|
I
По утрам ей открывалась тайная суть вещей. Стены спальни начинали колыхаться, словно поверхность океана, зеркала растягивались, как резиновые, а двери становились прозрачными. Полина слюнявила указательный палец и стирала лицо мужчины, лежащего рядом. Сначала она стирала его глаза, потом рот, брови, ресницы...
Всё лето Полина искала образ мужчины, в который бы ей захотелось влюбиться. И лишь однажды, на какой-то вечеринке, ей показалось, что она наконец-то нашла. Полина мысленно позвала его. И он откликнулся на её зов. Предложил поужинать в уютном ресторанчике. В машине он рассказывал о том, как бывал в Греции, ел там муссаку. Полина поняла, что это не он.
И вот теперь каждое утро она рисовала его. (Полина была художницей.) Она брала кисти, краски и рисовала лицо воображаемого возлюбленного. Часто ей не нравилось то, что получалось. Тогда она стирала черты лица, снова рисовала и опять стирала...
Когда Полина закончила работу, часы в гостиной медленно пробили девять. Им тут же ответили часы в столовой, потом заговорили часы в спальне, других комнатах… Вся квартира заполнилась мелодичным перезвоном. Нарисованный возлюбленный сел в бежевый "бьюик" и укатил в офис.
Полина лежала на диване и смотрела сама себя по телевизору. Молоденький мальчик-интервьюэр (которого, она, кстати говоря, тоже нарисовала) с милой непосредственностью интересовался, как это ей удаётся писать такие странные, такие загадочные картины. Как удаётся?.. Да очень просто. В душе должна звучать чистая и светлая мелодия. Надо её только слышать. И тогда мир превращается в огромный шар, наполненный изумрудным сиянием.
Полина выключила телевизор и вздохнула: как всегда по утрам начинала побаливать голова (в прошлой жизни Полина была белкой, и охотник убил её выстрелом в правый глаз). Она помассировала бровь над правым глазом - самая болевая точка - и решила принять ванну.
После ванны Полина, голая, стала расхаживать по квартире, размышляя, чтобы ей такое предпринять. "Конечно, надо было выйти замуж за Андрея, - думала Полина, - а не рисовать себе возлюбленных снова, снова и снова... " Они расстались ровно год назад в осеннем Петербурге. Потом он прислал ей письмо. Она не ответила. Почему?.. Нипочему. Просто не ответила - и всё.
И вот теперь, год спустя, Полина решила ответить. Она и картины так рисовала. Если чувствовала, что законченная работа должна была быть написана ещё год назад, тут же в уголке картины, под фамилией, ставила прошлогоднюю дату.
Полина села за стол, положила перед собой чистый лист бумаги, взяла ручку и начала быстро писать.
"Здравствуй, милый Андрюшка, - писала она. - Я всё-таки решила написать тебе письмо. Говорят, письма получать всегда приятно, но всё же не думаю, что кому-нибудь они сейчас нужны так, как мне… Тот день, когда ты уехал, навсегда останется в моей памяти. Я даже знаю - почему. Вот небывалое достижение моего скромного ума… Если бы ты знал, как у меня прошёл тот день, какой он был необычный…
Органная музыка есть органная музыка, но после первого отделения я с неё сбежала.
Мне вдруг показалось, что тебе очень грустно уезжать из Питера в этот дождливый день, одиноко бродить по вокзалу, сознавая, что где-то в уютном светлом зале звучит волшебное чудо… Сердце билось сильнее ног, Невский ускользал под ними с быстротою молнии. Вокзал… шестая платформа… Видимо, не суждено… Провожаю прощальным взглядом последний вагон, который почему-то всё ещё не трогается с места. А когда перевожу взгляд на предпоследний, вижу, что ни его, ни самого поезда уже давно нет, и только красный огонёк из темноты подмигивает нам (мне и отцепленному вагончику).
Я побрела тогда обратно на Невский и вдруг услышала голос трубы. Он пел какую-то несложную мелодию. Она показалось мне такой знакомой и понятной, стало так светло на душе. Я почувствовала что-то прекрасное и большое, то, что люди так часто ищут, что так просто выражается в стройной мелодии. Когда ты приобретаешь это - тебе уже ничего не надо…
Спасибо тебе, Андрюшенька, за такое хорошее и тёплое письмо. И за стихи спасибо. У меня замерло сердце, когда я их читала. Мне так трудно это сказать, но почувствовалось, будто у тебя на душе и у меня на душе что-то очень лесно?е, очень красивое, чистое, как воздух.
