Мария Фридрих

Мне в Вологду по ответственному поручению ехать вышло. Сейчас у всех, даже у дураков, ужасно много ответственных поручений. Это называется "новые выборные технологии". Почти все мои знакомые о них говорят, в них участвуют. Выборов ведь много и повсеместно. Выборных денег пока есть. Если считать в совокупности, да с президентскими, то мы со своими знакомыми за полгода объедем всю нашу предвыборную родину. Вот ведь и польза. Родину надо знать. В общем, о том, что я еду именно в Вологду, узнала дня за два. Сидела обреченно тексты читала. Сводки, компроматы. Демографическую ситуацию усваивала, политическую обстановку изучала. Примеряла говорок, чтобы своей там казаться. Ябедничала товарищам: "В такую даль одна еду". Тоска, короче. На удачу, один знакомый обнадежил: "Там, в центре города у них, на улице Мира (удивительно, что не на Ленина, подумалось), отличное кафе есть - "Печки-лавочки", официантки-красавицы. Застенчивые, румяные, русоволосые, на всё согласные. Благо, - говорит, - с женой был, а то бы одну с собой увёз, как пить дать".

Ну я девица доверчивая, мыслю примитивно, значит. Ежели, говорят, что у тамошних дев под два метра косы, значит у мужиков - глаза и усы. Перспектива, в общем, вырисовывалась. Командировка приобретала томность.

Ярославский вокзал. Поезд "Москва - Ижмь, Пермь, Шикса" или еще что-то, по моим понятиям, крайне северное. В купе - типичный вологодский мачо - то есть глазищи, усищи, румянец вырисовывается вместе с извлечением чекушки из сундука. Настырно кивает в сторону вагона-кафе. Я отказываюсь и требую бельё, проводника, чаю с пирожками и плечики. Северный мачо предполагает, что я "из Парижу" и разочарованно утыкается носом в вагонную стенку, успев, однако, дать мне свой телефон и пообещать незабываемую экскурсию по Вологодчине. Рушится миф о северной нерасторопности.. Утро в Вологде обещает холодный и безрадостный досуг. Кругом серо и сиротливо. Немец до Вологды в войну не дошел, поэтому дома здесь всё еще деревянные, улицы мощеные, телефон и свет - роскошь. Ловить такси - вульгарно, бегом бегать - не принято.

Администраторша в гостинице неторопливо щелкает семечки. У нее рабочий день начнется минут через пятнадцать. Люди из Москвы ей социально чужды и безынтересны. Она вперила взгляд в оэртэшный сериал и к нашей с коллегой торопливой надежде безучастна. К окончанию телесериала, совпавшему с началом рабочего дня, уговаривает нас с оператором взять один номер на двоих. Говорит, так теплее и дешевле. В общем, расстаемся врагами.

В буфете пахнет водкой и провинцией. На завтрак дают яичницу с салом и суп. К 9 утра первая попытка работать. То есть, напарник с камерой , увешанный штуковинами для ее исправной работы и я укутанная для верности в два шарфа отчаянно ловим такси для городских съемок.

Через полчаса нелепого подпрыгивания на обочине нам вызывают такси из гостиницы.

"Вологда - один из самых старых и красивых северных городов..." - так начинаются почти все экскурсии. На экскурсиях люди с печальными лицами - бегущие от жизни москвичи и пестрые, всюду-снующие и щелкающие в мыльницы иностранцы, которым все равно, лишь бы колорит. Мы оглядываемся. Ищем людей. Нам надо про политику и чтобы непонятно, на кого работаем. Пытаемся изображать вящий интерес к политической жизни вообще. Я сую всем под нос микрофон и бормочу что-то о том, как в Москве все страшно интересуются подготовкой Вологды к выборам. Почему-то в голову лезут аналогии с уборкой и озимыми...Люди округляют глаза. Мне кажется, что я стремительно теряю очки. Люди улыбаются, пожимают плечами, передают приветы родственникам и ни в какую не хотят думать вместе со мной о политической судьбе родного городка. "А...Выборы...", - тянут и расстраиваются. Их доконали выборы. Прошлый губернатор сидит за взятки. Нынешний, собственно, его и посадил. А потому ужасно доволен собою и идет на выборы во всеоружии, как говорится. Депутат от 72 Вологодского одномандатного избирательного округа носит говорящую фамилию Лопатин. Он поквартально отчитывается перед вологодскими избирателями в Интернете. Если учесть, что только в каждой четвертой вологодской семье есть телефона, то ясно, какой отчеты Лопатина имеют сногсшибательный успех.

