Этот, 22-й номер "Художественного журнала", был пожалуй самым сложным из всех, что редакции довелось делать за пять лет своего существования. Поставленная на этот раз задача - обобщить пост коммунистический опыт Восточно-европейских стран, т.е. стран, с которыми у Москвы, у России существует вековые традиции интенсивных связей, оказался неподъемно трудной. Задача эта шла наперекор присущей нашим странам в последнее десятилетие общественной и культурной динамики. Все мы с "падением Берлинской стены" были устремлены на Запад, все мы, перепрыгивая через границы друг друга, т.е. преодолевая Восток, осваивали западный контекст. Именно там искали мы культурных партнеров, именно там рассчитывали получить ответ на собственные вопросы, именно там рассчитывали обрести перспективу. Поэтому, создавая этот номер мы чувствовали себя археологами изучающими неизведанную цивилизацию, поэтому в этом номере столько очевидных изъянов. Как это не парадоксально, но делать в Москве номер посвященный Парижу или Нью-Йорку было бы несравненной проще, чем о Софии и Варшаве.

Однако, оправдан вопрос - существует ли Восточная Европа? Не есть ли это идеологический конструкт? Не есть ли это наследие советской империи, поддерживаемое ныне Западом в своих корыстных целях? Должны ли мы - интеллектуалы и художники Восточной Европы, следовать ему? Или же наш нравственный долг - его деконструировать?

Не торопясь с глобальным ответом на эти вопросы, констатируем для начала, что опыт наших стран последнего десятилетия во многом тождественен. Все мы почти одновременно оторвались от общей "стартовой площадки", все мы предались стихиям освободительного "шума" (Д. Стоянович "Шум"), а затем все мы оказались захвачены вихрем преобразований (П. Рипсон "Фактор Протея").Кто-то оставил за "стартовой площадкой" тридцать пять лет прошлого, а кто-то семьдесят, кто-то переживает "фактор Протея" интенсивнее и катастрофичнее, чем другие, но все-таки все мы подлежим общему диагнозу. Всем нашим обществам присущи "беспринципный прагматизм", "посконный мистицизм" и "имбицильная эйфория" (Д. Голынко-Вольфсон "Новый русский миллениум"). Все мы оказались свидетелями "мимикрии власти: вроде бы переходный период, а вроде бы и нет, вроде бы посткоммунизм, а вроде бы и нет" (Л. Мереник). "Югославский опыт, или чтобы не случилось с социалистическим реализмом?")

Наконец, всем нам, пожелавшим забыть, что мы - Восток, об этом напомнил Запад. "В глобализированной художественной системе западное искусство удерживает место "командного пункта" (И. Забел "Мы" и "Другие")."Остальному миру остается лишь реагировать на появляющиеся новые истины и задумываться над тем, как назвать это - просвещением или выживанием" (Г. Ригвава "Отношение к искусству"). "Мы" априорно понимаем себя как "других" для Запада, потому что "мы" смотрим на себя, так сказать, "глазами других". Конечно, это фантазматический взгляд, но посредством его мы понимаем себя как "других других" (Игорь Забел "Мы" и "Другие"). А с другой стороны, после распада былых идеологических и культурных границ Запад - в том числе критика и художественная теория, "не только игнорируют необходимость пересмотра художественной географии, но фактически упрочивают, так называемую универсальную перспективу" (П. Пиотровский "Рамирование" Центральной Европы").
Так, перед нами встают общие вопросы. Интеллектуалы могут сформулировать их так: "Принимаем ли мы современную художественную систему, столь развитую на Западе и полностью неразвитую на Востоке и Юге, как нечто принадлежащее также и нам, нашему опыту и месту в искусстве? Участвуем ли мы в этом или нет?" (Э. Чуфер "Не ваше дело").Художники же сформулируют их более непосредственно - "Кусать или лизать?". (О. Кулик "Кусать или лизать?")Более того, когда эти вопросы встали, все мы вдруг вспомнили, что они уже вставали не раз и в прошлом!

Так же и с ответами на эти вопросы - многие из них напоминают те, что были предложены некогда, когда эти вопросы вставали ранее. Так, раз мы "другие", то самое главное - это не смотреть на себя "глазами других", а стать "Другими другим". Мы должны встать на тропу бунта и неповиновения "даже, если это не имеет никакого будущего" (А. Бренер "Художник из третьего мира"). Симметричная и, в сущности, тождественная этой стратегии экзальтированного активизма, стратегия на экзальтацию восточного созерзания, на экзальтатцию "лени" (М. Стилинович "Порхвала лени").Беря на себя смелость противостоять глобализированному порядку вещей "художник третьего мира" перенимает глобальность своего супостата. Произнося "похвалу лени", он утверждает, что раз "на Западе художники не ленивы, то потому они - не художники" (М. Стилинович "Порхвала лени"). Наконец, нам напоминают, что не надо тяготиться нашей выключенности. Ведь "отстраненная по отношению к системе позиция... может быть крайне плодотворной, если знать, как использовать ее потенциал". Ведь мы и находимся в той единственной точке, из которой система эта видна как целостность (Ю. Лейдерман в "Не ваше дело" ).

Москва. июль 1998