идут на работу, Блядища спит на диване. Ей никак нельзя без утреннего сна. Когда все рассаживают по стульям толстые зады, Блядища вытягивает в струну кошачье тельце. Она при этом стройна и странна. Блядища не любит цифр полки. Ей нравятся мужики. А бывает ещё двустаночная женщина. Она и бухгалтер, она же и блядь. Каждое утро ей надо рано вставать, Идти на работу, мучить цифр полки. Но после работы её ждут мужики. Бухгалтерша- с цифрами баба строгая, А с мужиками- наоборот. Такая добрая-предобрая. Предпочитает во всём количество И всем-всем даёт! Какая атомная энергия! Какая хорошо отработанная дыра! Объединение интеллекта и эротики, Холодных мозгов и горячего ротика- Это прекрасное сочетание. Поприветствуем его. Ура! Я И ГОРОД Этот город не принял меня За то, что любила поля, И горечь тополя Была мне роднее Чем желчь Гоголя. Я, наверное, низший дух, Не возвысившийся до житья средь людей, Не удостоенный награды Разбираться в хитросплетениях страстей. О, гадкий скупердяй! Ради Твоего тлетворного дыхания бляди Я забыла вдыхать Львиного зева гладь, И с язычком колокольчика Играть. Гиря города Нависла надо мной. Я человек конченной. Вязкая материя природа Засосала некогда меня, Как змея енота. Гипноз красоты дочеловеческой, земной, Сковал моё сердце Бесовской прелестью. Сонм, рой Лепестков и тычинок Милее мне, чем жалоба человеческих морщинок. Срубленная берёза вызывает больше тоски Чем уходящие из жизни человечишки. Но с этим пора завязать бы. Убежать с пышной пантеизма свадьбы, Полюбить смрад человеческих крысиных нор, Израниться среди углов моральных норм, Испить из жерла атомного реактора, Это больно, но более правильно. МЕТРО. Метро - моё ведро и вёдро. Я, щукой, исполняющей желанья, И сукой, роющейся в хламе, Плещусь, играю в тесноте. Не те. Не те тенета - я б сказала. Но это ложь. Я жду накала, Как лампа бедная бедняги Ильича "Иди в народ. Шагай-ка в массы", - Так говорил Ильич не басом, Не баритоном, нет, фальцетом- С татарским слабеньким акцентом. Мечтал о тесноте. Я в массе, как изюм в батоне, Вся в сдобе тел. Вся в искрах мыслей, вся сияю, Нажим воспламеняет пламень, Пищу, пишу. Живу и мыслю. Народ льёт Масло. Источает время. Да - это бремя, метро как бремя. Листая Брэма, Вонзаясь в джунгли, Влетая в улей, Я просто млею - Я жизнь имею! Посвящается моей картине "Троица" Три ангела стояли предо мной. Один весь белый, гладкий, озорной. Другой замучен жизнью сильно был, От солнца почернел, о чём-то ныл. А третий -жёлтый, жёлтый, как цветок, И жилка голубит его висок. По-видимому он из Азии, Солнечной пыльцою измазанный! РОДИНА-МАТЬ Младенец любящий кусает Родную мать свою за грудь. Он млека от неё желает, Он не даёт ей отдохнуть. Вот так мы Родину кусаем До крови за ея огромну пышну грудь. Мы от нея питания желаем. Мы не даём ея вздремнуть. Она питать нас не желает. Она скудна, жадна и холодна. Да она нас просто прогоняет, И любит только самоё себя. Да она нас и знать то не желает, Блядина, вовсе как не мать. За извращение природное такое Мы будем до крови её кусать. МАРСОВО ПОЛЕ Мы с тобой заблудились В райских кущах на Марсовом поле. В небе прыгали ангелы. На спине крутился пропеллер. А внутри тарахтел мотороллер. Во траве восседали кузнечики, По дорожкам туристы сновали, И в кустах, бесконечно сиреневых, Мы трусы друг другу снимали. Футболист, похожий на зэка! Ты увидел во мне человека! В одеянии Марса Суворов Нам грозил мечом сурово, Намекая на воздаяние За грехи. И на покаяние. И мы каялись, каялись, каялись. Ветки двигались, двигались, двигались. А потом мы в траве как бомжи, Как бельё разлеглись. И горело вечное пламя Из центра земли. Да пребудет Эрос с нами Посреди революцьонных могил! ХАРАКИРИ Ну а ты, мудак, Чего то делаешь не так. Ну, подумаешь, сделал харакири В своей засранной угрюмой квартире, Ну, подумаешь, тебе живот зашили, Ты хотел мне доказать своё существование в этом мире. Ну, подумаешь, ты позвонил мне из больницы. У тебя голос был счастливый, будто ты в Ницце. Ну, подумаешь, ты жив остался. Лучше бы ты никогда не влюблялся. Что ты тычешь мне своим харакири? Тебе больно и в постели, и в сортире. Ну а я по -прежнему одна в этом мире. Мне плевать на боль твою- ясно тебе! Лучше бы ты денег достал по весне. Лучше показал бы мне Париж. А ты лежишь тут, не хрена не работаешь, Стонешь и кряхтишь! Хочешь ты надрезом своим меня достать, Да на фиг нужен мне надрез твой, ёб твою мать. Лучше бы в голове своей закрыл форточку, Через которое моё "Я" проникло как в дырочку. Лучше бы встать тебе скромно на корточки И уползти в дали некие стальные. Там найти покладистую дурочку, Пусть она тебе поёт любовь на дудочке. Пусть она играет сиськами как мячиками И доказывает тебе твою значимость. БАЛЛАДА