Я так хочу тебя видеть! Душа моя ещё не совсем замёрзла. Хотя тут, в Питере, идут бесконечные дожди. Но всё равно мы встретимся, обязательно встретимся и будем петь, читать стихи и весело смеяться над нашими проделками, над самими собой...
Ну вот и всё, друг мой далёкий. Прости за сумбурное письмо. Такое получилось.
Пиши.
Не замерзай, береги тепло.
Пусть письмо моё тебе будет близким
Полина".
Она положила письмо в конверт, запечатала его и отправилась на кухню готовить тосты с сыром.
Когда Полина наливала себе кофе, зазвонил телефон. Она выпила кофе и только после этого пошла в гостиную. Нажала кнопку автоответчика.
Первый звонок был ещё вчерашний, от мужа Эдуарда из Нью-Йорка. Муж сообщал, что долетел хорошо и что думает только о ней, Полине.
- Ты врёшь, ничем не рискуя, - вслух сказала Полина.
Второй звонок был от Ады Лазо, подруги детства. Она звонила почти каждый день и первым делом интересовалась:
- Ну как твой роман?
- Какой роман? - привычно отвечала Полина.
- Что, опять нет никакого романа? - разочарованно вздыхала Ада. - Жаль.
У Ады романы бывали чуть ли не каждый месяц. И даже в редкие свободные денёчки, когда они договаривались, наконец, сходить вдвоём в театр или на выставку, Ада звонила в последний момент и кричала в трубку счастливым голосом:
- Полинка! Мужчина! Святое дело!
И всё летело к чёрту.
Впрочем, один из её бурных романов закончился-таки пышной свадьбой. Но… буквально на следующий день Ада сообщила по телефону трагическим шёпотом:
- Я разлюбила своего мужа. Я ничего к нему не чувствую. Я словно "чёрная дыра". Всё куда-то уходит... уходит...
И вот теперь она приглашала Полину пообедать в маленьком ресторанчике на Литейном. Полина перезвонила подруге, условилась о времени и стала собираться.
На улице моросил дождь. Полина опустила письмо в почтовый ящик и, взяв такси, поехала на Литейный.
Одновременно с ней к ресторану подкатила Ада, высокая блондинка лет тридцати. Она выглядела очень сексуально и в то же время очень невинно. "Как это ей удаётся?" - невольно подумала Полина, глядя на подругу.
В ресторанном зале стоял негромкий гул голосов. Слышался смех.
- Ну как твои дела? - спросила Полина, когда они сели за столик.
- Всё прекрасно, прекрасно…
- Ты уже не "чёрная дыра"?
- О, нет. Я завела любовника... - Ада закурила. - Как он за мной ухаживает, какие дарит цветы, какие говорит слова...
- И что будет дальше?..
- Ой, отстань, - морщилась Ада. - Я не хочу думать о том, что будет дальше. Сейчас-то мне хорошо. Зачем думать о том, что будет после... Он, конечно, женат, сыну двенадцать лет. И я понимаю, что на чужом несчастье своё счастье не построишь. Но с другой стороны, ведь многие строят! Строят и прекрасно живут!..
Принесли заказ, и молодые женщины некоторое время ели молча. Потом Ада снова заговорила:
- Ты знаешь, в нём есть что-то от мужика. Это большая редкость в мужчинах. Я не могу тебе объяснить. Вернее, могу, конечно, но выйдет не то. Это надо чувствовать. По-звериному. - Ада рассмеялась. - Ну а ты как, всё рисуешь? Не надоело?..
- Каждый делает то, что умеет, - ответила Полина. Ей не хотелось распространяться на эту тему, но она всё же сказала: - Когда я пишу свои картины, я пытаюсь вернуться к ощущениям детства. Наверное, причина в том, что я ещё недостаточно взрослая…
Ада принялась за фаршированного лосося.
