Дмитрий Брисенко

Мне на пейджер пришло сообщение: "РАЗЫСКИВАЕТСЯ АЛЬТИСТ".

Скажу сразу - во-первых, к альтистам и прочим музыкантам я не имею ни малейшего отношения, и даже в концерте последний раз был лет этак восемь назад. Во-вторых, не люблю я пейджер, и все тут. То он начнёт пищать в самый неподходящий момент, то, наоборот, проигнорирует сообщение, а это наверняка будет что-нибудь приятное, например, поехать с Алёшей на рыбалку. Не говоря уж про мусор, засоряющий эфир - курсы валют, чьи-то нелепые выдумки, и т. д. В-третьих, посредничество пейджера приходится ежемесячно оплачивать из своего кармана. О чем, интересно, думали мои друзья?!

Конечно, они ни о чем не думали. Просто подарили мне пейджер на день рождения. Наше поколение всегда уважительно относилось к плодам технического прогресса, но я не мог предположить, что мои друзья окажутся настолько в курсе его последних достижений. "Вот они, - сказал Д. Е. от имени собравшихся, - блага цивилизации, без которых современному человеку обойтись невозможно. В наше время о таком и не мечтали. Так вот чтоб раз - и знает тот, кто должен знать. Так что будь любезен, шагай в ногу со временем". На мои неловкие возражения о необходимости такого подарка Д. Е. непреклонно отвечал: "Кто у нас литератор? Ты или я? Вот и отнесись к пейджеру как к дополнительному инструменту литературного творчества. "Пиши" свои сообщения, твори, выдумывай. Может, когда-нибудь опубликуешь, так не забудь выразить нам свою признательность. Ну, не мне тебя учить". Все это, конечно, было забавно, и мы тогда так и подшучивали друг над другом весь вечер. Слать сообщения иногда и правда было вдохновенно, но в целом мои чувства и эмоции, и их изложение в процессе "работы с пейджером" были далеки от того, что имел в виду Д. Е.

Итак, пришло нелепейшее сообщение. Я только что вышел из метро. Накрапывал дождик, прохожие поднимали воротники, ускоряли шаг. Люди с пейджерами, - подумалось мне, - есть в них что-то масонское. Выглядят точно заговорщики, носятся со своими тайнами, "свет мой зеркальце скажи..."

Проходя мимо здания Литературного института, который мне так и не удалось в свое время закончить, я заметил во внутреннем дворике много юношей и девушек; им, судя по всему, предстояли вступительные экзамены. Я вспомнил, как сам когда-то сдавал экзамены и зачеты, но еще раньше - самое, пожалуй, интересное в моей жизни - вступительные экзамены, первым из которых был творческий этюд. Тема, которую я выбрал, называлась "Последний урок в школе для дураков". И то ли это хмурое утро, то ли нервное ожидание абитуриентов, то ли иная причина послужила толчком (конечно, причиной был пейджер, но я ещё не знал об этом), но я вдруг вспомнил всё, что случилось тогда. История была такая.

Мой герой учился в школе для дураков, уже много лет. И вот наступает последний год, близятся выпускные экзамены, учителя становятся мягче, сентиментальней, дни убыстряются, и т. д. Все пребывают в радостном предвкушении. Наконец, вот он, последний перед экзаменами урок; никто не опоздал, а многие даже пришли на несколько минут раньше обыкновенного. Входит учительница. Дурачок-отличник Петя Грушин выпростает себя из-за первой парты и, смущаясь, вручает учительнице огромный букет цветов от имени класса. Учительница тоже немного смущена, улыбается, видно, что ей очень приятно. Она подходит к доске, берет новенький кусок мела и пишет: "тема последнего урока - обман". Потом поворачивается к классу. Класс не узнает ее. Она обводит притихшие парты долгим взглядом: так смотрит айсберг на плывущий к нему корабль. Ледяным тоном она произносит: "Мы вас обманули. Не будет последнего урока. Вы будете учиться всю жизнь, идиоты". В могильной тишине цокают ее каблуки, хлопает дверь, поворачивается в замке ключ.

Не знаю, почему мне так всё это вспомнилось, я не думал об этом никогда, меня попросту не интересовала судьба моих литературных героев. Книга написана - дело сделано.