О СТАРЫХ ДЕВАХ Есть старые девы в селеньях. Они не подвластны уму. У них холодные руки. Они не дают никому. У них холодные ноги, Ну а груди - в поту. Они мужика любого посадят Лучше на хрен в тюрьму. У них холодное сердце, И голова - в золе. Много мечтаний сгорело, Признаемся, в той голове. Но только реальность с очами К ним приходила вдруг, Но только реальность в двери стучала, Охватывал их испуг. Им очень чего-то хотелось, Но никак не моглось. В душе у них розово пелось. Но приходила к ним гадость. Мужики предлагали пакость. Так на Руси повелось. А если даже не пакость Доставал мужик из штанов, А небольшую малость- Бутылку и несколько слов, То и тогда девица Визгливо кричала "нет!". Таков всегда неизменно Для бога очень злого, Со своими дурацкими штучками Был её ответ. ПОСЕЩЕНИЯ Прилетали шлюхи, Шлюхи прилетали, А потом обратно Куда-то улетали. Приходили ночки- Пьяненькие дочки, А потом обратно Деформировались в денёчки. Прибегали бляди. Бляди нам не нади. Нам давайте девушек, Хороших, крупных девушек С большущими грудяди. Прискакало Счастье, Да на пьедестале. Потом оно умчалось. После его ухода Чего-то не доставало. А.Р. Ты прижал моё начинающее разжигаться тело К себе своими крепкими руками, Мы прикоснулись сердце к сердцу И переплелись ногами. Я шептала тебе: "Надень презерватив". Ты молчал. Мы погружались, Как безумные, в любовную тину. Я знала, что когда ты войдёшь в меня, Возможно, в этот миг, мы оба взойдём на гильотину! Так, наверное, вставлял В бункере Гитлер в Еву Браун Так ещё бы вставить мог в учительницу Вышедший из под контроля даун. Я не могла тебе не дать, Такому тонкому, талантливому и прекрасному, Даже если бы ты имел Подозрительную для здоровья окраску. Я бы выбрала тебя из ста тысяч мужчин, Художников, зэков, бизнесменов и политиков. В моём сердце был некий бензин. Мне хотелось, чтобы он был выпитым. СЦЕНА НА УЛИЦЕ Из зала игровых автоматов Его тащили за ноги. Он кричал: "Не надо меня убивать!". Ему отвечали : "Не будешь воровать!", И рубашка была у него задрана. В процессии участвовало пять человек: Хозяин - грузин высокий, во всём чёрном, Безногий десантник пятидесяти лет, То ли кассир, а то ли сторож, И трое здоровенных русских парней, Они прислуживали хозяину Хачику, Они работу другую не могли найти, Они, наверное, не могли иначе. Один из них метко, тяжёлым каблуком, Ударил лежащего в голову. Тот сразу перестал кричать, Только странно тело его дёргалось. Из раздавленного лица текла кровь. Хозяин Хачик отвернулся от наказанного. Русский русского убил вновь. И нет ничего кроме вышесказанного. НА ДАЧЕ Дряхлеющая плоть, людская масса КаБэ, заводов и НИИ, Обретшая кусочек мяса У горизонта линии, Ты получила рай, окрашенный В нежнозелёные оттенки тли! Последние объедки коммунизма Тебе на блюде преподнесены. Дорожки, как на кладбище, простою сеткой Среди лесов, лугов прочерчены. Ни шага в бок. Убогие канавки, Канальцы сбора старческой мочи. И каждому по равному земли куску, Назло завистнику- соседу, Чтоб не было бы повода для выделенья злобы, Кусающей, подобно уксусу. Раздадены участки. Все на старт! Старт после финиша карьеры инженера. И вот ползут и стар и млад. Поп-арт! Какие попы и лачуги из фанеры! Тележки двухколёсные скрипят. Бухгалтер бывший, плановик сгибают спины. Руками слабыми копаются в земле. Белеют руки, словно черви, в тьме могилы. Какая ёбана там в рот морковь! Какая к херу там картошка! Болотная земля живую любит кровь, И урожай у старика вмещается в лукошко! Но если шестисотке повезло, И ей упрямый итээровец попался, То осенью настырный награждён Такой горой всего, что заебаться! Он, бедный, словно старенький ишак, Свой урожай без устали таскает в город. Ему не съесть его никак, И кабачки гниют, и тесно от воняющих землёй коробок. Кому-то шестисотый Мерседес В земной сей жизни предназначен. В шесть соток земляных кто-то залез. И сгинет там, не может он иначе. ПРИЗНАНИЕ ФИЛОСОФА Моя знакомая, мать семейства, жена, Доктор философских наук, доцент Однажды увидела энциклопедию русского мата И почувствовала, что она ещё студент. Она открыла том под названием "Хуй" И произнесла вслух: "Уй!!!" Она долго изучала текст. А потом сказала: "Тэкс. Я сделала некое открытие. Признаюсь искренне- Это только вовне я говорю философским дискурсом, А внутри себя, там, под слоем культурным ваты Я выражаюсь только матом!" БАЛЛАДА О СПАСЁННЫХ БОМЖАХ Бомжи внезапно напали На молодого мента. Он их не успел заметить. В подвале была мокрота. Бомжи мента завалили На вонючий и скользкий пол. Они его быстро убили, Воткнули в сердце кол. Потом самый старший из бомжей Сделал на вене надрез. Кровь забила фонтанчиком. Бомжам хотелось есть. Они построились в очередь У молодой руки. И каждый