- Слушай! - воскликнула она так громко, что за соседними столиками обернулись. - Я вчера была у него дома, - продолжила она уже вполголоса, - и увидела красное платье его жены. Ну примерила, конечно… А затем надела её чёрные колготки, её чёрные замшевые туфли на высоком каблуке… И вдруг ощутила, что я - это она. Представляешь?!
- Не знаю, сказать тебе или нет, - неуверенно произнесла Полина. - Наверное, скажу. Со мной какие-то странные вещи в последнее время происходят. Снятся необычные сны. Я даже снами не могу их назвать. Они воспринимаются не как сны, а как воспоминания. Всё время вижу белую комнату, двух незнакомых мужчин. Дверь открывается, и заходит девочка лет пяти. Один из мужчин говорит: "Это ваша дочь". А она как кинется мне на шею. "Мама! Мама!" - кричит. И я тоже её хватаю, целую, плачу. "Доченька! Лизочка!" - Полина смахнула со щеки невидимую соринку. - Понимаешь, такое чувство, будто у меня в другой реальности есть ребёнок. А здесь нет.
- А мне вчера приснилось, что я взасос целуюсь со своей свекровью, - со смехом сказала Ада. - Представляешь?! По-моему, мы с тобой малость спятили.
- Да не в этом дело, - нервно ответила Полина.
- А в чём?
- Не знаю, но мне кажется… - Полина резко оборвала фразу, почувствовав, что этот разговор отнял у неё слишком много душевных сил.
II
Было лето, и день клонился к вечеру. В двухместном купе скорого поезда ехали Полина и Руднев. За окнами вагона стелился туман. Из тумана росли деревья. На сей раз Полина не нарисовала нового возлюбленного, а сделала его из фарфора. Руднев был обыкновенной фарфоровой статуэткой и даже не подозревал об этом.
- О чём ты думаешь? - спросила Полина, коснувшись его руки.
Руднев чуть заметно вздрогнул.
- О тебе, - ответил он. - Мне вдруг показалось, что мне хочется, чтобы ты умерла. А затем я подумал - просить ли за это прощения. И тут же понял: нет, действительно хочется… Я бы ходил на твою могилу, и душа бы рвалась, рвалась от полноты жизни, от того, что тебя нет и никогда уже не будет…
- Свинья, - сказала Полина.
- Сам знаю, - хмыкнул Руднев и принялся насвистывать что-то очень знакомое. "Я не выношу дождя", - вспомнила Полина название песенки.
За окном с грохотом промчался встречный состав. По радио саксофонист неторопливо выводил какую-то околоджазовую мелодию.
- Как зовут твоего мужа? - спросил Руднев.
- Эдуард, - ответила Полина. - Сам себя он называет - Эд. Я его зову - Бред.
- Эдуард, - повторил Руднев. - Замечательно. Как кастрированного кота.
- Почему ты всё время говоришь "замечательно"?
Руднев продолжал насвистывать. Вагон тихонько покачивался. Быстро темнело. И время в темноте уже не тянулось одной сплошной лентой, а было нарезано узенькими полосками. И был мир, где Полина спала с нарисованным Эдуардом в Нью-Йорке; и мир, где она ехала в поезде с фарфоровым Рудневым; и мир, где она сидела в ресторанчике с Адой Лазо... и мир, где она пошла налево, и мир, где она пошла направо, и даже мир, где она просто взмахнула руками и... полетела.
Но Полина выбирала мир, в котором у неё была дочка. Они не спеша брели вдвоём по неизвестному городу; тусклое солнце освещало безлюдные улицы.
Лизочка капризничала. Полина её успокаивала..
- Ну, будь умницей, - говорила она. - Ты же большая девочка.
- Я не очень большая, - отвечала дочка. - У меня просто ноги длинные.
- Кто тебе это сказал? - удивлялась Полина.
Лиза ничего не ответила. "Вот так, - подумала Полина, - она уже умеет молчать".
- Мама, - говорила Лизочка, - а я знаю, как называются люди, которые в три часа ночи выходят в окно и идут по воздуху.
- Ну и как?
- Лу-на-ти-ки! - радостно выкрикнула девочка по слогам.
Полина в порыве чувств подхватывала дочку на руки и крепко прижимала к себе.