Я тоже очень расстраиваюсь от всех этих новостей. Я никак не могу объяснить респондентам, что то, что я к ним пристаю - это работа. Что мне очень надо поговорить с ними о политике. Совсем недолго. В легкую. Они всё уходят и уходят. Мой рейтинг среди местного населения близится к нулю. Скоро на улицах на меня станут показывать пальцами и кидать чем-нибудь в спину. Мне плохо и тоскливо. Оператор злится и ничего тоже не понимает. Мы прекращаем съемку, идем вместе с туристами осматривать Софийский собор, закупать лапти и прочую плетено-кружевную ерунду на сувениры. Словно божья благодать на меня снисходит воспоминание об еще одной пиар-технологии. ЛОМЫ! Лидеры общественного мнения. Вперед к ним, к властителям дум. Найти бы только хоть пару десятков. Сплевываю через плечо и нежно вспоминаю маму, заставившую меня таки закончить вуз.

Новые вологодские знакомцы берут меня с собою на прием к вице-губернатору. Я держусь хорошо и вразумительно объясняю ему, что мне необходимо, чтобы он назвал мне человек двадцать, которые пользуются любовью и уважением вологжан разных профессиональных, социальных и демографических категорий. Вице-губернатор улыбчив. Он зачем-то второй раз жмет мне руку, подпрыгивает всё время и начинает перечислять всех почетных пенсионеров города Вологды. Я пытаюсь перевести разговор.

Зачем-то встаю и громко говорю о неформальных молодежных лидерах, о ди-джеях и актерах местного драматического театра, которому (я видела, висят транспаранты), в этом году стукнуло сто пятьдесят. Я говорю о врачах и работягах. Вице-губернатор отвечает осторожно. Драм театра в Вологде вроде как нет. Транспаранты - для проформы. Кто-то из московских вождей приезжал. В городе есть кукольный театр, но там уже третий год спектакль про поросенка на букву "Ф" (вице-губернатор не может вспомнить). "Диск -жокей у нас есть. Но он не авторитет. Точнее, авторитет. То есть он сидел. Его зовут (включает вертушку): "Ниночка, как этого парня, ну с золотыми зубами, что в дискотеке поет, зовут? У нас тут журналисты из Москвы интересуются. Ну да, Женя, Женя О те черт, это что же, фамилия?" (выключает вертушку) "Женя Жадный его зовут. Только он вам не нужен. Он сидел и такой, знаете, парень непонятный. Ну, если хотите, возьмите телефон в отделе кадров в филармонии"- "?" - "Ну да. Он раньше учился... А теперь, когда надо, играет в нашем симфоническом оркестре партию валторны. Ну... не говорите никому. Неудобно".

Общими усилиями выявили также одну директрису местного трикотажного гиганта "Волтри", одну гинекологиню, подругу Лаховой и Горячевой и бывшую народную депутатшу, а также председателя правления поселка Федотово товарища Комкова и его верного друга капитана Воронина. Они де и в политике соображают и городу любы- известны. В ходе чаепития с секретаршей Ниной удалось обнаружить еще двоих, как потом оказалось, самых ценных и одновременно, самых бесполезных в политическом смысле жителей Вологды. Хирурга-ортопеда Авдонина и художника-портретиста Корбакова.

День близится к логическому финалу. Я сижу в кабинете вице-губернатора и упрямо накручиваю телефонный диск. Из окошка виднеется футбольное поле, добротно уложенное черноземом. По его кромке в спортивном экстазе носится пара городских сумасшедших. Вице-губернатор рассказывает, что здание обладминистрации строили позже стадиона и строили специально так, чтобы чиновники из кабинетов могли наблюдать за ходом матчей. Только матчи не проводятся. И не проводились никогда. Единственные виды спорта, худо-бедно развивающиеся в Вологде - шахматы и женская борьба. Здесь очень высокие, здоровые и мужественные женщины.