выпил кровушки Как из волшебной реки. Хуже всех было младшему, Молодому бомжу. Он из глубин высасывал. Это был тяжкий труд. Питательный тёплый напиток От смерти спас бомжей. Они заметно ожили, Стали порозовей. Они заметно согрелись Среди жестокой зимы, Внезапно им спать захотелось В уюте подвальной тьмы. Всю ночь сержанта искали. Но найти не могли. И по подвалам шарили, Лишь под утро нашли. Вокруг бездыханного тела, Белого, словно снег, Спали, сопя и пригревшись Человек шесть. -Что же вы мрази, наделали! Как же посмели вы! Да мы за нашего Васю Вас разымём на винты! Да мы за нашего Васю Вас закатаем в асфальт. А дело зарегистрируем Как технический факт. Вставайте, уроды, в шеренгу, Мы будем вас убивать. -Простите, нас, люди братья. Мы что-то хотим вам сказать,- Так начал мямлить невнятно Седой и безногий бомж. -Убейте нас поскорее, Вонзите в сердце нам нож. Да, мы недостойны жизни. Ваш Вася достойнее был. От лютой голодной смерти Отсрочку он нам подарил. Свою молодую кровушку Он дал шестерым пососать. Вчера не готовы мы были Ещё свою смерть принять. БАЛЛАДА О МЕНТАХ Менты внезапно напали На молодого бомжа. Они хорошо позавтракали, Напали из куража. Они его долго тискали, Не от голода, просто так. Накормили сосисками И отвели в кабак. Бомжу налили водки. Стал красным его нос. Бомж начал петь песни. -Так, наступил наркоз,- Об этом поведал товарищам Пожилой капитан. -Пора, друзья на улицу, Клиент в стельку пьян. В тёмном, глухом переулке Бомжа прижали к стене И шомполом пистолетным Сделали дырку в руке. Бомж ничего не почувствовал, Он пел, как прекрасно жить, А менты потихоньку Кровь из бомжа стали пить. -Славься, отчизна свободная,- Пел молоденький бомж. Менты у струйки дрались. Было им невтерпёж. Они были в принципе сыты, Но нужен им был витамин. В глуби у них обнаружился Пониженный гемоглобин. Песня всё тише звучала У дома под номером шесть. И вот тишина настала. -Ну всё, прекращаем есть!- Отдал приказ группе Пожилой капитан. -Позаботьтесь о трупе, Сержант Григорян. -Всё будет чётко сделано!- Отвечал Григорян. Глазки его блистали. Он порумяней стал. Но капитана ослушался Сержант Григорян. О трупе не позаботился. Был он в стельку пьян. Кровь молодая бомжовая Как вино, опьянила мента. Всё ему в принципе было Теперь до винта. Утром местные жители Тело в подъезде нашли И президенту Путину О случившемся донесли. Они всё быстро поняли, Чьих это дело губ. У Григоряна сержанта Был особенный зуб. Все в округе знали На пломбе особенный знак. Им Григорян часто хвастался, По глупости, просто так. Дело о вампиризме Повергло Путина в гнев. -Да их надо всех повесить!- Он произнёс нараспев. -Их надо всех по-китайски, Перед смертью распотрошить, Отдать по больницам органы, Чтоб не смели впредь вампирить! История некрасивая Порочит родину-мать. В Европейском сообществе Её не смогут понять! Историю некрасивую Всем приказали забыть. Теперь милицианеры Витамины обязаны пить. В крови побольше железа, И не возникнет проблем. Главное - честь Родины, Путин так всем повелел. ЧТО НУЖНО Человеку нужен ужин, Человеку нужен сон. Немного онанизма, И вот уж счастлив он. Человек какой-то странный, Он как безумный хомячок, Увидев самочку какую, Её склоняет на бочок. Свои зажмурив крепко веки, Он забывает обо всём. За миг отдаст и жизнь, и яйца, И мать свою, и корм, и дом. ОНА Н ИЗМ Я занималась онанизмом В своей отчизне ледяной, Вся в измах, измах, измах, избах. О, онанизм, о, шар земной! При помощи первого мужчины я занималась онанизмом, При помощи второго мужчины я занималась онанизмом, И при помощи третьего мужчины я занималась онанизмом, С четвёртым мне показалось, что это не онанизм, а любовь, Но это мне померещилось, Он засосал меня как клизма В своё змеиное нутро, Я долго выхода искала И, наконец, его нашла, У выхода мне подал руку пятый мужчина, Он занимался онанизмом при помощи меня, Он щекотал себя, и катался у моей щёлки, И кричал: "приятно, ура!!!", Я смотрела в его глаза холодно, И позволяла себя использовать как живую куклу Барби, Как живого заменителя какой-то резиновой женщины, которую он Мечтал полюбить, но ещё не встретил, Шестой мужчина был для меня хорошим заменителем искусственного фаллоса, Он походил самую малость Частями своего тела на того, кого я искала, Но найти не могла, И с седьмым, и с восьмым мужчиной мы активно занимались онанизмом, Достигая кратковременного удовлетворения и радуясь, что Сэкономили деньги , и не ходили в паскудную лавку Под названием секс-шоп И не краснели перед продавцом, Выбирая себе то или иное без примерки, на глазок, И так было ещё со многими мужчинами, Чем было ещё заниматься в родной отчизне, как не Онанизмом, Что ещё могло отвлечь от Грустных мыслей о судьбах нашей родины, Что ещё могло порадовать и создать иллюзию Жизни сильнее, Ничего, только эти маленькие выходы в открытый космос, Эти контакты с частями инопланетян под названием мужчины, Когда вербальность, визуальность, виртуальность, когнитивность, дигитальность, Гендерное позиционирование, хип-хоп, А потом я забеременела, была клонирована по чьей-то воле, Из меня и из мужчины, с которым мы занимались онанизмом, Получился двойной клон, похожий на маму и на папу, А где же была любовь?