Мария Голованивская

Я тебя люблю (фрагмент романа)



…Мы расстаемся Маркуша.

Удивительное мое спокойствие, теперь постоянно подкармливаемое готовностью восстанавливать, реставрировать жизнь, превратившуюся в руины.

- Хорошо. Можно узнать, почему?

Устала, хочу побыть одной. Точнее остаться одной. Я привыкла жить одна. Я умею жить одна. У меня рушится вся жизнь, Маркуша. Я не справляюсь.

- С чем или кем?

- Ни с чем. У меня крах в бизнесе, со мной перестала разговаривать моя дочь, моя ближайшая подруга - твоя мать. Я живу как лунатик, у которого под ногами вместо почвы лунная дорожка. Я не хочу и не могу так.

Ты смотришь испуганно. Говоришь "Я слышу тебя, но не понимаю, чем тебе мешает наша история?". Тем, что иногда я буду любить тебя, иногда носить на руках, говорить тебе, что ты лучшая женщина на свете, от ласк которой меня потом знобит не один день.

Я пытаюсь объяснить тебе, что нельзя любить иногда. Что любовь обязательно поражает всю жизнь, вплетается во все мысли, привкусом, призвуком, и что между нами случилась вовсе не любовь, а какая-то страшная эпидемия, безумие, с которым как ни крути не хочет мириться жизнь.

Ты не понимаешь, хочешь нащупать настоящую причину и не можешь. Ты трешь ладонью переносицу, я смотрю на твое лицо и чувствую, что это самое красивое лицо, которое я когда бы то ни было видела.

Ты все время спрашиваешь: " В чем же все -таки дело, я должен понять" и я упорно повторяю тебе: "Ни в чем не дело. Все из чего состоят мои дни не принимает тебя. Кроме моего тела и пошатнувшегося разума."

- Можно еще вопрос?-внезапно громко спрашиваешь ты. - А ты понимаешь, что ты сейчас ломаешь то лучшее, что было у тебя за многие годы, а может быть и за всю жизнь?

- Не знаю.

- Ты хочешь, чтобы я сейчас ушел?

- Не знаю.

- Хочешь, чтобы остался?

- Тоже не знаю.

Все, в жилах лед. Ты ходишь по комнате, куришь, иногда подходишь ко мне дотрагиваешься рукой до моих волос, чувствуешь, что я никак не реагирую, не вытягиваю вперед шею в ответ на твои движения, потом также молча садишься назад, кладешь подбородок на кулаки.

Танец светлячка. Лютая борьба противоположных импульсов, бешеных и равных друг другу по силе. Я знаю это - уйти -остаться, подойти и окунуть в жар чувств или сидеть напротив молча и ждать пока именно я разобью паузу, наговорить гадостей или напротив прижаться носом к шее, как ты всегда любил делать и произнести самые нежные слова, которые ты только сможешь выговорить.

Я не чувствую ничего. Я разглядываю картинку со стороны и понимаю, что она нелепа. И уже через секунду напротив, понимаю, что она очень даже лепа и даже красива - я в джинсах, замотанная в яркий вязаный платок, лохматая и отечная объясняюсь с молодым любовником, который сходит по мне с ума . Я смотрю на него пустыми глазами и на все его жаркие вопросы киваю как китайский болванчик "Я не знаю", " Я не знаю", хотя я знаю, что он сейчас взбесится и вся ситуация взорвется.

- Я не виноват Ларка.

- Я не виновата Маркуша-мон Амур.

- Значит - все?

- Никогда не бывает "все".

- Оставляешь мне надежду?

- Просто говорю, что попало.

Кажется, ты наконец выбрал. Говоришь, "Хорошо через два часа меня здесь не будет" и обрушиваешь на меня шквал поцелуев, страсти, любви. Я поддаюсь. Я понимаю, что ты прощаешься. Но я именно поддаюсь. В голове у меня завтрашний вероятный разговор с Палычем, попытка объясниться с Маринкой, текст возможного письма Наське, идеи по переписке с заказчиками. Отличный вариант для последнего раза.

Вот она первая холостая неделя, с умершим телефоном и как будто бы совершенно безобидным тиканьем часов. Мы не звоним друг другу и жизнь мерно входит в свою колею.

На завтрак - грейпфрутовый сок из гадко жужжащей соковыжималки, мюсли, кофе.

Собственноручная уборка дома, который должен ощутить дыхание новой жизни, твоя ваза из ванной убрана на антресоли - все таки невозможно начинать и заканчивать день созерцанием реликвии прошлого.

Тоска, конечно же, тоска. Сначала болезнь резкого сближения и увлечения, потом болезнь разлуки. Время разгребет, все правильно, унесет всякий хлам и оставит только крупные глыбы, которые сильнее его течения.

