Странное, знаешь ли, Николай, возникает ощущение, когда задумаешься порою крепко о том, о сем там, о разном. Это я в конкретном случае об угасании, да о преходящести. Вот к примеру, видишь ты старый покосившийся дом. Черные ямы вместо окон почти света не видят уже. Дверь на одной петле висит, не расшевелить ее даже ветру сильному, да хоть и настежь открыта, а не заходит никто в подъезд - зачем мертвого теребить? И замечаешь неожиданно деталь какую-нибудь сохранившуюся, решеточку там на крыше или лепнины фрагмент, и представляешь живо эпоху ту далекую, лошадей, кареты, балы и дом этот, сверкающий, великосветский, и господ, и дам представляешь, его посещавших. И как-то становится двойственно на душе, и понимаешь, что пройдет еще год-два, и исчезнет этот в бывшем светский лев, а ныне дохлая собачонка, исчезнет навсегда. И грустно становится, печально так, хотя, с другой стороны радуешься тому, что хоть это ты успел застать, что хотя бы об этом сможешь рассказать детям своим. Вот я о Плевкине хотел рассказать тебе, Николай. Что сейчас ты видишь, когда улицу переходишь? Шикарные авто мчатся, люди на красный норовят проскочить, и все, собственно. И даже не догадываешься ты, Николай, какая древняя профессия умерла. Вот смотришь ты, Николай, на старушку, как она дорогу переходит, едва бедная ногами шевелит, иной раз поможешь даже ей, смотришь ты и не догадываешься, что существовала раньше служба специальная помощи инвалидам и престарелым на дороге, что при Лиге Поводырей, и не знаешь ты, что были специально обученные люди - Поводыри, и не припоминаешь ты, Николай, что был такой человек - Плевкин, неплохой в сущности, был Поводырь, да только с него и началось угасание этой профессии, чтоб его!.. извини за слово резкое, просто эмоции как-то вдруг прорвало. Ну да ладно. Хотел сегодня я тебе рассказать, Николай, об этом самом Плевкине, чтоб знал ты, как раньше это все было, и детям своим потом рассказывал. Сам я с ним знаком был не очень чтобы хорошо, с чужих слов, в основном, но людям тем я очень доверяю. Ну, кое-что о нем еще печатали, интервью брали, правда, сейчас это только в самиздате найти можно, да разве вам молодым это нужно? А нам, старикам запретили еще в те времена об этом распространяться, да только решился я все-таки на твое совершеннолетие рассказать тебе эту историю со всеми деталями. Ну, о детстве его мало что известно, да и неинтересно тебе было бы про это слушать. В общем, был он Поводырем, последним, так сказать, могиканином. Не то чтобы он любил это занятие, или делал это из сострадания к старушкам, нет, он никогда не был филантропом. Перевод через дорогу было его профессиональным занятием. Десятый он тогда только закончил, прямо как ты сейчас, да и подался на курсы при Лиге Поводырей. Человеком высоких духовных устремлений был Плевкин, и в собеседниках опытных, поживших нуждался. Поэтому и рассудил он, что в Поводырях самое место ему. Инвалидов он недолюбливал, считал их людьми неинтересными, скучными, поэтому закончил курсы со специализацией на переводе престарелых, закончил, надо сказать, с отличием. Сначала теория, потом практика, и скоро новоиспеченный Поводырь уже помогал первой своей старушке. "Ты, Ульяна, - так почему-то обращался к своим подопечным Плевкин, - в инструменте что-нибудь смыслишь? Ги-та-ры, - орал он в слабослышащее ухо "ульяны", - поигрываешь?" Любил он шибко гитары эти, уж не знаю за что. Был у Плевкина дружок единственный, из старых Поводырей. Никодим его звали. В почете был человек, в годах, Поводырь седьмого разряда, до такого редко кто дослуживался. У меня из кассет запрещенных кое-что сохранилось, так я прямо все речи его наизусть выучил, но говорить, правда, своими словами буду, ты представь, Николай, только, что это не я к тебе обращаюсь, а Никодим к Плевкину. "Вот у меня, Плевкин, за всю жизнь пять только недоводов случилось. И по моей вине - один только. А остальные - от инфарктов там, инсультов, дрейфили старички сильно в мое время дорогу переходить, шибко боялись быстроприближающегося транспорта. Это сейчас они храбрые все как один стали". Недоводом, уже знал к тому времени Плевкин, назывался неудачный, с летальным исходом, перевод через дорогу. Да что ты все по сторонам смотришь! Ты слушай лучше, да запоминай, не узнаешь ведь ни от кого больше, кроме как от меня. Ну вот, Никодим и рассказывал дальше Плевкину: "А тогда я, что ты сейчас - молодой был, кровь горячая, торопился все