- её не было, Ведь каждый из нас, занимаясь онанизмом, мечтал о ком-то, Ещё не встреченном, и с удовольствием использовал части тела другого Для достижения оргазма… Да-а-а… И БРОНЗОВЫЕ ЩЁКИ… И бронзовые щёки у грифона Остудятся под ветром, в стае брызг. …Складки патефона и перья, По-морскому, крыл рябых, Имеют некое родство. Танцует бриз. Здесь, в этом городе, на голубой эмали, Орлы двуглавые рассматривают дали. И великан из обручей чугунных Вьёт каприз. ИЗГНАНИЕ МАНЬЯКА ИЗ РАЯ В Ираке- война. В Петербурге-зима. Я не люблю войну, Пусть будет она вовне- Я повторяю с ТАТУ- Хуй войне! Я не люблю трупы, Особенно когда их груды, Когда они создают запруды На пути прохождения тех, Кто ещё жив. Я не люблю сирены, Когда они воют Так громко и охрененно, И ноют от страха вены У тех, кто ещё жив. Неприятны кишки, Вылезающие из носа, И повсюду следы как-бы с кровью поноса. Шкодливое бомбометание Сравняет всех- Тех, кто был буржуазен и элегантен, И тех, кто был шелудив. Янки, они как панки, Они устали от телевизионной обманки. Им хочется узнать, Что такое боль и жизнь. Иракцы они как гуси, Они жили под крылом у Хусейна-бабуси, Он сёк свою полянку, Стегал своих гусей, Усатый дурашка Хусейн. Произошло жёсткое сцепление Двух зажиревших тел. Буш хочет человеческих туш, Над Багдадом воздух кипел. У ангелов в небе переполох, Ожидается душ, освободившихся от тел Необычайный приток. Плохо будет изне- Женным, прожжённая, поражённая в цель жизнь. Геополитический криз. Дело не в чьей-то вине. Адский небес каприз. Скажем бесу- не! Покажем хуй войне! ЯША И МАМА Яша дрался на кухне Со своею мамою. Она била его сковородкой по голове. Он её кулаком - по грудям впалым. Яша сильно хотел от мамы денег. У него всё горело внутри. Ему нужен был героин, водка, кодеин, И много других дорогостоящих фенек. Мама Яшу била, била по голове, Но деньги в итоге давала. Яша навсегда остался как бы в её манде Беспомощным, лысым и малым. ОДНАЖДЫ Я однажды проснулась Посреди двух самцов. Оба были прекрасны Среди утренних снов. Я обоих любила. Оба были милы. Я двоих утомила Среди ночи золы. Солнце в окна смотрело. Я смотрела на них. Мне двоих было мало. Мне хотелось троих. А потом я проснулась На постели одна. В окна дули метели Из январского дна. Виновата в том жадность. Всё ушло, словно дым. Лучше были бы двое, Но один за другим. Или лучше не двое, А надолго- один, И любил меня б просто, Словно простолюдин. О, к чему эта нега Шелковых простыней? Может всё-таки двое? Будет им веселей? А ещё лучше трое Превосходных парней… За окном снова солнце. Я среди простыней. ПУШКИН Пушкин, Пушкин, Где твоя пушка? Ушкин, Ушкин, Где твоя пышка? Уткин, Уткин, Где твоя улыбка? Прощай, чугун, Да здравствует зыбка! Отъебись от меня навек Девятнадцатый грёбаный век! ПОЛЮБИ МЕНЯ Полюби меня маленькой кошкой, Или глупой больной гиеной, Или старою черепахой. Мне нравятся ресниц твоих взмахи, Мне нравятся пульсации в твоих венах! Полюби меня облаком сверху, Полюби меня лужей у дома. Полюби меня мягкой, в стогу сена, Или жёсткой, в форме ОМОНа. КИТАЙ Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый.. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый .Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. Жёлтый. *** Есть очень слабые самцы. Их плохо сделали отцы. МОРСКОЕ… Зигзаги, зигзаги, Не видно не зги… Как в чёрном тоннеле Плывут корабли. Визжат их сирены, Зыбучая твердь Матросиков хочет В себе поиметь. Матросики молятся, Трусят они, В тумане, как в глине, Завязли огни…. Матросикам видится Водная смерть. Они не хотят Её поиметь. Вода, как чернила. Корабль, как перо. От сильных ударов Стонет нутро. Бесследен на ватмане этот зигзаг, Который по волнам проводит моряк. Уж волн закорючки Вцепились жестоко В жёсткую, нежную Жесть белобоку И тянут на дно. Матросы устали. Им всё равно. Зигзаги, зигзаги, И визг изо рта. Жестоко зигзаги Прошили бока. Но тяжкий линкор Не хотел утонуть. Для этого надо Волне подмахнуть, Услышать, почуять Железный ритм грома. Спасение ждёт лишь Послушного гнома! ЛИНКОР и ЧАЙКА Линейно, муторно, лилейно Ласкал линкора бок Волны волнистый язычок. Линкору было ласково, не больно. Линкора берег не берёг. Линкор в волне раскинулся прикольно Пловцом немолодым, лежащим на спине. Линкора