- Я тебя люблю! Лучше тебя нет никого во всём свете!..
- Да, - тихо отвечала Лизочка. - Только ты.
Полина плыла по бескрайнему морю, наполненному счастьем.
Рядом храпел фарфоровый Руднев.
- Руднев, - раздражалась она, - ты хоть понимаешь, что у тебя фарфоровое лицо? Когда-нибудь оно упадёт и разобьётся.
Лицо Руднева тотчас падало и разбивалось.
За окном текла река, плыли баржи с песком. На берегу стояла церквушка, чуть дальше - ещё одна. Это был Смоленск, а может -Новгород.
Сыпал редкий снежок.
- Где ты живёшь? - спрашивал Полина у Руднева.
- В Москве. А ты?
- Я вообще не живу. Я утонула в бассейне. Народу было много, но никто не заметил, как я утонула.
Руднев узнал об этом только через год. Ему позвонила Ада Лазо.
- Как?! Как утонула?! - кричал в трубку потрясённый Руднев.
- Подождите, - отвечала меланхоличная Ада. - Я зажгу сигарету.
Она зажигала сигарету и, выпустив в потолок струйку дыма, продолжала:
- Ещё год назад. В бассейне. Никто и не заметил.
Руднев попытался вспомнить, чем же он занимался весь этот год. Ничем особенным, в общем-то…
Событие было исключительное, и из Нью-Йорка прилетел муж Эдуард. Всю дорогу, пока он летел, Эд смотрел на страницу журнала. На странице был нарисован человек в виде надкушенного яблока. "Что же делать?" - думал Эдуард.
"А в самом деле, что он будет делать?.." - спросила себя Полина. Ясно, что. Снова женится. И отправится куда-нибудь в Лас-Вегас. По-старинному - погоревать; по-современному - развеяться. А дальше что?.. А ничего. Всё. Мужчинам не свойственно долго думать о женщинах, которые ушли из их жизни. Ей это следовало бы знать; впрочем, она и знала.
"…А может, это чересчур романтично?" - думала Полина, сидя на открытой террасе небольшого ресторанчика. День был солнечный. Невдалеке плескалось море. Звучала томная латиноамериканская песенка с несколько длинным названием: "Я разлюблю тебя только тогда, когда остановится моё сердце".
К столику подбежала рыжая такса.
- Ой! - взвизгнула Полина. - Она мне ноги облизывает.
- Дина, перестань! - послышался резкий окрик хозяйки. И Полине: - Дина у меня лесбияночка.
- Пожалуй, я тоже заведу себе таксу-лесбиянку, - тут же решила Полина.
- Хотите, я буду вашей таксой? - пошутил Руднев.
На десерт им подали нарезанный тонкими ломтиками плод манго с кокосовым мороженым. Уходить не хотелось. И они не уходили.
- Вот вы богатый человек, - сказала Полина. - Вы счастливы?
Руднев покачал головой.
- Деньги не приносят счастья. Удовлетворение - да. Но счастье… И вообще, как только получаешь то, чего хотелось, тут же понимаешь, что хочешь чего-то другого.
- И всё-таки, - не отставала Полина. - Что может тревожить такого богатого человека, как вы?
Руднев не отвечал. Глаза его беспокойно перескакивали с предмета на предмет. "Как пугливые птицы", - подумала Полина.
- Пойдёмте в кино, - наконец сказал Руднев.
Они сидели вдвоём в пустом зале и смотрели фильм про то, как мужчина и женщина сидят вдвоём в пустом зале и смотрят фильм про то, как мужчина и женщина сидят вдвоём в пустом зале и… И т.д. Потом экран погас, и киномеханик весело объявил им, что "кина не будет" - в аппарате перегорела лампа.
- А чем всё закончилось? - поинтересовалась Полина.
- Ничем, - ответил парень. - У них у всех тоже лампы перегорели.
Руднев и Полина вышли из кинотеатра. На небе сияли звёзды.
Горы, окружающие Новгород или Смоленск, были похожи на спящих чудовищ.
В отеле Руднев распорядился, чтобы ужин подали в номер. Полина выключила свет, зажгла свечи... В комнате царил романтический полумрак. Полина отламывала оплывшие кусочки парафина и жевала.
