$I'm gonna sit right down and wright myself the letter.
And make believe it came from you."
(F.E.Ahlert)
1.
Сидоров, старик, а мы давно с тобой не базарили, не гнали волну, не сердились друг на друга. За окнами какое-то календарное время, зима что-ли? Межсезонье. Я копаюсь в старых марках. Я стою по уши в дерьме и толщи разноголосого планктона корчат мне рожи. Подсунули сценарий, что-то вроде пьесы, дескать, учитесь на режиссерском, Вам и флаг.
- Я на режиссерском? Вам показалось.
"Из передней кричат:
- А Фрекенбок была русской!.
- Что Вы говорите! Какую сложную тему Вы затронули, молодой человек. Какая бездна знаний прячется в Ваших глазах".
Зачем мне сценарий? Я перебираю письма. Как торцы батареек, темечко и дно планеты изменили полярность. Что погода, что дамы... Не судите, да и я не сужу. Я рассуждаю. Гражданки и апатридки, беженки и примкнувшие! В определенном возрасте в Вас просыпается потребность в активном времяпровождении.
Читаем дальше.
"В овраге, под веселыми лучами прожекторов лежал индифферентный зачаток.
Сверток нечаянный
Куст покалеченный
Защитник крушни."
А что такое крушня? Может быть крушьё?
Что-нибудь доживающее свой век в отбросах детского мира.
" - Я не знаю, какая у него репутация. Я не была ни в Казани, ни в Сызрани. А вдруг его там за идиота держут?
................................................................................................................................
- А если бы я проявил настойчивость?
- Меня бы это спугнуло еще быстрее."
Все дело в почте, в ее причудах и особенностях. Радиатор кипит, ему навстречу моргают сонные жалюзи, боясь расстаться с миром иллюзий, человек выбирает прокрустово ложе чтения, и снова лают птицы, весело щебечут жирафы, торшеры покачиваются, стыдливо обнажая свежую паутину. Сравните ее с ажурным трико - слаще не станет. А барышни в этих краях - явление редкое. Я не имею в виду тех, кто успел записаться в пожарницы и получить свой опыт игры в их сводных духовых оркестрах. Или постсексуальных студенток со студеным взглядом.
Я говорю о свободных особах, не обремененных мужьями и пенсиями.
Вы проявляете осторожность, вы действуете согласно инструкциям. Никакого "белого снега", просто снег. Снег в немецком языке может быть только белым, белизна - атрибут непременный и потому опускается. Прилагательные и эпитеты всплывают по мере подтаивания, когда преет весна и балаганит оттепель, когда качество снега меняется со всеми вытекающими. Карьеры заполняются водой, вода - планктоном, лишь контрагенты планктона заставляют себя ждать. Почему в нашей области нет китов? Отсутствие барышень могло бы повлечь за собой некоторые природные изменения. Нет, я не про метаморфозы видов. Впрочем, какая славная пустошь! И самое нежное восприятие отметит, что славная. Она вся состоит из повторений. Может быть в повторениях и кроется сущность простора?
Вы хотели поговорить со мной? О чем? О детстве, о шепоте ветра и шелесте стеблей, о том, что шкурой владеет шорох, страх, губы, иней, цыпки и гуси, сила шнапса. А ущербная сателлитка серебрит водосток, и кто-то квакает на нее, до тех пор, пока она не спрячется за горизонт от скуки. Лягушка-царевна? Сателлитка набита пеплом, как снегом - туча. Делать нечего. Пустошь выпендривается и мы будем с Вами видется не чаще, чем этого захочется Вам.
Я не куплю Вам серебряную ложку и хрюшу из марципана. Марципанами я объелся в детстве и поэтому стараюсь не приближаться к ним, а серебряную ложку унес местный топтыгин, перепутав ее с деревянной.
На чем держится память? Ее стягивает мездровый клей, осадки, камбий, сперма, если хотите. Заборы сносят и возводят. Сможете ли их озвучить? Проигрыватель не вытащить на опушку, потому что пень, в отличие от колючей проволоки, все еще не под током. Можно праздновать чистоту. Но дворники нас обошли, обошли стороной.
" - Зачем эти цветы? Мы так не договаривались.
- А разве договариваются о цветах?"
Зачем эти поцелуи?