подмывало. Он невольно Застрял глазами в чаечной пизде. А чайка отвратительно визжала, В восторге брюхо рыбою набив. Ей, жадной, рыбы было мало, Хотя хватало рыбы на двоих. Она, паскуда, в ветре кувыркалась, Резвилась в брызгах, щёки намочив. Линкор, не скроем, ею любовался, Насвистывал стальной мотив. Линкор бы с ней поцеловался, Но был угрюм. Внутри него тревожно волновался Набитый дребеденью трюм. Не выдержав такого напряженья, Он пушку вынул и стрельнул. От чайки хвостик лишь остался. Он долго на волнах качался. Линкор от горя утонул. ЭСМИНЕЦ И в лучезарности жасминовой По стали двигался эсминец. Зияло солнце в огненной дыре. И люди маялись в эсминце, Как рыбы крупные в ведре. *** О, Толстой! Ты только с виду простой! Ты только снаружи толстый. А внутри ты сложный и острый. ТРУПАРЬ НА НЕВСКОМ Трупарь по Невскому гулял. На девушек он глазками стрелял. Он был доволен. Он вольным воздухом дышал, Хотя его не замечал. Он был приколен. Трупарь на солнышко глядел, Почти не щурясь. Ошмётки он свои терял, Почти не хмурясь. Трупарь трупарски улыбался, Осклабив губы. Он сам собою любовался И дул он в трубы. Он ничему давно уже Не удивлялся. Его полуистлевший член Как червь болтался. Трупарь не чувствовал духов, Был чужд он моде. Отдался целиком давно Одной природе. Трупарь не моден, скажем, был, Но стилен. Собою олицетворял Разрывы линий. Он очень долго, просто так, По Невскому шатался, Как окунь, что зашёл в косяк, Как цели не имеющий босяк, С толпой совокуплялся. Трупарь по Невскому гулял, Весь сизо-синий. Никто как -будто не блевал. В жизнь повседневную трупарь Без заморочек всяких там Был принят. ОПЯТЬ ОТПИЗДИЛИ ПОЭТА… Опять отпиздили поэта. Опять обкакали в грязи. Поэт под деревом сидетта И из себя пускать слези. Но нет, поэт, Ты не сдавайся, Ты не ломай свою дуду. Сопротивляйся, обмывайся, Протри заплёвану звезду! Назавтра снова собирайся В поход. Внутри тебя, опять, ты слышишь- Труба поёт. Молчать так трудно, Понимаю. Так не молчи. Кричи, киркою пробивая В ушах народа кирпичи. Предпочитай младые уши- В них незаделанный проход. И мозги дрянью не забиты. Лишь молодёжь тебя поймёт. ГЕРМАНИЯ У меня одна мания - Это Германия. В Германии Манны Чего-то писали. В Германии маны. Они подустали. В Германии манна Небесная лесенкой Песенкой по горам С поднебесья В долины спускалась. Я с открытым ртом На дождь золотой Любовалась. В Германии Штирлицы Водятся, водятся. Там Фаусты, Вертеры Вертятся, вертятся. Там гибель богов затаилась. Не верится, верится. Зигфриды там. Европа там ломится пополам. О немцы, о немцы, Они- кобели. Кобальтовые Орлы, жеребцы. Пышнотелые бабы Им очень нужны. Голубая тумания - Это Германия. Сверхчеловекоатамания- Это Германия. Суперпланирование - Это Германия. Социал утопия - Это Германия. В мечте о ней утоп я. Это гер, это гер Ман и я. ОХРА И охра охраняла землю. Земля, наевшись охрой, Хрипела, рот открыв и высунув язык, Охренев От крови земляной, Текущей в венах недр. О, охра - архе. Архедея на песке. О-о-о-о… О-хэ-о-хэ-о-хэ… Жесть - жёстко ржавая. Жест. Ест. Ест охру, охру -рэ. Рэ -ржа. Ро- рожь. Явь, роженицей явленная… Как будто доктор Охру взял, Размазал по стеклу И изучал. Смотрел её состав. Крутил её сустав. И наслаждался рыже-ржавой, Нежной. Орех не так он охрист, И жёлудь, и пожухший лист. Разлейся, охра. Чистый белый лист. Как мякоть пальца Трепет самозванца Нам виден сквозь стекло. В разрезе охра. Тайну выдаёт. Охра-архе- Первоначало хрупкое, Храпит и стонет, В жажде воплощенья, Хлюпает во мраке земляном. Их заточенья Желтеет, бледная, В предвосхищенье рас, Как тесто без прикрас. Осокой льётся, Осколком скалится скалы, Свернувшимся белком На месте преступленья, Плевком совы, И плеврой до совокупленья, О, бледно-жёлтая… Гемоглобин из недр земли, Комок сыпучий, кучка дряни. Тепло холодное И мягкая тоска. Да, жизнь возможна и близка… Там прыгали смешные динозавры… Тепло снаружи, здесь - Глазного яблока на грани, О, визуальное тепло, О, виртуальные сугревы! О, кожа мягкая реальной девы! Верблюжьей шерсти в дюнах намело… Подкрашивает будни, Смягчает блудни, Теплее сердцу будто, Изнанку глуби выдаёт. Охра, глина, золотисто, Мягко, рыже, и без блеска, Охрянисто, охрянеть. Охраняла охра архе, Архетипы, архитравы, Археологов в оркестре, Архитекторов толпы, Архежгучих музыкантов, Пристающих с контрабасом Цвета охры. В охре все. ТЫ Ты пришёл этим летом. Ты пришёл этим летом. И уши у тебя были Фиолетовые! Ты уходил, и я вопила. А выглядело как- то лживо. Тогда ты снова приходил. Амур, дурачась, цепь пилил. Потом, дурачась, её паял. И член твой здорово стоял! БИРЮЗОВЫЙ ДОМ Посвящается Дому на Пушкарском переулке Из раковин и роз, Из струй и грёз, Из ульев диких ос Я бирюзу принёс. Я