- Я жую воск, - мечтательно говорила она. - Как в детстве... Тёпленький такой.
Часы тихонько били двенадцать. По радио звучали сентиментальные песенки. Полина и Руднев танцевали. Затем ели, пили, разговаривали...
- Почему вы не женитесь? - спрашивала Полина.
Руднев загадочно улыбался.
- Женщина для меня - это пропасть, в которую я могу смотреть до бесконечности, но никогда не прыгну... Впрочем, - добавлял он, - я был два раза женат.
- Врёте, - лукаво щурилась Полина. - Никогда вы не были женаты.
- Я не вру, - серьёзно отвечал Руднев. - Просто иногда я вспоминаю то, чего не было.
Зазвучала медленная композиция "38 слезинок", и они снова решили потанцевать. Потом опять говорили о женщинах.
- Женщина вызывает во мне благоговение, - признавался Руднев. - Вернее, не сама женщина, а та тайна, которая в ней заключена. Но, конечно, - поправлялся он, - если это красивая женщина.
Полина пригубила вино.
- Нет женщин красивых и некрасивых, - сказала она. - Есть женщины ухоженные и неухоженные. Если на женщине изящное нижнее бельё, у неё даже походка становится другой.
Руднев закурил, выдохнул дым и шутливо погрозил Полине пальцем. Полина шутливо укусила его за этот палец.
- Вам никогда не хотелось стать женщиной? - спросила она.
- А я женщина, - с громким смехом ответил Руднев. - Меня тестировали, и я оказался стопроцентной женщиной. - Приблизив своё лицо к лицу Полины, Руднев прошептал: - Хочешь, я надену твою клетчатую юбку?
Теперь громко засмеялась Полина.
- Я сразу представила себе такого шотландца с волынкой… - Она поиграла на воображаемой волынке.
Тем временем ночь прошла и наступило утро.
- Как?! - ахнула Полина. - Уже утро?!
Руднев снял с её запястья маленькие часики и перевёл стрелки на шесть часов назад. То же самое он проделал и со своими часами.
- Сейчас снова наступит ночь, - сказал Руднев.
И действительно - наступила ночь. На небо вернулись звезды и луна. А в эфире зазвучали сентиментальные песенки.
III
Под одеялом было тепло и уютно. Полина лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к едва уловимому шороху мужских и женских голосов - всё, что осталось в номере от тех людей, которые когда-то здесь жили. Скоро и их с Рудневым голоса вольются в этот общий хор, - думала Полина, - и будут плавать под потолком, словно сигаретный дым, постепенно тая... тая... тая...
Незаметно для себя Полина уснула. Ей приснились тишина и одиночество. "Особенно хорошо, - продолжала думать Полина уже во сне, - что снятся и тишина, и одиночество... Одновременно". Затем она долго блуждала по запутанному лабиринту своих мыслей, пока, наконец, не вышла на самый верх Эйфелевой башни. Внизу расстилался ночной Париж с миллионами огней.
Сон поменялся, и Полина оказалась в тюрьме, в окружении целой толпы возбуждённых её присутствием мужчин. На ней была юбка апельсинового цвета и такая-же футболка. Она как бы видела себя со стороны: вся в таком ярко-жёлтом!
- Пошли к морю, - предлагал Полине Руднев.
И они шли к морю. Смотрели на волнорезы, о которые бились волны; на белоснежный корабль, уходящий за горизонт. Полине захотелось в мгновение ока перенестись на этот корабль и плыть-плыть-плыть куда-нибудь далеко-далеко, в Венесуэлу или Бразилию.
Потом они гуляли по городу. Оказывается, это был никакой не Новгород и уж тем более не Смоленск. А Феодосия.
Стоял домик-музей Грина. Сидела заспанная смотрительница.
- У нас сегодня выходной, - сообщала она. - Всё на сигнализации.
- Нам бы только на его письменный стол взглянуть, - просила Полина. - И на кровать.
- Не было у него стола, - зевала смотрительница, - и кровати тоже не было.
Напротив музея Грина располагалась какая-то забегаловка. И, конечно же, называлась "Ассоль".
