|
|||||||
Вячеслав Курицын | |||||||
Автор возвращается через окно |
|||||||
|
На сайте "Нового литературного обозрения" появились две примечательные статьи двух известных культурологов, посвященные Повсеместно Протянутой Паутине (так русский сетевой остроумец перевел английское WWW). Работа Умберто Эко называется "От Интернета у Гутенбергу", Михаила Ямпольского - "Интернет, или Постархивное сознание". Публиковавшиеся ранее маленьким тиражом в журнале "НЛО", теперь они доступны безграничному кругу пользователей Сети и, надо полагать, вызовут немалый интерес: еще и потому, что уровень внутрисетевых обсуждений специфики интернета (в соответствии с утверждающимся сейчас каноном, я, в отличие от Эко и Ямпольского, пишу его с маленькой буквы) заметно ниже.
Хотя, честно сказать, итальянская знаменитость выступает здесь в жанре лекции и мысли его довольно просты. Эко задается вопросом, вытеснит ли сетевая словесность, имеющая перед бумажной внятные технологические преимущества, книгу? И приходит к довольно естественному ответу: уменьшит количество библиоединиц, что отрадно, ибо их в мире катастрофически много, но окончательно не убьет. Во-первых книгу читать удобнее, во-вторых, ее замкнутость, завершенность имеет свои преимущества (к этому тезису мы еще вернемся ниже). От себя добавлю: "прочность" книги еще и в том, что она не сводится к тексту, ибо работа художников, верстальшиков и полиграфистов тоже является искусством. А вот концепция Ямпольского по-настоящему интересна. Он рассматривает явление Сети как радикальную трансформацию Архива. Во-первых, если раньше от времени появления документа до его попадания в архив происходило минимум пять лет, то теперь любой документ архивируется мгновенно, в момент своего рождения. Во-вторых, важным свойством классического архива является его труднодоступность (Ямпольский рассказывает о филологе, "который считал зазорным работать в таком архиве, как РГАЛИ, потому что материалы в нем доступны каждому дураку"), а принцип Сети: максимально возможное число файлов в свободном доступе. В-третьих, классическая архивизация предполагает хотя бы минимальные усилия по классификации и упорядочению, а в интернет-архиве все эти категории не работают. В результате современный архив теряет то, что Ямпольский называет памятью": дистанцию между документом и человеком. Нет истории его осмысления, нет "выдержки", документ не хранится, а взыскует к немедленной презентации. В результате ослабевают нарративные структуры, место "сложного развернутого повествования" в нашем сознании заменяют коллекции "полуперарботанного материала". Исчезает Время, связь между прошлым и будущим; другой бил бы в набат, но Ямпольский лишь меланхолично констатирует - вот ситуация, с ней надо считаться. Русский сетевой люд и считается - каждый по своему. СКВОЗЬ ГИПЕРТЕКСТ "На заре" была красивая иллюзия: жанр гипертекста. Возможность поставить за любым словом ссылку на цепочку других слов рисовала фантастические прелести гиперромана, который бы в натуре воплотил метафоры Борхеса ("сад расходящихся тропок") и Кортасара ("модель для сборки"), романа, который имел бы не один линейный сюжет, а сотню пересекающихся. Во всяком случае один известный текст такого рорда был спродюсирован тартусским филоллгом и видным сетевиком Романом Лейбовым: каждый участник проекта "РОМАН" мог писать продолжение из любой точки. Обращаясь к этому проекту сейчас, через несколько лет, в нем опознаешь прежде всего "проектность": да, опыт состоялся, хорошо, но повторять его в голову не приходит. Читать "расходящиеся тропки" неудобно и неинтересно: нет цели, точки, в которую ты хочешь придти. Есть вещи, красивые только в теории. "Если в романе и он и она в конце умирают, я, читатель, могу или оплакивать их кончину, или предложить концовку, в которой они поженились и жили долго и счастливо", - объясняет Эко, но тогда зачем мне быть читателем, если я все могу придумать сам? Смысл романа в том, что он заканчивается тем или иным образом, что он - Судьба, а не конструктор. Так что, гиперроман вряд ли когда либо станет популярным жанром, но отдельные возможности технологии используются вовсю. Вот удачный пример: проект Линор Горалик "Конденсатор", осуществленный ей в начале этого года в "Русском журнале". Это игра: ведущий дает сюжет ("Некто человек замечает, что