Правда, было тогда что-то. Был толчок, когда я сочинял этот сюжет. Вдохновение… или то были обстоятельства прессинга, не важно. И дело не в том, что я не успел разобраться с деталями, кто во что был одет, кто как говорил… Сейчас я понял, что было тогда самым главным - ведь ни разу потом не было подобного ощущения безграничной свободы. Абсолютная власть. Только замыслил, тут же и сотворил. Игра… да, игра. Но однако... Неужели не было ничего похожего? Было, наверное… только послабее, что ли… поспокойней.

Я направлялся домой, была суббота, и, несмотря на погоду, настроение было бодрое. Приду домой, позвоню Алёшке, придумаем что-нибудь на завтра. И тут, как всегда некстати, снова запикал пейджер - я как раз наклонился, чтобы завязать капризный шнурок. Когда со шнурком было покончено, я разогнулся, и только после этого заглянул в подсвеченное окошко дисплея. "АЛЬТИСТ НАЙДЕН".

Вот бы позвонить сейчас на станцию и хорошенько им попенять. До каких пор мне будут слать на этот чёртов ящик всякую чепуху! Безотказность пейджера приводила меня в отчаяние.

Лифт оказался сломан. В объявлении написали, что лифт, дескать, отключён на три дня. А горячая вода уже две недели как остыла. Пока я поднимался на свой девятый, пейджер доложил еще раз: "АЛЬТИСТ УВОЛЕН". Я с такой злостью хлопнул входной дверью, что с косяка отлетел кусок штукатурки. Он грохнулся на паркет и разлетелся, оставляя повсеместно следы. Жены, слава Богу, дома не оказалось; наверное, тоже ушла погулять.

Я вошел на кухню и увидел его. Он тут же произнес (я даже не успел испугаться):

- Спокойно, Леонид, все хорошо. Ты узнал меня?

В чертах его лица было что-то карикатурное… нос, усыпанный темными точками, обветренная кожа, глаза... что-то знакомое промелькнуло в них - выражение, цвет? - я не мог понять.

- Не бойся, Лёня, - продолжил он быстро, будто приплясывая, - ничего страшного тебе сейчас не будет. Я уйду прежде, чем твоя супруга вернется. Я тебе кое-что расскажу. Ты бери стул, чувствуй себя как дома.

- Кто вы такой, - я машинально придвинул к себе стул, - и перестаньте говорить мне "ты".

- Ого, - ухмыльнулся он. - Брось, Лёня, не твоя роль. Мы ведь без малого родственники. Что, и впрямь не узнаешь?

Я ничего не ответил.

Он нахмурился:

- Буду краток, Лёня, времени оч. мало. Первое: мы тебя нашли. Второе: ты теперь никуда от нас не денешься, потому что мы тебя нашли, Лёня. И ты, и мы представляем собой одновременно одно и то же - это почти третье. Вот значит как.

Странная манера речи моего собеседника усиливала эффект нереальности происходящего. Я подумал, что распахнись сейчас входная дверь, и невидимые токи воздуха разметали бы его в несколько мгновений...

- Ну и... - протянул я, мучительно ища способ избавиться от него.

- Ну и?!.. - снова ухмыльнулся он. - Я думал, ты окажешься умнее. Объясняю. Слушай, пож., внимательно. Анечкин, перестань крутить башкой, а ты, Круглова, опять под партой с рукой балуешь?! Кротко, захлопни рот, над тобой уже вороны за окном хохочут! Теперь понятно? Ты едва не заставлял учительницу трахать нас, трахать нас, хотя это было бы, наверно, оч. хор. Ты тогда нас запер, а мы теперь на свободе. Урок кончился. Бумага, телевизор, или вот пейджер, компьютер, между ними нет разницы, так? Это все одно и то же - эфир, как ты или я, так? Конец, не буду читать тебе лекции.

- А почему альтист? - тупо спросил я; мне почудилось, что краешек далекого смысла мелькнул вдруг.

- А тебе не всё равно? - он удивился. - Баптист, дантист - нет разницы, ты пойми. Мы всё равно нашли тебя. Есть кто-то, кто альтист, значит, должен быть дирижёр. Вот и всё. Жди финальных титров. Тебе скоро сообщат.