бирюзу принёс И пену брадобрея. Когда метался парус, Мучимый Бореем, Я нёс хрусталь и изумруд в пещере, И ласковые моря дщери Щербато лыбились, В кудрях, меня маня. Я розы нёс, исколот и Кровоточа, А девы брызгались, смеясь и Хохоча. ПЕТЕРГОФ Какой-то дуб. Зернистый, ноздреватый. В прыщах зелёных желудей. Ужасно хочется любить людей. Но как-то больше замечаешь лошадей- Такие крупные, лоснящиеся звери! Их зубы крепки, Словно двери. И задницы, как будто у людей. Но только выглядят мощнее и добрей. ПЕТЕРБУРГ Москва горит, А Питер тонет. Москва жирует- Питер стонет. Москва толста, А Питер тощ, Как на болоте чёрном хвощ. Москва проста, нарядна и кругла, А в Петербурге всё- из-за угла… В Москве ты скачешь всё по кругу, Доволен тем, что долог путь. А в Питере прямы дороги, Скучны, и хочется заснуть. Лягушачья икра на болоте. Все в блевоте. Как служба в пехоте, Как двоечник в перхоти, Как колхозник на пахоте, Продвигаешься нехотя, Ненавидя себя. Словно в оцепенении Тупо. Глухо. Без пения Ждёшь озарения, Ждёшь озарения - Но кругом одна пустота. Плоский круг воды, Плоский шар земли, Скользкий бок гнилья И пещеры жилья… Тебя я ненавижу, Петербург. Ты груб и немощен, О, немощённый, Гремишь костями, Забиваешь сваи-костыли, Ты опостылел мне, прости. Пентюх чванливый, Камень на болоте, Алкающий отведать человечьей плоти, В какой-то стрекозиной позолоте, Ты мокр и холоден. Мокрицы - Вот идеальная эмблема Северной столицы! Кругом одна заплесневелая мокрятина, И ангелы здесь отдают больной курятиной! ПОЭТ И ВСЕ ЛЕННАЯ Я маленький поэт. Я делаю минет. Я опосредован средою Я свечу большой звездою. Свищу протяжно и надрывно, Совокупляясь непрерывно С неокружающей средою. В себе я рою. В себе я рою, Уподобляясь геморрою. Я пестик. Хобот от шмеля Зашёл в меня так равномерно. Залез в мою Все ленную. В Вселенной - вселень. Лень вселилась. И веселилась. И веселилась. В вселенной - Все - ленны. Все Лёни, все Лены. Вселень охватила, Вселенье вселяется, Диваны раздвигаются, Обломовы толпами надвигаются. Брюхами и брюшками, Хрюхами и хрюшками, Оригами, фигвами, Оригона, Антигона, глистогонна, Оригена, гетерогенна, Демосфена, ноосфера, Носферату, поддату, Дату. Тату. Мандату. МОНАДА.Надо. Не надо. Погона, нету гона, Богема, гематома, гобой. Ленись, пока ленится. Поклонись юному ленинцу. Ну и ё твою мать поколеньице, Поленица из дров, И каждый из дров - боров и здоров, Лениться, лениться, лениться. Учиться. Учиться. Учиться. Лениться, лениться. Совокупиться. Барахтаться. Трахаться. Трахаться. Кацап, маца. Гоп-ца-ца. Здравствуй, вселенница! БЫТОВОЕ И пламя из ноздрей. И дыбом волос вздыбился. И дыба шкуру ждёт. Душа поёт. Дебелой самкой, Доброй сумкой, Сумой с умом Не хочет быть Матрёна Тимофеевна, Оппившися кофеевна. Она на подвиг просится Врагу навстречу противостоять. Ать-ать. Ать-ать. Бредон Бредонович навстречу движется. Ему легко так пишется. Он беден, но умён. Гребёт веслом Бредон. Бездонен он. А вот Пульхерия Борисовна. Ужасно любит рис она. А также любит рисовать. Ать-ать. Ать-ать. А там Сильвестр Иван Сталонович. Он грустен за столом В Торковичах. Строгал бревно. Глядел в пустыню комариную, И песню пел он длинную-предлинную, И гладил морду лошадиную Своей жены. ХАРИЗМАПАД Харизмапад, харизмапад!!! Харизмы падали, Харизмы падали, Харизмы падалью падали. Педалями падали жали, падлы. В повидле падлы... Харизмапад. Харизмапад. РОЗА О, роза, зараза, Три раза, зараза, Три раза, о роза, Заря озаряла Тебя. Озорная, ты, В бисере розовом, Взоры бросала, Бутон распускала, Одежды нарядные, Одежды сторядные, Одежды свои теребя. Надежды дарила, Что скинешь одежды, Подаришь себя соловью. О, бедный соловушка, Пропала головушка, Он пел, что есть сил, "I love you"! Но ночь наступила, Всё стало не мило. И ты распуститься под утро забыла, Расправить воланы свои. Помялась, поникла, Скукожилась, сжалась, Совсем застеснялась. Застенчиво алость В тебе проступила. Увы. И песнь соловьиная Тише и глуше. Лишь крики лягушек Звучат на озёрном лугу. ДЕКАБРЬ Застынь. Ты стыдень студный, Нудный, Постылый, остылый Ты старик. Остяк. Ты стяг. Ты смерти стяг. Ты белый порошок На чёрных грудях, На грудах земляных... Старик совокуплялся с негритянкой. Декабрь. Ты пугол. Угол костяных ключиц. Да, ты пугал ворон. Теин ночей в лимонных зорях Ты разгонял Сребром лихого костыля. Ты зрел сквозь студенисто око. Ты охал. Щука в проруби Скользнула остриём, Пузырь как лупа лопнул. Лёд застыл. Губами серыми, седой щетиной Ты поцелуй нанёс В охряный рот Земли. И ели две недели ели Хрусталь мороза. Хрустель морозный Лёг на падали, В те дали, отмели. Метели Уж близились, ползли, мели. Лишь по дороге одинокой Лист рваный, вялый И багряноокий Скользил В летучей белой