с ним сбывается обещание, данное Богом Каину: все те, кто обидел или притеснил его хоть в самой малой мере, получают взамен семь раз то же несчастье или несчастье всемеро большее"), все желающие пишут на него тексты определенного объема, потом голосуют, какие версии вышли лучше. Налицо и свободное мерцание сюжета, и коллективная воля, но в итоге на выходе мы все равно имеем замкнутые авторские конструкции. Да, свойства сетевого пространства и есть бартовская "Смерть Автора", понятая как технология; что же, дело честных субъектов письма - обратный ход, перманентное воскрешение своего маленького индивидуального авторства в каждой точке виртуальной среды. Крупнейший сетевой литературный конкурс, "Тенета-Ринет", среди двадцати пяти своих номинаций имеет и такую - "создание интерактивной творческой среды". Организация коммунального места (например, гостевой книги), в котором бы, однако, могли проявиться чужие индивидуальности. СКВОЗЬ НАРРАТИВ Одна из интереснейших сетевых затей последнего времени называется "НасНет" и осуществляется Сергеем Кузнецовым в том же самом "Русском журнале". Это - история девяностых годов двадцатого столетия. Не нарративная - и воскрешающая нарратитв. Не нарративная - в том смысле, что представляет из себя коллекцию слепков реальности. Но каждый слепок - история, маленькая новелла, в которой, по мнению авторов (читателей Кузнецова) воплощен дух девяностых. Встречаются совершенно фантастические (скажем, рассказанная таксистом Николаю Колпию история о том, что у всех крупных банков есть карманные хоккейные команды, игрокам платят безумные зарплаты, а играют они только ночами для своих боссов - сидят на пустой трибуне два крутых мужика и ставят друг против друга сотни тысяч). Составить историю ненарративного времени из сотен локальных нарративов - счастливая мысль; и коллекция "НасНет" возвращает ценность классического архива, задавая сознательную творческую дистанцию между документом и человеком. СКВОЗЬ ПАЛИМПСЕСТ Модная в кинематографе практика преодоления повествовательного дефицита - римейк, новое воплощение старого сценария - приходит и в нашу словесность. Только что в издательстве "Захаров" вышел роман С.Обломова "Медный кувшин старика Хоттабыча", перелицованная на современный лад сказка Лазаря Лагина. Сочинение не самое удачное, Лагину проигрывающее как Ямайка Аргентине, но любопытен сам жест. А также тот факт, что Волька наших дней, главный герой Обломова, "работает" хакером, а Хоттабыч в конце концов превращается в интернет-сайт. В компьютерную эпоху, кстати, вновь приобретает физический смысл понятие палимпсеста (текст, написанный поверх другого текста), которое в Новое время было просто культурологической метафорой. Сейчас ее легко овеществить: скачай из сети роман Толстого, вписывай меж его абзацев свои, выкидывай или меняй местами главы: полная технологическая свобода. Больше, правда, пока везет не Толстому, а Достоевскому. Года полтора назад, на пике моды на телепридурков Бивиса и Батхеда, в сети появился фрагмент из "Преступления и наказания", в котором герои говорили на эмтивишном сленге: "- Вот-с, чудила, батюшка: коли по гривне в месяц с рубля, и все такое, так за полтора рубля причтется с вас пятнадцать копеек, дерьмо какое, за месяц вперед-с, ну типа. Да за два прежних рубля с вас еще причитается по сему же счету вперед двадцать копеек, круто. Приходится же вам теперь всего получить за часы ваши рубль пятнадцать копеек, баклан". Но это ладно, игрушки, стеб. Вот мне на днях из одной страны СНГ прислали римейк целого романа Достоевского, сделанный на полном серьезе: сохранено 70 процентов исходного текста, но имена и реалии как бы переведены на язык современности. Обещал автору не раскрывать его имени и подробностей, но могу пока дать честное слово: очень странный и содержательный получается эффект, очень причудливый текст, позволяющий с новой дистанции видеть и Достоевского, и нашу жизнь. И новый автор в Достоевском не умирает, а последовательно проводит свою логику и волю. Вот странно: с приходом интернета, как "высшей стадии постмодернизма" (есть и такая концепция, в журнале "НЛО" ее С.Корнев излагал) можно было ожидать окончательной "смерти автора" и полного конца логоцентризма, а на деле вернулась тотальная текстуальность и автор, выставленный в дверь, вернулся через Window.
|