Итак, господа, в чем польза пустоши?
Водосток купается в серебре, Восток - в золоте, Запад - в золе. Ложка, которую не купили, нарушает душевное равновесие продавца и радость хозяина магазина. Манекены невозмутимы, как прежде...
Но это у Вас.
Здесь же - пустошь. С оркестром Кэррола Гиббонса выступал в Бердичеве
Джим Кассиди, а может быть Сидоров-Кассир. Не про нас да и не наша забота.
Гибоны здесь не водятся. У карьера нет глубины. И мы здесь не чужие. Чужих
здесь вообще нет. Здесь нет ведущей культуры.
" - А секретаря Л.Д. звали Сермукс?
- Ну и?
- Звучит, как аббревиатура."
Оставим политику.
Щербатая плоскость таит полевые импульсы и знакомства. Думаете я смеюсь? Это сродни тайне или войне, когда Вы переключаетесь с местности на себя, когда внешнее однообразие становится поводом для нервозности и рефлексии, с которой справиться невозможно. Пустошь стреляет в Вас Вашими же руками. Знакомишься с самим собой.
Я копаюсь в старых марках, конвертах, письмах. Марках, прошедших почтовую обработку.
Ты знаешь, чудак, а ведь от пива тупеют, тупеют даже не делаясь пьяными, и Веймар, соседствуя с Бухенвальдом, навевает грусть. Особенно, когда шляешься здесь один, когда провинциальный бульон увенчан лаврами культурной столицы Европы, а морзянка рыбачки не долетает то ли благодаря плотности тишины, то ли потому что плакать поздно.
Сегодня плачут плакаты.
- Мама, а правда, что в буковом лесу живут буки?
Буковый лес граничит с пустошью, пустошью вполне буквальной. Но буквы спасаются бегством.
Любовь - не красной нитью, даже не с красной строки, но пунктиром. Писем от тебя давно не было. Да и какие могут быть письма? Кто пишет в наше время? Разве что мой бывший друг А., считающий реальность мечтой естествоиспытателя. Мечта естествоиспытателя, радость физика. Хорошее название - "Радость физика". Для чего? Ну, скажем, для китайского супа.
"Как странно, что в преддверии дождя ты не берешь с собой зонт, а в снегопад не оденешь кепку". Подобного от полустаночной стерляди не услышишь. Полустаночной - многостаночной.
Не будем упрекать человека в использовании романтического инвентаря.
Одна тут пришла ко мне на урок. Я ей объясняю, что такое половинные ноты и четвертные, а она глаза трет и последовательно краснеет. Что краснеешь? - спрашиваю. Она в слезы. "Хочу к бабушке". Ну, думаю, напугал, шесть лет девочке, а ей чужой дядя про какие-то ноты толкует.
- Успокойтесь, барышня, это проходит. Вы вполне скоро станете взрослой и даже мороз на Вас не подействует, на Ваши щечки, барышня. Вы не будете плакать, ибо, как поется в одной песенке, плакать поздно.
Пожалуй, целинник не ошибся, ибо, на что годится пустошь, пустырь тем паче? Разводить консервные банки, рудеральную флору, аллювий? Заманчива карьера мелиоратора, рыть карьеры, повсеместно внедрять кукушкин лен на правах кормовой культуры, устроить торжественное заболачивание и вывести новый вид планктона - планктон болотный. Пока еще не превратился в кита, скорее в рептилию.
Что может предложить пустыня, эта зона недомашнего консервирования?
- Арти, Арти... - имя прячется в бочонке боевого кларнета. - Арти,приятель!
И хочется бежать за трамваем, выезжающим на Бродвей. Опомнись, друг, какой Бродвей, какой трамвай. Трамваи есть, но на Бродвей они не выезжают . Гвоздь программы - пустошь, мелькание соринок.
Топкой местности не противопоказан компьютер, он вполне возможен здесь, работающий на торфе или болотном газе. Электронная почта тоже вообразима, ибо планета давно запуталась в проводах, в том числе телефонных. Стоит только копнуть, подсоединиться, услышать шелест модема.
И в этом весь кайф!