Вторая неделя, третья. Как будто полусон, конечно же любимый Hennessy VSOP, конечно же созерцание себя в зеркале и не столько о тебе вопросы, Мон амур, что ты сейчас, где ты и с кем, а скорее о себе самой - дальше то куда.

Отзвонился Палыч. Встретились полуделово в его любимом Арагви без тени личного кокетона, что называется обсметились сколько заплатить и в какие сроки. Сказал, что нашел каналы.

Исчертили несколько листов бумаги таблицами и схемами, скорее просто для моегоудовлетворения, понятно, что все деньги только через него и потому, написать можно что угодно- все равно никогда не проверить.

Занимать. Но занимать можно - за год все отобьется, даже меньше. Главное сейчас быстро закупить новую партию, чтобы пошли быстрые обороты, нельзя потерять сезон.

Бешеные темпы - запять, собрать, передать, назначить точные соки закупок, срочно мне с нашим товароведом вылетать в Милан и все там подписывать.

Срочно поставить на рога нашего пиарщика - длиннощеего Димона, или может быть уволить его, заменить на более сильного, пуская подумает как вернуть клиентов после месячного перерыва, может дать недорогую рекламу или главным клиентам разослать приглашения, мол новая коллекция туда-сюда, фуршет.

Пусть поломает голову и быстро что-нибудь предложит.

Визы, билеты, угар встреч и переговоров.

Любимый Hennessy VSOP и ощущение, что сейчас только бы ускорить обороты и жизнь сама понесется вперед на всех парах.

Иногда поздно вечером, когда тоска совсем берет за горло за сажусь тебе за письмо, Мон амур. Каждый раз начинаю его по-разному, то с объяснения истинных причин, то рассуждения, что ты лучшее из всего, что у меня было и благодарности, как это принято в таких случаях, просто за то, что ты есть.

Конечно, краюшками мыслей я ловлю себя на том, что однажды ты прочтешь эти мои эпистолярные экзерсисы, поэтому не рву недописанные страницы а сваливаю из в верхний ящик секретера к тем нескольким фотографиям, что остались у меня после Канар.

"Давай, давай - повторяю я себе, - нажимай посильнее на газ, - ускоряйся, и ты быстрее уедешь из этого прошлого".

Знакомый до оскомины "Шереметьево-2", привычный до малейших деталей перелет с узнающими стюардессами, которые помнят, что мне чай с молоком в начале полета и кофе с лимоном - в конце. Знакомый, почти что родной Гнан Отель ди Милано, где тоже же давно все узнают, если получается дают один и тот же номер, прежняя жизнь привычным движением проглатывает меня и временами мне кажется, что ничего не было и нет, ни прекратившей со мной отношения дочери, ни разорвавшей со мной дружбы Мариночки, ни тебя Мон Амур, где-то живущего сейчас свою жизнь.

Только все-таки иногда вечерами - опять за письма и застывший взгляд в зеркале - а дальше, дальше-то что? Отладится бизнес, может Наська наконец родит кого-нибудь и этот кто-то скрасит остаток моих дней и я все-таки найду ответ на вопрос, что же на самом деле означал весь этот театр, называемый моей жизнью, с таким твоим неописуемым твоим появлением Мон Амур, заглянувшим-то всего на пару недель и убедительно показавшим мне, что моя стезя очень узкая и в нее не поместятся ни чьи следы кроме моих.

Петюня приходит исправно как часы два раза в неделю, знает слабые места таких душевный перипетий как моя - в пятницу вечером и в воскресенье вечером. Исправно выслушивает весь скопившийся у меня за неделю эмоциональный хлам, стоически разгребает Авгиевы конюшни.

А может быть было нужно наплевать на всех и просто жизнь с ним в свое удовольствие?

- А может быть нужно было наплевать на все аргументы, дать жизни самой сделать аборт этих отношений, ну подумаешь умылась бы кровью, но зато дожила бы эту историю до ее естественного конца?

- Как ты полагаешь, он предпримет попытку меня вернуть, он ведь ни разу не позвонил мне за этот месяц?

- Как ты считаешь, у меня все-таки есть шанс, что еще я когда-нибудь в кого-нибудь влюблюсь?

Петюня честно отвечал на мои вопросы всегда по-разному, тонко улавливая, что именно мне хотелось бы услышать, рассказывал, как через полгода, да какие полгода, значительно раньше и я думать забуду об этом флирте.

Он приходил всегда с моими любимыми цветами, всегда выкуривал несколько пачек разных сигарет и по-прежнему сохранял верность свои протертым до дыр Версаче.

Несколько раз Петюня как скорая помощь срочно выезжал ко мне по вызову, когда я не могла остановить рыдания, повторяла, что жизнь моя - настоящее фуфло и что я не понимаю где Марк и что у него происходит. Я умоляла Петюню подкараулись его около банка или института и рассказать мне потом, какой у него вид, с кем он говорил и как был одет. Петюня честно отпаивал меня валерьянкой, которая в сочетании с коньяком была совершенно бессмысленна, сидел со мной до утра, провожал на работу, каждый раз подсовывая мне в сумочку какую-нибудь умную книжку про воспитание чувств.