побыстрей. Отбегал со старушенциями и скорее на танцы. И говорю, помню, ей - а она из первых моих была, сразу после повышения квалификации - рванули, говорю, амброзия моя, на красный! Ну и за руку ее раз, - и потащил, поясов-то наших поводырских тогда не было еще, ну и на полдороги смотрю, а в руке моей перчатка только ее, помню, еще вензеля на ней вышиты были. А старую мою грузовичок-то уже и подпримял. А я тогда брюки только что купил, белые такие, модные, помню, были, так выбросить их пришлось, не отстирались пятна. Ты, Плевкин, главное запомни: для Поводыря недовод - это позор высшей степени, я тогда чуть не ушел даже, да ребята, спасибо им, отговорили, удержали". Такие вот слова говорил Плевкину Никодим. Плевкин слыл человеком вдумчивым, в профессии разбирающимся. "Вот скоро уйду на пенсию, - подмигивал ему Никодим, - так тебя только и приглашу, если когда дорогу перейти соберусь". Да только не довелось Никодиму до пенсии дотянуть, размазало его самосвалом вместе с его, как потом в некрологе опубликовали, три тысячи двести сорок седьмой ведомой. Хоронили ветерана с почестями, помню, полгорода собралось. Ну да это тебе, Николай, наверное, не очень-то интересно, я вижу. Ты не спеши, я закончу скоро. И вот значит, со временем Плевкин обнаружил, что со старушками - этими полуэфирными созданиями - разговаривать совершенно не о чем. Иногда он даже раздражаться начинал сильно. "Вот зачем ты, ульяна, жизнь проживала, если с тобой ни черта и поговорить не о чем", - так, я думаю, к тому времени общался он с ними. А то и локтем в бок пихнет. Но все ему с рук сходило, старушки почему-то любили Плевкина, "духовность" его ценили. А его бы тогда и приструнить! Да только упустили момент этот, прошляпили. Постепенно разочаровался в старушках Плевкин, разлюбил он и профессию свою вскоре. Недоводами начал баловаться. Норма его была десять процентов, как у всех Поводырей первого разряда, так он сначала до пятнадцати дошел, а потом так втянулся, что и все двадцать пять выдавал к концу месяца. Забеспокоилось начальство его, поговорили с ним на профсоюзном собрании, увольнением пригрозили, да только поздно это все уже было, не пошло ему впрок. "Усложнили вы жизнь мою, ульяна, - говорил Плевкин очередной своей жертве, - а все равно ничего поделать с собой не могу. От разочарований никто не застрахован". И вот представь, Николай, семенит старушка, держится крепко за специальный пояс, да только Плевкин так приноровился пояс ослаблять, что терялся он вместе с ведомой, не добиралась она до тротуара. Настолько циничным человеком стал Плевкин, что политикой решил увлечься, благо выгнали его из Поводырей все-таки. Пошел он в гору очень быстро, связи какие-то нашел нужные, и года через три выбрали его в Президенты. Ты-то, Николай, хорошо его знаешь, этого президента нашего, да только под другой фамилией, он как президентом стал, так избавился от своего прошлого быстро. А Лигу он сразу распустил, как к власти пришел и запретил всякое упоминание о ней. Так все в Лету и кануло. Вот ты теперь и знаешь правду-то всю, хотя вашему поколению все равно, я вижу, хоть правда там, кривда, хоть плевкин там, хлевкин. Да ты, Николай, совсем уже меня не слушаешь, я посмотрю. Ну ладно, беги, беги, вот только помоги дорогу мне перейти. Чего там у нас светится, я-то уж и не вижу почти, посмотри глазами-то молодыми. Зеленый, говоришь? Ладно, пойдем с Богом, только не торопись сильно, устал что-то я. Старость-то она не в радость. А пока мы с тобой переходим, позволь, я гимн спою Лиги Поводырей, я-то раньше всегда его пел, когда дорогу переходил, так и ты, может, когда полюбишь петь его. Ну так я начну, а ты запоминай.
Твёрдой поступью, шагом широким
С огроменным таким размахом
С чёрным поясом, что твой нетопырь
Пересекает дорогу святой Поводырь
Автомобилей он ведает бег
И чужд эмоций ему запал
Старушку нежную под руку ведет
Будь бдителен - впереди самосвал!
Вот свет зажегся, он сбросил ход
На красный - скромно, на зеленый - в галоп
Старушка довольна и машины в отраде
Славный отрок в Поводырской плеяде!
И вот шагает он гордо и смело
Властитель дорожных судеб и карм
И реет над ним светофора нимб
Поет он громко свой страстный гимн:
"Твёёёрдооой поступью, шааагооом шааароооким
С аграаамееенным таааким размааахааам
С чиоорныым поясом, что твой неетоопыыырь
Пирисикаааеет даарооогу свяаатой Паааваадырь
С меднааай бляаахааю что твой баагааатырь
Пирисикаааеет даарооогу свяаатой Пааавааадыырь"
|