В Новодубровске тоже водились пустыри, классные такие пустырчики, с сизым маревом рож, с баснословными сараями, тополями и сточными канавами в качестве оборонительных траншей, читай: крепостных рвов. Обычно Новодубровск долго искали, путаясь в этимологии, топонимике и картографических прелестях. Ни дать ни взять - Китеж или почище Китежа - Ямбург: вот он на ливонской границе, а там, гляди, уже на Дальнем Севере. Волна переименований Новодубровск не затронула, разве что почтальоны и поезда перестали уделять внимание полустанку. Компьютеров тогда не было. Случалась романтика дров, классика штабелей, хорошее полено казалось шедевром. С крыш прыгали с зонтиком. Близкие уезжали куда-то, о чем было не принято говорить вслух, по крайней мере со мной.
Питомник вмерз в льдину в каком-нибудь пятьдесят втором и в таком виде додрейфовал до семидесятых. Бывшая немецкая гимназия, далее - восьмилетка, с русским языком обучения.
А еще слонопотамы, зайцы, полная траншея зайцев, живых и невредимых, жирных и охраняемых.
- Ты мешаешь, - ворчит модем
- То есть?Я мешаю тебе?!
- Ты мешаешь все в одну кашу. Слонопотамы - там, зайцы - здесь
- Ну и что? В красной книге не найдешь ни тех, ни других.
Я неуверенно займу какую-нибудь сентябрьскую точку зрения. Я возьму ее у Вас взаймы, это лучше, чем красть, а бабье лето воспето многими. Оно подходит любому острову. Назовем его межсезоньем. О зиме ни гу-гу. С ней все ясно и так. Цветень - время нервное, неверное, вы едва разбежались с зимой, точнее говоря отползли, а вас уже дразнят, заставляют куда-то рваться. Апрель протаскивают бодряки. Лето слишком прямолинейно, как удар в глаз или буква "а". А лето бабье...
Некоторые из нас забывают наставников, стесняются их как свидетелей своей наивности, глупости и детских ошибок. Бабье лето, как ни странно, первый учитель и былую наивность оно не выдаст. Сентябрь как предвосхищение опыта. Сентябрь как элемент созерцания и даже релаксации, в контрапункте сырых статей, лишь бы не трескучих категорий. Зачем молчите, коллега Сидоров?
- А если она объявится, звякнет, факсанет, пришлет емелю или по аське, что тогда? Ты простишь ее?
- Я выскажу ей свое мнение
- Ты всерьез полагаешь, что это выход? Что ее интересует твое пыльное мнение! Твоя осенняя мнительность и мнимая осень. Твоя ментальность. Спрячь их подальше, а лучше в тряпочку заверни и выбрось.
- Так и сделаю
- Но она танцевала с тобой
- Она танцевала со мной? Я же не дом из песни Розенбаума.
- Так и я не про осень
- Она танцевала в толпе и не выдавила ни звука, ни словом, ни намеком. И вообще это была не она. Эту я первый раз видел. На танцы у меня соображалка поздно включилась.
- Все твоя рафинированность! Помнишь, что она сказала при прощании: мне бы кого-нибудь попроще...
Прости, прощай, попроще. Прощай всегда, прощай навсегда.
Наша жизнь уже давно намаргаринена. О какой элегантности речь? Откуда такая космическая уверенность в тепличном происхождении. Сидоров, вспомни детство: "Все сутки напролет милиция не пьет", "дед Кузьмич валялся утром под забором, он избит был зверски дядюшкой Егором", "пни засыпаны, деревья околели" - это позже, но не намного, "как-то в город я подался, ну как в кино, а на мне давно висело дело одно", "кто в сугробе поселился? Лев -разбойник иль сервал? Мой кулак в сугроб внедрился, зверь куснул меня, взбесился и отчасти убежал". Два раза забирали в милицию. В том то и дело, что только два раза. Какую героиню будет распирать гордость за такого избранника? Измученная проблемами мама, весь дневник красный, срывал уроки и уличные таблички, по льду в марте и зайцем по поездам, дружки-"параноики" по сугробам скачут и в окошко заглядывают, а по ночам телескоп и на крышу. Эх, хороши были ночевки в теплоузлах, лежишь под манометром и потеешь, а мусор... - это я про пищевые отходы - исключительно из окна или на чердак, поджидали врагов с цепями у парадного подъезда, поджигали вагоны с зерном на товарной станции, ну, это вы врете, блатные песни в тринадцать , в четырнадцать делили карту Союза, не подозревая о будущем, путешествие татей по Военно-Грузинской дороге, вся парта разрисована, ну, вы сегодня нарасхват, неопознанный концептуализм: "ползет завхоз в отроги Копет-Дага, берет суда в морях на абордаж", завхоз как культовая фигура, свой жаргон, своя мифология, в пятнадцать - подружка - Фугасная бомба с чулочной фабрики, встречай родную, фотокарточку сперла, перед ней только голышом - любила, когда все видно, да у нас ничего не было, в восемнадцать - забугорье, на складе въетнамец лаосцу ногой в рожу, полный харя звездюлей, а негр ему: "Камбоджа ты!". Фура приезжает, ты встречаешь, тебе "сэр" говорят, а по радио джаз, как из-под крана, - только успевай подставлять кассеты, Белград с пересадкой в начале войны, нет, в Белгороде, куда ссылали немецких студентов-славистов, не был, палящая атмосфера, жизнь на садово-огородном участке, оргазм в детском саду. "Приготовьте мелки", - сказала воспитательница Марья Иванна, - "и мелким почерком, мелким почерком..."
