Евгений Попов

1. Москва

Однажды в одном сибирском городе К., стоящем на великой реке Е., впадающей в Ледовитый Океан, лежа в одной постели - полутораспальной, ссорились одни любовники - он и она.
Она выговаривала сердито:
- Посмотри, на кого ты похож! Нестриженный! Это -ужасно. Шуба замурзанная, подпоясанная какой-то веревкой.Ты ходишь, как сторож.
- Но у меня ведь очень теплая шуба, мне в ней тепло,- мирно возражал он.
- Тепло! Ты - как сторож. Тебе только ружья не хватает.
- Ружья мне действительно не хватает. Было б ружье,я тебя давно бы ухлопал,- согласился любовник.
- Ох ты! Ох ты! Подумаешь! - захохотала она.Но отвеселившись возобновила атаку.
- А твои ужасные брюки,а эти валенки! Мне стыдно идти с тобой по улице. Право,стыдно!
- Право-лево,- пробормотал любовник. Он собрался вздремнуть.
- Не спи, паразит! - крикнула юная сибирская девушка.- Не спи! Ишь,не нравится,когда правду говорят...
Любовник тоже обозлился.
- Какая тут может быть правда,- взвыл он.- Ты и тебе подобные, в частности твоя подруга Ирочка московская... Вы - типичные осколки ширпотреба... вы смеете диктовать мне свои паскудные вкусы?
- Не смей ругаться. Ты - обычный неряха. Ты - грязный. И если тебе люди говорят, то ты слушай, а не ори!
- Вот уж чего-чего, а не грязный,- захохотал любовник. - Что угодно, но только не это. Это скорее ты грязная. Вспомни-ка, вспомни!
- Нечего мне вспоминать,- пробормотала девушка.
- Так уж и нечего?- лукаво осведомился любовник.
- Почти нечего.
- Вот и врешь! Вот и врешь! - любовник хлопал себя по ляжкам. - Вот и врешь!
- И потом - зачем ты задеваешь Ирочку? Да, она моя подруга. Да, она составила хорошую партию. Но она - модерновая девка. Она - современная девка. А ты из себя корчишь невесть Бог знает что, а сам - обычная бездарь.
- Я - не бездарь. Мне многие говорили, что я не бездарь. И ты это прекрасно знаешь, что я не бездарь.
- А ты больше слушай дураков. Не бездарь... Даже цепочку мне купить не можешь.
- Может, мне еще вдобавок за каждый раз по пятерке платить? - снова возопил любовник, впадая при таких словах в ужасный гнев.
- Ты пошлости не говори.Т ебе завидно,что Ирочка в Москве живет. Олег-то ее по крайней мере хоть может обеспечить.
- Да понимаешь ли ты, что таким дерьмом, как твоя Ирочка и ее дратый супруг в Москве мостовые вымощены! - заорал любовник.
И тут наступил переломный момент.
- Ну все, хватит, - торжественно сказала она. - С меня хватит. Ты уже достаточно наговорил. С меня хватит.Мне надоело. Все.
Она встала. Любовник посмотрел на нее снизу вверх. Она поняла его взгляд. Она сильно пнула его в нос прелестными ножными пальчиками и заплакала. Она заплакала и стала поспешно одеваться.
Она натягивала на себя все свое розовое, все свое белое, все свое трескучее, отглаженное. Она всхлипывала, и от ее синтетического свитера сыпались трескучие зеленые молнии.
- Ну ладно. Кончай ругаться. Мир! - протянул он руки.
-Уйди! Ненавижу! - прошипела она. После чего ушла.
Впрочем, не навсегда. В жизни никто никуда не уходит. Просто жизнь проходит и возникает смерть. Поэта Николая Рубцова убили в 1971 году. Я помню,в 1967 году он лежал в общежитии Литературного института им. А.М. Горького на голой "панцирной" сетке железной кровати и просил у прохожих три рубля. Дверь в коридор была открыта.