Почти со всеми будущими героями моих политических изысканий удалось договориться прямо из кабинета вице-губернатора. Они все отчего-то напугшаны и спрашивают, кто меня прислал. Я туманно намекаю на собственноличное профессиональное рвение. Хитро распределив респондентов по времени на оставшиеся три дня командировки, я испытываю чувство глубокого удовлетворения.

Вечер наступает на пятки дню и мы идем обедать-ужинать в "Печки-лавочки".

Официантка, словно слепленная рассказом моего приятеля, смущается, теребит коленкой оператора и отводит от меня взгляд. Просим виски со льдом. Приносит водочный графинчик со ста граммами Red label, миску льда и улыбается, улыбается...

В гостиницу нас не пускают. Точнее, сразу не пускают. Потом пускают, но недоверчиво. Мы пришли поздно. Здесь так не ходят. Зато, только мы спать легли, затеяли уборку на этаже. В Вологде вообще очень странный распорядок дня.

С вечера на стоянке лаяла собака. Утро было таким темным, что его могло и не быть. Я дружусь с председателем Федотовского сельсовета и мы едем в Федотово. В поселке раньше был аэродром. Ужасно секретный, а оттого маленький и никому не известный. Срок секретности федотовского аэродрома давно уже истёк. В нашей родине вообще давно уже нет секретов. Однако здешние военные относятся к объекту трепетно. Новички этой трепетности учатся у старших. Им нравится. Преемственность. На КПП солдатик пытается не пустить на территорию аэродрома начальника сельсовета Комкова. Начальник препирается с солдатиком, косится на меня и пытается не уронить мужское достоинство. Солдатик требует документов и специального пропуска, подписанного председателем федотовского самоуправления Комковым. Доказывать, что неведомый Комков, который ставит подписи на пропусках и человек, стоящий у КПП - одно и тоже лицо приходится полчаса. В сердцах Председатель пообещал продлить солдатику службу. Солдатик выл нам вслед.

МЫ беседуем в полупустом аэродромном клубе. Здесь всё как везде . облезлые стены, поникшая доска с репертуарным планом. Зарплата в 300 рублей, да и то не всегда. Местный депутат научился объявлять зарплату за пару дней до того, как ее реально должны выплатить. Поначалу финансовое шпрехштолмейстерство приносило ему политических очков. Однажды зарплату проанонсировали из минфина. Хитрый пропагандистский план депутата Лопатина провалился. Больше он в Федотово ни ногой. Хотя, вроде бы, снова идет депутатом от Вологды. Собственно, в этом для поселка и есть вся сермяжная политическая правда. Про всякую остальную политику им говорить совестно и скучно. Для веселья пробуем, чтобы капитан Воронин взял интервью у председателя Комкова. Капитан Воронин вовсе не гребенщиковский такой персонаж. Скорее, он даже к Митькам ближе. У него тельняшка ВВСника, золотые зубы бандита и улыбка ребенка. Битую четверть часа капитан с председателем мусолят военную реформу. В итоге им становится стыдно и весело. Мы их оставляем за водкой. Дальше надо ехать в Череповец. Вологодская область устроена таким странным образом, что административный и культурный центр вроде как в Вологде, а вот телецентр, наряду с заводами и фабриками - в Череповце. Расстояние между двумя пунктами - 120 км. Следовательно съемки в Вологде проходят не часто. Да и вообще жители пунктов В. И Ч. Друг друга не жалуют. В Ч. Все промышленные предприятия области. Живут богаче, а оттого индиферентнее. В В. Все вузы и обладминистрация. Короче, список претензий В. И Ч. Друг к другу неисчерпаем. Вплоть до того, что когда мы договаривались о встрече на телецентре, нам поставили на вид, что мы остановились в В., "а ведь они по сравнению с нами пшик".