Что вы ржете, утки-селезни? Что вы ржете, паскуды? Мне грустно с вами. А без вас тем более.
Вы улетите и останутся одни жабы, которым все еще мерещатся шапки Мономаха. Но лысая плоскость постепенно нас приучает к тому, что даже газон - пережиток, атавизм и роскошь.
Наковыряйте мне весны, заверните, взвесьте, я плевать хотел на осень. Давайте замаскируемся и чтобы не спугнуть барышню ненароком, придумаем протагониста, какого-нибудь кордебалетного удальца по фамилии Развалин.
- …
- Холодно у Вас тут в переходе, -сказал старый Развалин и улыбнулся.
Его коричневое пальто, скроенное из подручного материала медленно расползалось по швам. Уши оттопырились больше прежнего, в глазах темнела оскомина. Вечер не предвещал ни кораблей, ни кругосветных круизов.
- Переход казенный, - возразили ему, - К тому же сквозняк
- Я приду в субботу, - булькнуло в телефоне. Она действительно пришла в субботу, опрокинулась головой на его колени и полчаса притворялась спящей. Развалин молчал, потом попробовал шевелиться.
- Ну вот, - оскорбилась она и сморщила губы, - стоит только устроиться поудобнее как все сразу разрушат. Ты отвезешь меня на Выступ?
- Отвезу. А зачем тебе туда на ночь глядя?
- Ты же знаешь, там собираются мои подружки, там же я заночую.
- От научной порнографии к эмпирике спаривания?
- Ты о чем?
Развалин видел ее в последний раз у входа в цирк, она обернулась, оглядела его... Без реакции. Была не одна. Он не узнал или сделал вид.
В голом поле непросто осуществлять свои намерения. Особенно, если у тебя их нет. Можно крикнуть, щелкнуть крышкой компаса, спугнуть ворону. Пустошь -как что-то невыразимо родное - особенно хороша ночью. Ночью она еще печальнее. Забудем басни про треугольник Рига - Париж - Рим. До открытия Рима он считал Париж центром Европы. Прямое попадание в пустошь распахнуло для Развалина новую лунную поверхность, в лунках, смазанных овечьим пометом, в заросшей крапивой станции.
Он зашел за угол, справил нужду и только тогда заметил, что почва уже давно потрескалась здесь. Уже второй раз снег пытался осуществить свой десант, но пустошь ежилась и отторгала его. Плывшая по горизонту, тяжело беременная котомка долго выбирала маршрут, прицеливалась, пробовала разродиться.
- Воздух в крапинку, - отметил для себя Развалин
Иногда здесь проходили поезда. Кургузая двухэтажная конструкция, развивавшая скорость дрезины, издавала томительный звук, проникая в крапивник. В крапивнике терялись рельсы узкоколейки. Конструкция напоминала ржавую будку, с теплушкой, однако, не имела ничего общего. Заграбастав редких желающих, чудовище скрывалось в дальнейших зарослях. Порт назначения - уездный город. На вокзале - киоск.
В киоске - то, что во времена оные звалось бакалеей.
- Вам с фруктовым запахом?