2. Эпизод

Имея дальние замыслы, я в 1963 году приехал в город Москву.
Но на факультете журналистики Московского Государственного Университета им.М.В.Ломоносовa мне по-хорошему сказали,что я должен иметь два года трудового рабочего стажа,повариться, как говорится, в рабочем,так сказать,котле,если планирую свою учебу на этом факультете в реальном будущем.
А на отделении восточных языков того же университета мне было ясно сообщено, что переводчик с восточных языков долженобладать ясной и грамотной речью,а не мекать и заикаться,как это имело (и имеет) место быть у меня.
Так я оказался на бывшей и будущей улице Никольской (25-е Октября),где есть здание,в котором проживал первопечатник Иван Федоров, и где тогда помещался Историко-архивный институт, ныне преобразованный тоже в университет его ректором (он же - герой перестройки) Ю.Афанасьевым.
Там меня принял очень мило и даже дали направление в общежитие, известную СТРОМЫНКУ,которая вся состоит из келий и описывать которую - зря тратить время:тысячу раз описана Стромынка и умными людьми,и идиотами.
Забравшись в келью, я стал читать учебник "История СССР" и вполне возможно,что поступил бы в институт первопечатника.
Поступил бы и работал бы всю свою сознательную жизнь в окружении мыслящей, умной молодежи где-нибудь в архиве или делопроизводителем каких-либо хороших дел,ранга упомянутой "перестройки".Но увы мне!
Ведь там, в келье,кроме меня было еще человек шесть, которых я не запомнил. И седьмой человек там был - демобилизованный солдат, которого я запомнил.
Я читал ночью "Историю СССР",а солдат бредил. Голова его приподнималась над казенной подушкой,лицо озарялось неземным светом тусклой электрической лампочки,и он орал:
- Поступить!Поступить! Войти!Войти в их круг! Стать! Стать!
Увидев в солдате злейшую карикатуру на самого себя,я сначала сильно приуныл.К тому же припомнилось нехорошее: при скрупулезном рассматривании моих документов дама из приемной комиссии сильно удивилась - действительно ли я не состою в комсомоле (ВЛКСМ, Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи,если кто забыл),- как это гласят мои школьные документы?
- Действительно, - потупился я,скромно глядя в ее красивое лицо.
- Вы знаете, я хочу дать вам добрый совет, - сказала дама.
Но совета она мне никакого, практически,не дала, а просто разъяснила,что у них оч-чень,ну очень большой конкурс - двенадцать или того хуже человек на одно место. И - "Вы сами понимаете!.."
"Ми фас понимай!"-как сказал в фильме "Калина красная", снятом в 1972 году актер Лев Дуров, играющий официанта,ре- жиссеру фильма Василию Шукшину, играющему вора.. Так что...
...так что сильно приуныв от бредовых речей солдата, я утром пришел в институт и, забрав документы, был немедленно выдворен из общежития.
Сдав чемодан в камеру хранения Ярославского вокзала, я направился в Александровский садик,который,слава Богу, и доселе существует около Кремля, существующего тоже доселе и тоже слава Богу. Сел на скамейку и стал сочинять стихи следующего тошнотворного содержания:

Есть что-то необычное,большое
В сияньи синих рельсов,осиянных
Луной.Они совсем живые,
Осыпанные блестками снежка.
Из строгости угрюмой и завидной
Завидую с угрюмостью упорной.

Тут я решил немного передохнуть и слегка покосился на девушку, рядом с которой я, собственно, и сидел на скамейке Александровского сада около Кремля, как нечистая сила рядом с ведьмой (см.соответствующие страницы романа "Мастер и Маргарита",который опубликуют только через четыре года после того,как я сидел на этой соответствующей скамейке).
Девушка внимательно читала книгу. Я продолжил занятия.

А среди рельсов - белые подушки
СнегОвых холмиков.
Чернеют шпалы,
Черня (херня? - реплика из 1996)
и заставляя чуть поверить,
Что снег - не снег, а просто - песий шип.

Девушка,вздохнув,перелистнула страницу,а я вдруг взял да и закончил в неком идиотическом озарении:

И строгие,и матовые лица
Монашенок закутаны в туман.

Какие еще там "матовые" -тьфу! Какие еще там -"монашенки"
- тьфу,стыдоба! Но я обратился к девушке в эстетике своего старшего друга, ныне всенародно известного литератора Р.С.:
- Простите,вы не скажете,как мне проехать на станцию метро "Аэропорт". Мне там надо увидеть знакомого поэта.
Девушка обрадовалась.
- А вы тоже поэт?
- Нет, я свинину на рынок привез продавать, - сострил я, как умел.
Девушка взяла да улыбнулась,и вскоре я оказался у нее дома,в кресле около вентилятора,где нес ахинею,содержание которой уже начисто выпало из моей слабеющей памяти. А она забралась в другое кресло с ногами. Глазки ее горели живым и ровным огнем. Магнитофон знакомил меня с записями Дэйва Брубека. Гудел вентилятор. В аквариуме плавали неизвестные рыбки.

Окрыленный, я потянулся губами к губам девушки, имя которой было, по- моему, Оля.
Или Катя. И это довольно странно, что потянулся - человек я был в те времена был довольно робкий, чтоб вот так вот сразу взять да и потянуться губами.
Однако факт остается фактом: я потянулся к ней губами,и она потянулась ко мне губами. И наши губы встретились. И мы свились в кольцо и стали кататься по имевшемуся дивану... С девушкой, которую, по - моему, звали все-таки Олей.

И тут раскрылась дверочка их шикарной квартиры на Ломоносовском проспекте, и в комнату зашла женщина, в которой даже кретин тут же определил бы Олину маму. Я во мгновение отскочил от Оли, а она сидела спокойно.
Мамаша злобно покосилась на мои ботинки и прямо обратилась к дочке:
- Ты что же это опять делаешь,сука?