На череповецком телецентре у нас не спрашивают документов. Здесь тихо и благостно. Мы проходим прямо в кабинет самой большой начальницы и выясняется, что она уже вышла в финишную прямую встречи 7 ноября вместе со своим трудовым коллективом. По моим расчетам до великого праздника еще очень далеко. Но выясняется, что недавно у телецентра был день рождения, скоро будет день рождения у самого города Череповца, Речи о том, чтобы отсмотреть или, чего хуже, переписать материалы нет. Я сначала выхожу из себя, потом знакомлюсь с корреспондентом Сережей и убедительно прошу его сделать мне любезность. Излагая просьбу, скурпулезно записываю ее в сережин блокнотик. Сережа - счастливый обладатель мобильного телефона и я клянусь звонить ему каждый день.

По выходу мы теряем водителя. У него тоже скоро праздник. Череповец город маленький. Мы находим его методом предпраздничного тыка. В столовке. Он злится и сконфужен. Мы отправляемся снова в Вологду. Аккурат на полпути, то есть как раз у поворота на любимое Федотово - снежная стена. Метель метет, перерастая в буран. Закручивает машины и автобусы, безжалостно рвет провода. В Вологду нельзя позвонить. В время всякого бурана неизменно рвется телефонная линия, а еще электрические провода. На утро ее, конечно же, починят. Все привыкли. Водитель наотрез отказывается быть героем, и мы сворачиваем в Федотово. Последние метров 300 машину приходится толкать. В сельсовете водки прибывает. Но пить там с приезжими неэтично. Мы перемещаемся в клуб, где вскоре отключают свет и тепло. Вместо этого приходит гармонист и друзья капитана Воронина. Начинаются танцы.

Под утро всё успокаивается и мы едем в Вологду. Весь следующий день нам везло с ЛОМами. Они подобрались ответственные и политичеки чуткие. В самом конце дня, в скверике, на полпути к заветным "Печкам-лавочкам" нас настигает некий Игорь с комсомольским блеском в глазах. Он представляется общественным представителем защиты прав вологодских избирателей и настоятельно рекомендует взять у него интервью. Сам несет камеру на пятый этаж, сам усаживается поудобнее, сам учит, какие вопросы ему лучше задавать. Даже когда мы врем, что кассета уже кончилась, а интервью удалось на славу, он усаживает нас поближе и начинает рассказывать о перипетиях вологодской предвыборной катавасии. На одном из исторических этапов, оператор засыпает. Я внимательно дослушиваю позднородившегося комсомольского вожака, клятвенно обещаю воплотить все его наказы в жизнь, бужу предательского оператора и мы снова направляемся в "Печки-лавочки".

Завтрашний день последний. Перед отходом ко сну, мы пятнадцать минут объясняем администраторше, что хорошо бы, чтобы уборку проводили с утра, собаку на стоянке поили снотворным, а вообще, нам бы хотелось заказать билеты на завтрашний поезд "Вологодские зори" в гостиницу. Она кивает головой, требует денег, сжимает их скрепкой и уходит спать в знак окончания аудиенции. Мы тоже.

"Нас утро встречает охотой" так гласит путеводитель по Вологде, заботливо разложенный в каждом номере сценой кровожадного убийства медведя в непроходимых русских лесах.

Стоимость охоты - $100. Стоимость убийства медведя - $1000. Там есть еще прейскурант на другое зверье. Но скандалящие с шести утра в коридоре немцы, видимо возжелали именно медведя. Однако охотник-проводник поднял цену до $3000, сославшись на то, что "зимой медведи отдыхают". Немец этого понять не может. Оператор звонит мне в номер и мы смеемся очередной родившейся политической шутке.

На скромный вопрос администраторше: "Принесли ли наши билеты", она беззаботно пожимает плечами. Я настаиваю, она уговаривает не волноваться. В ходе получасовой беседы, во время которой немец-охотник уже спускается вниз и бьет чехлом от ружья вологодского прохиндея, выясняется, что служба доставки в субботу не работает вовсе. Мы молча забираем деньги, собираем вещи, грузим в такси и, не простившись, уезжаем. Администраторша кричит нам вслед, чтобы в следующий раз непременно снова остановились именно в этой гостинице, а по поводу билетов не волновались.... и что-то еще очень русское и женское...