простыни. ДЕВУШКИ Девушки белые. Глыбою мрамора Девушки жёсткие Тонкою ножкою В собственном вареве Варитесь. Варею, Дикой Варварою, Варварски честные, Крытые блёстками, Укрытые Вестою, Узко глядящие, С узкими бёдрами, Прямосмотрящие, Чугунными ядрами Брюнхильды тяжёлые, Неободратые - Вас сильно хочут Мужчины брадатые. Девушки-льдины, Девочки-айсберги, Увидев сатира, кричите: "Ой, ай, беги!". Сатир приближается В копоти похоти. Как ледокол он Настойчив и хлопотлив. Дым извергается- Дыры лохматые. Дуру кудлатую Лопастью лапает. Льдины - бегите, плывите, скользите. Огнесатиру - нет, нет, не давайте! Мрамор расколется. Мусор отвалится. Наглая баба из льдины покатится. ОН ОДИНОКИЙ БЫЛ Он одинокий был и скучный И никому совсем ненужный. Никто к нему не приходил. Он тонким голосом нудил. Он так хотел чужих объятий, Узнать, что люди - это братья, Прижаться к братьям что есть сил. Но ничего не получалось, И лето сладкое промчалось. Кузнечик звонкий только злил. Тогда он слил. Он слил от злобы, от сомненья, Он слил на зло, в недоуменьи. Он словно выстрелил. Попал. Попал вовне, за контур тела. Попал в овал. Вовнутрь лета. Для красоты того сюжета Мы промолчим. Мы промолчим. Мы промочалим. Пускай за нас решит начальник. Начальник строгий и простой. Как будто даже холостой. Какой - то тоже одинокий, Подтянутый, но красноокий. И, говорят, он тоже слил. НЕГР И Я Чёрная кофейная мгла В жилах моих потекла. Ну почему, почему Я не негр ещё? Чёрная ночная мгла В глаза мои затекла. Ну почему, почему Я не негр ещё? Чёрный никотиновый смог В лёгкие мои залёг. Ну почему, почему Я не негр ещё? Чёрный цвет чёрного манто Говорил обо мне - я не то. Я не то, что рисует Тонкий чёрный силуэт, Который ты элегантным нашёл. Ну почему, почему я не негр ещё? Чёрные мысли роятся в мозгу, Разгоняя по мышцам чёрную тоску. Ну почему, почему Я не негр ещё? Чёрная желчь в печени бурлит. Я желчно огрызаюсь. Коричнево-жёлтый имею вид. Ну почему, почему Я не негр ещё? Я посмотрела на руки свои - Они в перчатках чёрных От чернозёмных страстей. Чем я не негр? Я посмотрела в глаза свои. В середине их червивились чёрные дни. Чем я не негр? Я потрогала много кудрей- Да, я почти негр, Я стала намного Знойней и мудрей. Да! Я почти негр! Я губы раздула, Чтоб стали пышней- Да! Я почти негр! Я расширила нос- Чтобы побольше Всего унюхать- Я негром становлюсь! Но не тут то было… Дай- ка я утоплюсь… Я в воду упала И поплыла. Белая, белая, белоснежная вся. Как кусок пенопласта На глубине. Негры хором завидовали Моей белизне. ДРОВОСЕКИ Какие то уроды Деревья все спилили. Зачем и почему, Они не объяснили. О, тополь мой любимый, Ты другом был моим, Ты другом был и в листьях, И без листов, нагим! В тебе, как в целой роще, Пищала мелюзга, Весной из мёртвых почек Рождалася серьга. Потом, как наважденье, Как будто всё в снегу- Среди жары бродили мы В шёлковом пуху. Ты был так разговорчив, О чём -то всё вещал, Губами жёстколистными Ты на ветру кричал. Наверно, что-то мудрое Поведать ты хотел, Твой баритон таинственный Приятно так звенел. Ты осенью, под снегом, Как старый ветеран, Стоял во всём зелёном, Не сгорблен и упрям. Но смерть к тебе подкралась, Явились палачи, Вонзили в тело сочное Пилы и крючьи. Проклятые садисты Отряхивали долго Ошмётки твоей плоти С фирменной футболки. И кровь твоя древесная Из раны всё сочилась, Тогда ещё не понял ты, Что смерть с тобой случилась. СНЕГОПАД Снегопад, Белые кости В гости летят. В сущности - ещё не успевшие рассыпаться кристаллы, Весьма хрупкие и малые. В сущности - остовы воды. В сущности - основы зимы. Скорее- скелеты скрытные лета. В снеге Плясала лебедь Одетта. А, может, это Одилия была, Белая изящная танцующая глыба, Квинтэссенция Русской пляшущей души, Безнадёжно падающая вниз, Нуждающаяся в шубе Продрогшая нудистка, Ждущая тепла жгуче и неистово. Россия, соринка, Белая скелетинка, Сирая пушинка праха, Озяблая бедная птаха, Остаток от умершего мутанта- Двуглавого орла, Пропившего обе головы, Оставшаяся -худа и безобразна, У неё, очевидно, катаракта на оба глаза. Вся в белой перхоти, Отшелушенной от берёз. Страна предсмертных грёз Замерзающего в степи ямщика. Ему не хватит и ящика Водки, чтобы противостоять Холоду пустоты. Шубы! Шубы! С барского плеча Требуют Обнажённые И обнажившиеся сгоряча. Россия - сори! Россия, сор и я. Россия- сюр. Сюрпризная такая. Россия, не сори, сестра. В России - вижу - ёлочка растёт живая. Исполосована земля. Зайчишкам жирным в щёлки не пробиться. Опять, опять мне снится- В пушистой белой шубе бабочка родится… ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА Имитация девочки. Ноги бледнее бледного. Плечи белее белого. Разложение Евочки. Змеи ползали парочкой. Арка главного штаба, Глотка