Он поднялся и вышел в коридор. "Дверь не забудь запереть". Это были последние его слова.

Мне следовало, конечно, догадаться сразу, но его внезапное появление сбило меня с толку. Ключевое слово здесь было "альтист". И сейчас я вспомнил. "НА ПЕЙДЖЕР ПРИШЛО СООБЩЕНИЕ: РАЗЫСКИВАЕТСЯ АЛЬТИСТ". Я начал тогда именно с этой темы… покопался, понял, что не выходит, и бросил. А бросать не следовало. Внезапно пришли на ум (тут нужно бы сказать "пылающие", но не стану) слова из невесть когда читаной книжки, а может, это были слова моего учителя литературы: "Нехорошо зачинать сочинение, если заранее не знаешь, удастся ли его кончить. Также не следует оставлять вещь недоделанной. Недоделки создают хаос. Мир хрупок, и не пристало засорять его плохо усвоенными продуктами размышлений…"

Не знаю, сколько у меня оставалось времени. Я автоматически набрал номер станции.

- Компания N, оператор 335, слушаю вас, - женский голос, как всегда бывает с женскими голосами, призванными отвечать по служебной надобности, был механистически выверен.

- Послушайте, - начал я, и тут же меня осенило. "…заключенный 335… а ведь он прав. Действительно, одно и то же".

- Алло, - сказал голос разрешенную фразу.

- Э-э... одну секунду… "кто ты - первая скрипка?.. конферансье?.. или простая буфетчица? Но ведь у меня нет выбора. Только эфир".

- Слушаю вас, - женский голос выказывал признаки неудовольствия, впрочем, регламент предусматривал такую необходимость; клиенты часто бывают одиноки или не в себе, и норовят тут же излить душу, а то и назначить свидание.

- Сообщение будет такое, - сказал я. - Разыскивается дирижер. Подпись - альтист. Передайте, пожалуйста, пять раз с интервалом в три минуты.

- Куда отправлять, - женский голос спросил.

- М-м... для абонента 3151, - назвал я первое, что пришло в голову.

Мне показалось, что молчание длилось чуть дольше положенного времени.

- Абонент временно недоступен, - сказал женский голос торжественно и с долей радости, будто решив для себя важный вопрос.

Я не особенно расстроился. И не удивила меня недоступность абонента с четырёхзначным номером. И даже не очень удивило меня это посещение. Удивительно другое - как они смогли оттуда выбраться. Ведь на окнах, помнится, были стальные решетки, а ключи от школы лежали в директорском сейфе. Как же так? Подкуп? Или разгильдяйство? А может... нет, не может быть. Неужели… черновики?!

Я налил в чашку заварку. Поставил на огонь чайник.

Странная манера речи… карикатурные черты лица… кто бы это мог быть… Не главный герой, нет, тот был иным. Но на кого у меня могло не хватить времени, чтобы даже не дать ему имя?.. Ведь он не представился. Да это и не важно.

Важно, что рукописи, оказывается, и вправду не горят. Эти крючочки на бумаге терпят правку. Да, вот оно что... Но кто мог это сделать? И зачем?

Я не вижу в этом смысла. Это паранойя на общем детективном фоне. Рукописи давно истлели на свалке. Нет, определенно это глупая мысль. Их некому было править.

А это "последнее сообщение", каким, интересно, оно будет? "Прощай, Творец. Вечно твои, Креатуры". Нет. Не так. Нужно коротко и без театрального пафоса: "Прощай, отец. Твои дети".

Мысль пошла. Что же, прощай так прощай. Но я могу успеть. Пейджер заблокирован, но есть бумага. Есть ручка.

Сходимся.

Стреляемся с десяти шагов.

Маска, я вас знаю.

Ха-ха! Теперь мы поборемся. Теперь мы на равных.

Я улыбнулся, на мгновенье представив все перипетии, все захватывающие повороты в игре, которой предстояло развернуться.

"Познайте ж горечь пораженья". Да! Не нужно бояться патетики. Надуемся. Поднимем знамена. И тогда они не устоят.

Что же, надеюсь, время выпить чашку чая и набросать десяток пробных абзацев у меня есть.

Прежде чем направиться в кабинет за ручкой и бумагой, я подошел к открытому окну и коротко, без замаха, выбросил пейджер.