Послед билетов у нас два интервью. Первое-с художником Корбаковым. Владимир Николаевич - благообразный старик в стиле Пиросмани. Немцы из культурной делегации назвали его лучшим портретистом нашего времени и возжелали купить все его картины. Договор о покупке-продаже заключала вологодская областная администрация (еще во главе с прошлым губернатором, который сидит в тюрьме). Картины уехали в Германию. Обладминистрация время от времени дает художнику ровно столько денег, чтобы он мог платить за квартиру, кормить двух дочек (13 и 15 лет) и не умереть с голоду.

Художник не в обиде. Он просто не понимает. Ему в этом году 80. Шестнадцать лет зала он женился на двадцатилетней красавице. Она родила ему двух дочерей и скончалась. Художник рисует на эту тему картины. Но иногда всё равно зазывает к себе молоденьких девушек, потому, что Художник не может жить без любви. Еще ему надо немного денег и он подружился с компанией Вологодавтодор. Дабы увековечить столь славное название, минувшим летом прошел пешком от Архангельска до Москвы и рисовал дороги. Отдал картины автодору. Автодор дал художнику немного денег. Владимир Николаевич поит нас чаем, настоятельно предлагает водку и ничего не слышит. Он глухой. В смысле политики тоже отличный собеседник. Он ею не интересуется: "Вот у нас был писатель, мой друг Вася Белов. Ну, такой, неплохой писатель. Но он полез в политику. И я вам могу сказать, что как писатель, он очень, очень много потерял". Ну, то есть, говорить можно только о Художнике и его картинах. Мы говорим, говорим и как-то так, незаметно уходим. Нам неловко наших низменных политических целей. Мы крадем альбом с репородукциями и уходим по черной лестнице.

Задержавшись у Художника, мы немного опаздываем к Хирургу, Ивану Яковлевичу Авдонину. Этот - дядька прозорливый и ехидный. С порога - "Кто вас прислал". Я снова пытаюсь юлить. Иван Яковлевич перебивает и говорит, что у меня скалеоз. Я тушуюсь. Оператор не хочет снимать, пока я не объясню ему суть своего умопомрачительного заболевания.

Хирург нехотя, но очень мудро рассказывает о том, что веры никакой у вологжан нету в политику, что чужда она им и постыла. Мне снова становится неловко. Хирург сам заканчивает интервью на высокой патетической ноте, что, мол, голосовать надо, а вот за кого - я вам не скажу. И не надо. Мы сконфуженно пытаемся уйти. Хирург усаживает нас за конфеты с чаем, а сам грызет кусковой сахар и рассказывает о том, как лет десять назад изобрел протез для операций на тазобедренном суставе. Как тогда наступили времена всеобщей открытости и он показывал этот протез навестившей Вологду американской делегации. Как областная администрация разрешила американцам делать у себя этот протез, а теперь американцы продают России этот протез за большие деньги. И что Хирургу не разрешают его покупать, потому, что дорого и еще потому, что какая-то лоббируемая российская корпорация выпускает наши протезы. Но Хирург не будет делать операции с нашими протезами, потому, что они стираются за пару лет и нужна повторная операция, а это живодерство. Я мыслю полупрофессионально и понимаю, что это сюжет в программу "времечко". А мне нужно про политику и я не могу помочь хирургу. Оператор очень вовремя вспоминает про поезд. На вокзале тоскливо и нас никто не провожает. Вологжане пьют водку, потому, что праздники. Мы вроде как бывалые и не интересуемся, какие именно. В купе нам приносят чай. Оператор идет за водкой. Вернувшись, бойко поет песню про резной палисад. Я на калькуляторе подсчитываю плюсы и минусы собранного компромата. Идет снег и мы смеемся, что, наверное между Вологдой и Череповцом опять нарушилась связь, пропало электричество, а в федотовский клуб пришел баянист. Скоро мне снова в командировку. По-южней бы.