рыбы, Сглотнувшей многое. Слёзы с носа Зимнего капали. Выглядело это минорно. Говорят, что бабы-эсерочки Отстреливались до последнего. Растрелли был бы им благодарен. Эти злые мегерочки В красных солдатах Учуяли беса, который их схватит За женскую сущность, Лишит кружевного белья и роскоши, Отправит в Россошь. Немощь мужская, Пьяный задор, истерика, Краснобайство. Почва гнилая. Помощи ждать неоткуда. Так Россия на экзамене Бога Получила неуда. *** Уж утро наступило. Прикрой свой скромный уд. Пора тебе, мудило, Начать полезный труд! С ТОБОЙ МНЕ ИНТЕРЕСНО С тобой мне интересно, С другими- традиционно. С тобою- голос мой надтреснутый. С другими говорю я как -то монотонно. Ты потрясти меня хотел своим цинизмом. Я переплюнула тебя. Теперь одна, ругаясь и кряхтя Я занимаюсь онанизмом! РОССИЯ Белела бляха белая. Белела. Под нею солнце красное Алело. А между- Туча синяя ползла. Россия снова девочкой была. ИГУАНА и ГУАНАКО О, игуана сонная, В лагуне санной ты Срываешь ананасные цветы. Не ссань, не ссынь, О, тропиканы стынь! Игумен в келье стылой Сто раз, сто раз, сто раз. В лианах путаных Лицо путаны. Остынь, остынь, остынь. Стена. Стена. Стена. О, гуанако вольная в лианах! Льёт линию свою, Лелея лилию свою, О, гуанако! О, гуанако грузное! О, гузно на Гудзоне! На дне, на дне, на дне, в истоме, О, гуанако, в ярости, в ярме. О, яркое, сверкающее гуанако! И игуана скользкая идёт, И в зубках миртовую веточку несёт. Сверкнуло око гуанаки. О, гуанаки трепетные. Яки По степи томные бредут. И игуаны прячутся во тьме Гудзона. У гуанаки нету стона. У игуаны нет ночлега. Нет. Ложится солнце в колыбели. Рвут игуану синие кобели. А гуанаки скачут по степи. И солнце в топи топится. Лепи! Слепи слепого игуана! У разноцветного фонтана Нет столько брызг. Он плачет. Он ляжку гуанаки алчет Он рвёт цветы. И ананасов лепестки лепечут И струи у Гудзона блещут Цветами радуги. Дуга у игуаны. Нога у гуанаки. Яки все в степи. Не спи. Терпи. Не спи. Терпи. Съел игуан цветок. А гуанако выпустил росток. Там дождь пошёл. В степи гуляют яки. Не видно их. Ни игуаны нет. Ни гуанаки. За горизонтом браки Свершают все. СЕМИОЗИС Мои коннотации Звучат как прокламации, Нуждающиеся в ротации. Открой скорей свой рот. Я долбану тебя В румяный артефакт. Но ты ускользнула- факт. Вместо себя позиционировала Какие то там хирики. Короче. Поменьше лирики. Так мы достигнем в контрапункте Божественного семиозиса двух дохлых мух. Среди оазиса есть семиглазка. Она жива. Или мертва. Одно из двух. Персистентная страсть. Рецептивная мразь. Я словно выцветшая идеома. Попробуй ка переведи меня на свой язык. Короче, я прекрасная ризома. С ресничками. И ножками Раушенберг! Олег! Кулик! ОПАРЫШ Приятно, как тихий опарыш, Жить без жестокой борьбы. Лежишь, и тихонько кусаешь Гнилые в округе гробы. Лежишь, и тихонько мечтаешь, О том, что ты царь и божок, Никто не посягает На твой ноздреватый кусок. Никто не претендует Забраться в твою конуру И скинуть с пригретой постели В жестокий мороз поутру. Приятно как тихий опарыш Борьбы никакой не иметь, Ни с чем не имея сравненья В незнании умереть. О СЕБЕ. Дудина Ирина, поэт, художник, журналист. Родилась в Ленинграде. Окончила философский факультет Ленинградского университета, вечерние рисовальные классы при Академии Художеств. Участница выставок в Манеже "Весь Петербург"(2000), "Мастер-класс" (2002),в галерее "Полигон" на Пушкинской-10 (1998, 1999, 2000), персональная выставка лоскутных ковров в музее Достоевского (1996). Лоскутные ковры хранятся в частных собраниях и галереях США, Германии и России. Автор сборника стихов "Харизмапад" (издательство "Борей", 2001). Авторские вечера прошли в галерее "Борей" (июнь 2002), в арт-кафе "Бродячая собака"(октябрь 2002) и "Привале комедианта" (январь 2003), выступаю по вторникам в "Фиш-фабрик" (Пушкинская-10), автор и участница вечера экстремальной поэзии в редакции журнала "НОМИ" (март 2003). Выступления в Международной Федерации Художников, в Манеже. В прессе вышло несколько публикаций о моей поэзии (Ю.Дунаева "Коктебель в Борее"-газета "Невское время" от 21 июня 2002 г., В.Рекшан "Мужчина и женщина"- газета "Смена" от 2 августа 2002 г., С.Левин "Поэтический шторм" - газета "Некуда", сентябрь 2002 года, С.Мазур "Облако в юбке" - журнал "На Невском", март-апрель2003). Сюжет на Петербургском ТВ. Автор текстов философских сборников - "Репортаж с борта Титаника" и "Вопли солипсиста", пишу тексты для художественных галерей, газет и журналов, недавно выиграла грант фонда Сореса на проведение выставки "Двадцать лет молчания и звучания" в Художественном музее города Сосновый Бор под Петербургом. Написала роман "Пение птиц в положении лёжа". Веду рубрику "Где бывает Петербург" в газете "Дело".
|