- Нет, мне с запахом табака
С некоторых пор городские трамваи стали напоминать простывший след той чудовищной конструкции из кустарника. Их выкрасили в зеленый цвет, какой-то непроходимой салатовой краской. Сараи на колесах. В такой трамвай страшно войти, тем более, сесть. Лучше к столу, прочь от трамвая, к письмам. Письма перепутались, конверты затерялись, выцвели чернила. По почерку не опознать отправителя. Смурь да и только. Вот всплывают вопросы, просьбы рассказать о странах и весях, о местах примечательных и достойных, о красавицах и красотах, о победных и благостных новостях. Вот обрывки фраз перекликаются с тем, что хранится в памяти. Вот придуманные новости, черновики ответов, дневник, претендующий на роль адвоката и просветителя. Из Кулдиги или из Дунте спрашивают "что такое Австрия?". А что такое Австрия? Я сам не знаю. Я там не был. Не писать же про пустошь, которую я наверняка привез в кармане, про дубовые деревни и навозный меланж среди стропил фахверка. Высокопарная Вена, парное молоко Альп, хищные птицы, парящие в их ущельях, углубленное парное изучение вальса, случайные политические недоразумения, мудрая палатализация согласных и жуткая редукция гласных, мужские колготки, оперные балы. Ну вот, я Вам про Вену, а Вы мне толкните про Голдинген. Что такое Голдинген? История. То-то. И не здесь, а в Курляндии при царе Горохе. Оттуда пишут:
"получили ваше письмо и рассмотрели возможности вашего выступления в среднем концертном зале в тех числах, в которых вы хотели. Наши возможности оплатить такие гонорары нереальны, особенно, если это камерный концерт в среднем зале. Если вы находитесь в Латвии и хотите все-таки дать концерт, тогда можно попробовать работать на кассу. То есть, мы сделаем рекламу (плакаты, радио, пресса) - потом по билетам отбиваем растраты на рекламу и остальные деньги делим по полам. С уважением менеджер среднего концертного зала"
Sic! Орфография оригинала соблюдена. Деловой новояз! Растолкуйте. Похоже что: а) в своем греческом зале они обладают весьма нереальными возможностями (иллюзионисты небось); b) "касса" - кликуха хозяина, c) компостируют билеты, чтобы отбиться от растрат (избавиться?) ; d) делят выручку согласно первичным ( вторичным?) половым признакам и характеру покрытия: женщинам - больше, мужчинам - меньше, паркетному - ничего. И, привет сокамерникам!
У меня многого нет. У меня нет денег, чтобы пустить их в дело, у меня нет повышенного внимания к окружающим, чтобы размахивать им как флагом амикашона, я брезгую победными реляциями, а стало быть их тоже нет, я еще не нашел себе жену, способную приобщить к прелестям регулярного супружества, наконец, у меня нет походки. Вы представляете, у меня нет походки. Да, да. Хотя в детстве я учился ходить дважды... Первый раз - вместе со всеми сверстниками, второй раз - по прихоти водителя грузовика. Я не собираюсь вышибать из Вас слезу, скупую или обильную. Просто в какой-то момент я понял, что походка - это основное. Походка - первична и ее отсутствие не впечатлит никого, несмотря на всю сингулярность такого явления. С каждым шагом, с каждым взлетом ступни мой корпус дает сильный крен на нос, голова, за отсутствием чужой груди спешит припасть к собственной, руки тянутся к земле, а корпус при этом начинает раскачиваться из стороны в сторону: он настроен на шторм. Ну, как Вам зрелище? Такое испытание не перенести даже стойкому, видавшему виды, закаленному до эмансипированности и очень пуганому наблюдателю. Впитавшему все дубильные вещества.
Но наблюдателей на проселочной дороге от общаги к полустанку немного. В общаге все как в лучших домах - забор, вахта, многоцелевое отхожее место, долго используемое в качестве мусорника, до тех пор, пока не наполнится до краев и благополучно закроется на инвентаризационно-санитарные дни. Ватер-клозет является тем объектом, от которого не в состоянии отмазаться ни один жилец. Тем более - отказаться. Что говорить о его пользе? Еще Глазков высказался на эту тему. Душ открыт круглосуточно, но по неписаным правилам горячая вода хлещет из него лишь полчаса в день - с двух до половины третьего. За общагой начинается пустошь. Там деревня теряет свои достойные очертания, размываясь в пересеченной зайцами местности. Зайцами и псами. Впрочем, здесь нет бродячих собак. За вычетом одной маленькой, живущей в доме поблизости. На калитке табличка:
" Свободно гуляющий пес"
Хе, хе. Пес, который гуляет сам по себе. Обычно пишут, что собака злая, а здесь предупреждают об отсутствии поводка и ошейника. Между тем, во дворе общаги дети обсуждают компьютерные проблемы.