Их жизнь стала походить на бесконечный праздник. Целыми днями они бродили по тенистым улочкам, сидели в кафе, часами смотрели на изменчивое море. А вечерами, в номере отеля, занимались любовью.
Но это не могло продолжаться вечно. С каждым днём Полина чувствовала себя всё более опустошённой. Однажды она подошла к зеркалу и попыталась увидеть свою душу. У неё ничего не получилось. "Надо уезжать", - подумала Полина. Ей стало легко и хорошо от этой мысли. Она засмеялась. Что-то заканчивалось, и это означало, что начиналось что-то новое.
Руднев тоже засмеялся. Просто так, за компанию.
- Хочешь послушать музыку? - предложил он и, не дожидаясь её согласия, нажал кнопку. Зазвучала композиция "Без тебя".
- Давай потанцуем, - предложил Руднев.
Они, обнявшись, начали танцевать.
- Всё слишком продолжительное бывает не очень приятно, - доверительно сообщила Полина Рудневу.
- Да, - ответил он и поцеловал её. Полина укусила его за верхнюю губу.
- Ай! - вскрикнул Руднев. - Ты чего?!
- Ничего, - сказала она. - Разве тебя это не возбуждает?
- Честно говоря, нет, - поморщился он.
- Знаешь, мне стали сниться вещие сны, - медленно заговорила Полина. - А после, уже наяву, происходит то, что я видела во сне. Как-то в Париже мне приснился волосатый человек с квадратным животом. А потом я его увидела на Елисейских полях. Он был по пояс голый и на потеху зрителям рвал руками цепи. И представь себе - у него был квадратный живот.
- И что из этого следует? - спросил Руднев.
- Сегодня мне приснилось, что мы с тобой расстались, - просто сказала Полина. - Навсегда.
Руднев долго молчал. Затем произнёс слегка осипшим голосом:
- Знаешь, о чём я подумал? Не дай бог встретить женщину своей мечты. В одной женщине всегда скрывается другая.
- Это правда, - подтвердила Полина.
- Правда, - с горечью повторил Руднев, пристально глядя на Полину.
Полина занервничала. Ей не хотелось, чтобы Руднев так внимательно её разглядывал.
- Я уезжаю, - сказала она. - Мне надо срочно в Питер.
- Зачем? - спросил он.
В качестве предлога Полина назвала первое, что ей пришло в голову.
- Ты не можешь вот так взять и уехать, - сказал Руднев.
- Могу, - ответила Полина. - Я всё могу.
Она направилась к двери.
- Ты уверена, что поступаешь правильно? - спросил ей вслед Руднев.
Полина не ответила. Она открыла дверь и вышла. Навсегда исчезнув для Руднева в этом огромном мире.
На улице было раннее утро. Светило солнце. Пели птицы. С моря дул тёплый ветерок. Полина увидела, услышала и почувствовала всё это разом. Её буквально пронзило острое ощущение - наслаждения жизнью. Она села в свой вишнёвый "мерс" и поехала.
Ехать было одно удовольствие. Положив в рот шоколадную конфетку, Полина включила приёмник. "Мир прекрасен, пока ты в нём существуешь", - пела французская певица.
Когда дорога пошла параллельно морю, Полина съехала с шоссе и некоторое время ехала по прибрежной полосе. Затем свернула на трассу и, резко увеличив скорость, помчалась в сторону Москвы.
Один раз она притормозила у церквушки с жёлтыми куполами. В открытых дверях стоял молодой священник.
- Сколько вам лет? - приветливо улыбаясь, спросил он.
- Двадцать, - соврала Полина и, застеснявшись, сказала правду: - Двадцать семь.
- В двадцать семь всё только-только начинается, - произнёс священник, вновь одарив Полину улыбкой.
Да, всё только-только начиналось.
Дома она первым делом приняла душ, потом выпила стакан апельсинового сока. И нажала кнопку автоответчика.
Зазвучал голос. Она сразу узнала его, хотя не слышала тысячу лет (а точнее - один год). Это был голос не нарисованного Эдуарда и не фарфорового Руднева. Это был голос Андрея. Мужчины из плоти и крови. "Полина, - нежно произнёс он, - я получил твоё письмо. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой… - И, помолчав, добавил: - Если у нас родится девочка, давай назовём её Лизой".
|
