© 1999 - Художественный журнал N°24
|
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ N°24 |
25.11.98 - 25.12.98 Фарид Богдалов. "Коллекция Артефактов" Проект 1988-1998 гг. Штаб-квартира Нормандии - Неман, Москва Персональная выставка Фарида Богдалова открылась в довольно необычном на первый взгляд месте - в резиденции военного атташе Франции. Еще раньше здесь была штаб-квартира Нормандии - Неман. Между тем выбор места не случаен, и дело не только в особой тяге французских военных ко всему изящному. Старинный особняк на берегу Москвы-реки связывает с искусством не только вид на бронзового Колумба-Петра и ЦДХ, но и собственная история. В маленьком неоготическом замке жил в начале века русский предприниматель Цветков, собравший богатую коллекцию живописи. В этом замке Цветков основал галерею, которую затем завещал городу, как раз накануне революции, закрывшей галерею. На этом художественный процесс в очередном домике на набережной надолго прервался. Но, как показали последние события, не навсегда. Известный подвижник на поприще покровительства изящным искусствам, собиратель современного искусства, основатель художественного фонда своего имени Татьяна Колодзей в очередной раз провела успешную операцию по пропаганде художественных достижений современности в дипломатических кругах. С открытием выставки Фарида Богдалова художественная жизнь в галерее Цветкова возобновилась. То, что предпочтение было отдано именно ему, объясняется не только тем, что Богдалов - любимый художник Т. Колодзей, и дело не только в том, что его работы безусловно являются жемчужинами ее коллекции. Представленные в залах живопись и объекты идеально соответствовали основной теме акции - возвращенному времени. В бывшей галерее, которая снова, хотя и иначе, начала функционировать как галерея, была показана персональная ретроспектива. Обычно ретроспективы далеко еще не старых мастеров выглядят несколько нарочито. Но в данном случае возвращенное личное время - закономерная коннотация возвращенного исторического времени. Время, история, история искусства также составляют главное содержание представленных работ. Это объекты - фрагменты хорошо известных богдаловских художественных игр, арт-домино, матрешки с историко-художественными цитатами, его знаменитые "зеркала": иконописно-палехообразные зеркальные отражения изо-классики, а также объекты, живопись и графика из последних серий, в которых различные знаменитости (в данном случае французские, очевидно, в угоду вкусов хозяев) слипаются и смешиваются в какое-то едва различимое изобразительное тесто. В статье, посвященной современным русским художникам и коллекционерам Оклахомского музея, Дональд Каспит характеризует творчество Богдалова как своего рода вершину и предельную форму выражения постмодернистского сознания. Каспитовскую характеристику очевидно можно продолжить и развить. Однако, если следовать призыву Сьюзен Зонтаг, известной противницы всяких интерпретаций, и не вдаваться в истолкование "содержания" богдаловских работ, а попытаться передать запечатленную в них "чувствительность", то выяснится, что эти работы имеют к постмодернизму отношение весьма неоднозначное. По мнению Зонтаг, не идеи, а именно образ чувств намного точнее указывает на контекст времени, на связь с определенным историческим периодом или поколением. Идеи, которыми переполнен художник, можно рассматривать до бесконечности. Богдалов обуреваем идеями. Его творчество можно рассматривать в ракурсе особой теории тавтологии, в рамках теории катастроф и бифуркаций, теории игр. Можно усмотреть в его работах и некую теорию постисторического действия, идею возобновления движения в результате возрастания критической массы тавтологически неподвижной историко-культурной памяти. Почва для этого богатая, но такой анализ может завести далеко. Идти или нет по этому пути, ведущему в область постпост- (или контрпост-) идей, как раз должно подсказать чувство. Именно по образу чувств Богдалов радикальным образом отличается от постмодернистов. Их ироничности и игривости он противопоставляет серьезность своих игр. Эта серьезность (иногда с оттенком фатализма) сближает его с поколением московских художников 90-х годов, выступивших с протестом против нирванических настроений своих предшественников. Кстати, новые настроения так еще и не описаны, хотя и делались попытки подобрать им определения - например, "новая искренность". Бесчувственность остановившейся истории художники 90-х пытались оживить своей горячностью, если не настоящей, то искренне имитируемой. Это поколение кричащих, грубящих, невежливых, неуклюжих, угловатых, провоцирующих. При этом часто откровенно неуверенных в себе. Мастер-ломастер 90-х хулиганит, но с оглядкой, набедокурит - и тут же готов идти на попятную. Хотя в чем, в чем, а в отсутствии уверенности Богдалова обвинить невозможно. В Мировой музей Богдалов тоже врывается таким мастером-ломастером, но при этом действует наверняка. Его "зеркала", его синтетические изо-альмагамы также агрессивны, как и его знаменитая "Белая акция". И ведь это все не комментарий и не пародия на протестантов-девяностников - свои святотатственные опыты Богдалов проводил еще задолго до ставших модными прямых надругательств над художественными ценностями. При этом в его случае надругательство было не над чужим искусством, а скорее над самим собой, причем не столько над собой в искусстве, сколько над искусством в себе. Так или иначе, поразительно, что искусство, которое могло бы восприниматься как подведение итогов музеекрушительного десятилетия, делалось и продолжает делаться на протяжении всех этих лет, параллельно. Так же, в целом, комплекс идей и образ чувств художника следует воспринимать как параллельный и в то же время зависающий между поколениями, между священнодействием музея и светскостью (дипломатичностью) художественной повседневности, между стигматами творчества и сворачиваемостью времени. |