- Слушайте, я знаю, - воскликнул мальчуган лет шести, - нужно только засунуть собаку под мышку и она появится на экране.
- Интересно, - думал я, проходя мимо. - а ведь это вопрос на засыпку: что должна делать и где пребывать собака во время сканирования, нести на хребте полевку или отдыхать под плечевым сгибом?
Пора в общагу. Все дурацкие письма пишутся в общагах, за исключением тех, что стряпаешь в поездах или питейных заведениях.
Вот, кажется, добрался до бумаги. Я имею в виду хорошую белую бумагу, а то под рукой все больше и больше макулатуры со значком "weil aus 100% Altpapier". Как у вас там с погодой? Здесь , выражаясь словами классика, "нехорошо и мокро". Только что закончился Mittelalterstadtfest, полный город ряженых, пахнет сеном (по слухам и словам очевидцев). Но умные люди в такую погоду на улицу рожу не кажут. Я тоже, как честный идиот, сижу за письменным столом и зубрю всякую гадость. Или играю - просматриваю новые ноты. Занятие не менеее увлекательное. С концертным графиком пока полная путаница. Слава Б-гу, какая-то картина постепенно вырисовывается и, надеюсь, к концу недели вырисуется окончательно. Вчера был в Конгресс-центре [так называется уездный клуб] проверил инструмент: рояль расстроен, но не до (ре-ми) самой последней степени, зато сломан пюпитр. То-есть чинить все равно нужно. Впрочем, это уже проблемы администрации. Так много хотелось рассказать, *** а сейчас пишу и думаю, что в последнем письме выболтал весь скудный запас новостей. И нет больше ничего примечательного. На дворе последние дни августа, [и как кто-то имел глупость выразится, не помню, может быть я сам] с матриц этих дней сходит осень, сверкая свежей сентябрьской краской. Хотя у сентября не бывает "своего" цвета. Но по сравнению с августом, он уже какой-то серый. Или, скажем так, сероватый. После приезда <...> прошло всего несколько дней. Скучать не скучается. И даже досады никакой не испытываешь. Вползаешь в уже привычный график, в здесь заведенный уклад, в мутные местные мелочи. Пускай она блистает всеми огнями, Ваша балтийская метрополия, немецкий город Рига с парижским ароматом... От пафоса самому тошно стало. Кстати, ехать через Польшу - сплошное приключение. Особенно, когда думаешь, что под каждым кустом тебя поджидают бандиты, из каждого дупла выглядывает перископ наводчика и все совы сидят на шухере. Поэтому Польшу пересечь стремишься засветло. На это уходит часов двенадцать. (Если, конечно, дорога не слишком второстепенная, телега не слишком ломкая, ехать не вломно и движение не чересчур "кучное"). Но... шел ежик, шел... и никого не встретил. А теперь (другая цитата) ешь коллега, в городе тихо и спокойно: произведение французского автомобилестроения отдыхает во дворе всеми своими четырьмя колесами.
Здравствуйте, Катя!