Дочка расхохоталась веселым искренним смехом:
- Давайте я вас познакомлю.Эо - Женя. Он - поэт.
Но мамаша не слушала дочь. Мамаша подошла ко мне и в кратких, но совершенно приличных выражениях попросила меня покинуть их жилплощадь.
Я и вышел один. А эта девушка меня даже и не проводила.Ее точно звали Оля. У ней ...это...высунулась из-под платья сверху, как это называется? Бретелька,что ли? А джинсы тогда в массовом порядке советский народ еще не носил,даже в Москве.
Ночь я провел на скамейке Ярославского вокзала,где меня милиционер несколько раз поднимал,чтобы я не проводил ночь на скамейке Ярославского вокзала.
Утром я пошел и подал документы в Московский геологоразведочный институт им.С.Орджоникидзе,закончив его в 1968 году, получив пятерки,четверки и тройки.
И если вы ждете еще чего-либо от моего рассказа,то совершенно напрасно. Мне запомнилась эта история,отчего я ее вам и рассказываю. История мелкая,тусклая.Одним словом - эпизод.Но она мне запомнилась,потому что была со мной.А все, что мне и вам,и всем запомнилось имеет и смысл,и право на существование. Солдата же того я как-то недавно видел по телевизору. Я его сразу узнал. Он стал народным депутатом и теперь заседает в Государственной думе.

3.Псевдомемуар
Ввиду огромного количества нищих,блатных,авантюристов и жуликов,обнаруживаемых в самых разных слоях нашего постпосткоммунистического общества я (временно) вынужден был прийти к выводу,что художественная литература в смысле "разумного,доброго, вечного, как-то немножко стушевалась,если не сказать больше.
То ли дело раньше, в суровые годы застоя,когда вся страна (за исключением некоторых на самом верху и в самом низу) буквально изнывала под игом злодеев-коммунистов: в магазинах продавали рыбу-хек, а дети клянчили жвачку у иностранцев.
Тогда,например, а именно в 1982 году моему другу,поэту Ю.К. Комитет Государственной Безопасности по Москве и Московской области сделал недвусмысленное,но двойное предложение: или на Восток - исправляться физическим трудом на свежем лагерном воздухе, или на Запад - пропадать вдали от Родины, ее березок, "Березок", партийных комитетов да товарищеских судов. Поэт, естественно, выбрал Запад,и вот он уже в городе Вене,и вот он мне уже оттуда звонит в Теплай Стан г.Москвы, где я тогда проживал.
- Привет! Ты меня по "свободе" слышал? - напрямик спросил он, и я обомлел - три дня назад мы с ним толковали о том,что русско-советские,оказавшись на Западе быстро забывают реалии нашей вялотекущей жизни. Быстро,но не настолько же? Поэтому я ответил дипломатично:
- У меня батарейки в приемнике сели.
- Понятно! - оценил Ю.К. степень моей искренности.- Значит, глушат?
- Нет,ради тебя прекратили...- по известным причинам меня совсем не интересовала предложенная им тема, и я попросил: - Ты лучше опиши,что сейчас видишь из телефонной будки.
- А я вижу - киоск с напитками, жвачкой, сигаретами,чипсами и другими товарами.Рядом с киоском сидит нищий в джинсовом костюме и играет на аккордеоне.
Как быстро бежит время! Поэт Ю.К. одним из первых ( и последних, кстати, потому что мало кто из вынужденных эмигрантов последовал его примеру) возвратился на родину,издал много книг, стал уважаемым членом нашего постпосткоммунистического общества, работает в журнале на букву "Н".
А я недавно вышел на уголок, что напротив бывшей гостиницы "Советская" (" Соколовский хор у "Яра"был когда-то знаменит"), и там увидел ПЯТЬ киосков с напитками, жвачкой, сигаретами,чипсами, и другими товарами.Рядом сидели ДВОЕ нищих в джинсовых костюмах, один из них играл на аккордеоне, другой,правда,на аккордеоне не играл,зато пил из банки баночное пиво "Бавария".
- Почему бы вам не употребить, на худой конец, пиво "Жигулевское, если уж вы как-никак нищий? - обратился я к нему.
- Красиво жить не запретишь, - ответил он мне древней советской фразой, и тут-то меня и осенило,что художественная литература в смысле "разумного,доброго,вечного" как-то немножко стушевалась, если не сказать больше. Опиши я эту историю в нормальной прозе, меня обвинят в натужном сочинительстве и отсутствии "ясных нравственных критериев", потому что никаких нравственных (равно как и бнзнравственных) выводов из этой истории сделать невозможно.
Вот отчего я и вынужден писать этот "псевдомемуар".

Москва, декабрь 1996