Однажды он не выдержал. Почти что криком оборвал мои причитания и почти что без пауз, так как будто это было его последняя речь на Страшном суде забегал по комнате и начал говорить..

--А ты знаешь, что я гомоссексуалист?

-- Ты?

-- И знаешь как я это понял? Мне нравилось еще в детстве подглядывать за мужчинами в общественных туалетах. У меня было два любимых туалета - на Белорусской и на Чистых прудах. А потом я заметил, что за мной тоже подглядывает мужик, он вошел ко мне в кабинку и мы ласкали друг другу друга. И это было настоящее, настоящее, понимаешь. Я занимался любовью на вокзалах, в подъездах, на ковриках у чужих дверей, в опустевшей поздними воскресными вечерами справочных залах Библиотеки иностранной литературы.

-- А еще в другой раз, __ продолжал он захлебываясь словами, -- мне было тогда лет 19 мы шли с одним парнем по улице и целовались, все пялились на нас, а мы целовались, потому что были страшно влюблены друг в друга. Я сейчас даже не помню, как его звали, этого парня - не важно. У нас это иначе, если хочется, то это все, понимаешь все , ничего ты не поделаешь против этой силы, никакими соплями не замажешь.

Я пыталась вставить слово, но он не слушал меня.

- Тогда за это сажали Ларка.

- То есть ты осуждаешь меня?

Мои вопросы не интересовали его, как и я сама. Он трепал бороду и прикуривая одну сигарету от другой как будто пытался что-то докричать до меня.

- Дай мне коньяку - попросила я.

Он швырнул в меня бутылку, я вынула зубами пробку и сделала глоток.

- Пойди подкарауль, говоришь? Как-то в детстве мальчишки из соседней деревни - я же не московский, ты хоть знаешь об этом? - сказали, что если наесться красных мухоморов - классные получаются глюки. Мы с мои друганом пошли дальше, мы высушили красные мухоморы забили их в папиросы и обкурились ими.

- И чего?

- А ничего. Сначала он потерял зрения, оно у него было послабее, потом я. Мы валялись на траве в лесу и он орал мне:

- Не ссы, сработало, это мы с тобой переносимся в другой мир!

Другого мира конечно не было, еле доползли до дома, температурили страшно, кашляли больше недели, слава Богу, что зрение вернулось.

- Зачем ты мне рассказываешь все это?

Никогда я еще не видела Петюню в такой ярости.

- Так вот. Это тоже давно было, один солдат научил меня пить освежитель воздуха "Ландыш". Дырку протыкаещь, выпускаешь газ, сливаешь мутную зловонную жижу в стакан, насыпаешь соли, которая все фильструет и опускается на дно стакана мерзким болотным осадком, потом чистенькую жидкость разливаешь по рюмочкам и не успеваешь ты свою рюмочку допить, как таким дураком становишься, что начинаешь стакан катать по морже и ржать часа четыре не своим смехом.

Я не понимала петюниных рассказов сыпавшихся как из рога изобилия.

Он все повторял тогда "Пойди подкарауль?! Мы все пробовали, понимаешь все и всегда сами, нам была люботына жизнь, а вы бабы, никогда по-настоящему не интересовались, что там за видимой линией горизонта. Вот пойди и сама подкарауль. Разденься до гола, валяйся у него в ногах и проси прощения. Пей его мочу и целуй его ночи. Я видел его однажды на фотографии, где вы на пляже, он потрясающий парень, понимаешь потрясающий".

Мне стоило тогда большого труда прекратить этот разговор.

Под утро Петюне сделалось неважно с сердцем и я несмотря на выпитое, бережно отвезла его домой. В машине он полу-бредил, изрыгая страшные проклятия в адрес тех, кому все слабо и поэтому от них в мире прибавляются только одни сопли.

Через много лет в своем шикарном загородном доме грея у камина ноющие артрозные суставы, иногда вялым движением поправляя умопомрачительной красоты каминными щипцами внезапно вывалившееся полено, я конечно же буду вспоминать, как и вправду подкарауливала, делала тайно фотографии, как передавала через дежурных вахтеров в институте тебе записки, как валялась пьяная у тебя в ногах и просила прощения. Конечно же буду вспоминать с улыбкой. Мне все-таки удалось покурить свой мухомор и глотнуть свою порцию освежителя воздуха, и что никакие черные растаможки и люрексы ромбами не отбили у меня обоняния и вкуса, я отважно глохла, слепла и строила мосты не поперек реки, а вдоль - а значит как ни кути, прожила именно жизнь, а не то что всякие умники и острословы обычно называют этим словом.



СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

SpyLOG

Powered by Qwerty Networks - Social Networks Developer #1