Извините за бесцеремонное и нахальное вторжение. Как у Вас там в Риге дела? Говорят, что хорошо, что в Риге вообще лучше стало. Малознакомый, но любезный друг мой, один человек сказал когда-то: чем условия суровее, тем сильнее стремление не спасовать. Самое главное ! Inspiration, Kraft der Inspiration. Вы меня не знаете, Кэт, но меня многие не знают, и я надеюсь Вы не будете иронизировать по поводу моего желания прислать письмо Вам. Что побудило меня поступить столь неожиданным образом? В моем архиве, в эпистолярке множество адресатов - друзей и знакомых, однокашников и коллег. Я не пишу писем самому себе от вялотекущей безысходности. Но так иногда бывает: опаздываешь, все места заняты, лишь в первом ряду местечко есть, пробираешься туда. Там, впрочем, публика всем видом и гримасами демонстрирует свое недовольство твоим поведением или предполагаемым соседством. В жизни всегда есть место для юмора. Не потому что порою тушуешься. Не потому что зал пустеет, т. к. все мысленно переходят в какое-нибудь другое виртуальное место. L'univers t'abandonne. Не потому что жизнь и человек иногда отступают от правил и впору вспомнить "in nova fert animus mutatas dicere formas"… Быт не лишен маскарада, тем более таких штук как мимикрия и мифотворчество. Но это не мой быт. Таким бытом стараешься не обрастать. А карнавал хорош. Как попытка мистификации. И все же сейчас я абсолютно пренебрег советом Лафонтена жить скрытно. Я дал себя обнаружить. Извините, что морочу цитатами, кажусь подозрительно тенденциозным и странным до судорог. Я не пытаюсь Вас сбить с толку. Все объясняется просто - когда от волнения путаешься в родной речи, чужая оторопь легко лезет на ум. Она штурмует грецкий орех мозга и выгнать ее оттуда уже трудно. Наверное при других обстоятельствах, Катерина, мое послание было бы менее отвлеченным и бестолковым. Не судите строго. Втайне надеюсь, что письмо не напугало и не оставило слишком дурацкое впечатление. Будет желание - черкните пару строк, не будет - не обижусь. Конечно, это риск - отвечать человеку, которого не знаешь, но я Вас тоже почти не знаю, а вдруг Вы рискнете, хотя бы из любопытства....
ввязаться в бучу смел, а впрочем так
попал однажды кур во щи
пиши мне лучше мелким почерком
когда напишешь - сообщи
Разные дурацкие письма пишутся в поездах. Поезда прячут за хвойную штору свои бесстыжие фары. По вагонам мелькают проводники-кондукторы с вымученными улыбками или без них, топорщатся молодежные обноски, то и дело выплывет чья-нибудь черепная коробка, похожая на кулак. От вокзала жуками расползаются личные авто. В вокзальных киосках понимаешь, что от ароматов Америки и России, Франции и Англии не скрыться даже в заповедных уголках. Иван Реброфф записывает песни Соловьева-Седого как творения казачьего анонима, в качестве рекламы используется Шагал, на первой полосе бывшего комсомольского органа ведется разговор о пользе группового секса, в город привозят двух доместицированных Кинг-Конгов, способных на энную сумму телодвижений и реплик. Четырехколесный друг французского производства ржавеет во дворе. Поезд и трамвай становятся символами быта. Ночью трамваи и паровозы скапливаются в депо, но их двойники усердно бегут по телевизионным рельсам, сочетаясь с вдохновенно горящими экранными каминами (вариант снотворного для тех, кому трудно дотянуться до пульта). Поднимаясь в пять часов утра, торопишься пешком на вокзал и замечаешь, что поезд полон. В поезде - автономные гуманоиды, модняцкие аборигенки в брюках-матросюках, пиджаках-рваняках . Но все эти trends - ерунда, ибо только кипяток не теряет своей популярности. Помните, во время войны все станции назывались "кипяток", "кипяток" - первая бросавшаяся в глаза надпись. Кстати, на йогурт и кипяток можно заработать, играя в любом кабаке, даже вокзальном, хозяева которого жалуются на жизнь и просят их понять. Пустошь позволяет ценить элементарные вещи, банальные истины проникают в тебя как откровения. Как здорово, когда у города есть вокзал. Вокзал - это форточка, связь миром, надежда на отъезд. Вспомним о городах, которые лишены вокзала! Вспомним о вокзалах, забывших шум поезда и музыку своих кафе.
Банально признаться, но на вокзале всегда много прохожих. Пассажиров и пассажирок, транзитников и своих. Однако не экстраполируйте, господа. Все зависит от того, на каком пути стоит терем сей. Даже если это Abstellgleis, имеет смысл прояснить ситуацию питейных заведений в заветных чертогах. Везде есть свои вокзалы-экзоты с замысловатым интерьером и неожиданными сюрпризами. Таким сюрпризом может быть рустикальный тупик в виде вкопанного в землю паровоза или депутатский зал, на худой конец интернет-кафе. Справьтесь насчет последнего, т.к. депутатский зал пустеет, в тот момент, когда его объявляют депутатским, а паровозами, этими монстрами раннего машиностроения, можно пугать детей. Да и вообще не стоит отступать от намеченного плана. Итак, интернет-кафе. Что делают умные люди? Ищут кандидаток на сервере знакомств. Вот к примеру, Зинулечка, аппетитное такое имя и даже литературное, хочет мужчину. Очень просто. Мужчину без дальних слов и кудрявых условий. В прямом и переносном. Посылаешь барышне открытку. Виртуальную естественно. Мол рад и все такое. Барышня расторопна и внимательна, на следующий день отвечает:
Приветик!!! Меня на самом деле зовут Уринкой! Если хочешь познакомиться поближе, то пиши мне на [email protected]
Вы пожимаете плечами и, подогреваясь модными мыслями, шлете приветы загадочной уренгойской... Обычные обильные приветы, всерьез, без намеков и прибамбасов. Ну, Вы меня поняли.
Через сутки приходит ответ:
Привет, мой неизвестный друг!
Вообще-то, мне больше нравится, когда меня называют Наталья!!!
А Зинулечка я для очень близких друзей.
- А может быть я и есть твой самый близкий друг - воскликните Вы, подпрыгивая от неожиданности, - или хочу таковым стать! Как нe предусмотрительно сообщать всем, что ты Зинулечка, всем без разбора! Привет, незнакомка!
Привет Наталка-Уринка-Зинка. Чулки в резинку.
Как ты здорово все придумала! Как жизнь молодая? Меня зовут Авессалом Густавович Спиридонов. Т.к. это имя ужасно длинное, я решил его подсократить и зовусь ныне не АВессалом ГУСТавович, а просто АВГУСТ. Вот такие делишки, "цвИточки-лоскуточки". Ты там всесело живешь, ты стремная, жизнелюбивая, мудрая не по годам, шикарно одетая, влюбленная в танцы и прикиды
Что делать дальше? Пишите ей о погоде, о том, что весна в самом разгаре. Зачем? А из принципа. Пишите о детстве. О том, как и где Вы провели лето.
Лето было дождливым. Словно боясь куда-то опоздать, дождь торопливо лился в кроны деревьев, делая зелень листвы еще сочнее и не проваливаясь сквозь нее, казалось, начинал гораздо сильнее спешить, охотясь за городской пылью талантливо и упорно. Его струи соединялись в воздухе и крупной дробью рассыпались по асфальту. От такого тропического ливня в северном городе масса впечатлений, но впечатления тоже смазываются, если ты мокнешь сейчас под дождем, а тебе некуда идти. Впрочем, отцвело, отшумело лето, отлепетал сентябрь, встретивший не на шутку серьезными холодами, отскучали первые октябрьские дни, заявившие о себе робким еще листопадом, и уже начинаешь думать о том, как выбежишь в даль, прихваченную легким морозцем и слетишь в долгие и тоскливые недели какого-то противного состояния, которое врачи называют ОРЗ. А пока стоит, шелестя и осыпаясь под напором ветра, роща, поблескивающая желтизной, местами пунцом, местами последней зеленью и все больше в ней просветов, в которые проглядывает дюралевое небо и черные штрихи обнаженных веток. Но ветер усилился. Над пустынной Ригой мчался и выл ветер. Злясь и неистовствуя он торопил одиноких прохожих, он упорно старался заглянуть во все щели, дыры, неплотно закрытные двери и окна, настигал недымившие печные трубы и вился там волчком. Казалось, что город просквозило. Под этим напором ветра гнулись и грустно облетали деревья в парке и странно гудели телеграфные столбы. Ноябрь был простужен и дик. Ветер, как отчужденный, метался по всем улицам и переулкам, мчась вдогонку редким маршрутным автобусам. Какая-то глупая, давно осточертевшая сырость чередовалась с морозом и омерзительным хохотом заливались, скрипя и треща, обугленные вороны в парке. На пустынной остановке автобуса, поздним вечером за Двиной было темнее обычного. Фонарь долго мерцал, пока не погас совсем. Я поднял воротник и заметил силуэт девушки. До растяжения глазных мышц я всматривался во мглу, пытаясь распознать лицо. Может быть это были Вы?
|
