Рубрика: события

Виктор Кирхмайер
"СНЫ МУТАНТОВ В КРАСНОМ ТЕРЕМЕ"
12.05.00 - 12.06.00. 4-й фестиваль молодого экспериментального искусства в Берлине. "Постфурамт", Берлин - Митте

"Молчание", "Изгнание", "Коварство" - эти слова, значившиеся на трех красных флагах, трепетавших на ветру перед входом в культурный центр "Постфурамт", смущали и настораживали случайных прохожих. Берлинцы и гости столицы, не сведущие в стратегиях современных художников, очевидно привыкшие связывать появление флагов на мачтах исключительно со знаменательными событиями прошлого, недоумевали, почему в те дни, когда майские праздники давно уже закончились, а октябрьские еще и не думали начинаться, кому-то вздумалось украсить таким образом перекресток Тухольски и Ораниенбургерштрассе в районе Митте? На самом деле инсталляция Мартина Йюфа, пытаясь выяснить, имеет ли факт отчуждения культурной знаковой системы самостоятельную художественную ценность, действительно оповещала о том, что "наши в городе", указывая на открытие фестиваля молодого экспериментального искусства. "Crossover - Kunstler im Gesprдch", что можно перевести на русский как "Смешение стилей - художники в диалоге".
Этот модный лозунг о перекрестном опылении и взаимном оплодотворении жанров в актуальном искусстве стал объединяющей темой фестиваля молодого экспериментального искусства, в 4-й раз проводимого (при поддержке муниципальных властей района Митте и большого количества спонсоров) галереей "Aktionsgallerie", оккупировавшей здание бывшего почтового транспортно-гужевого ведомства. Известно, что актуальное искусство - имиджевое занятие, но устроители фестиваля наличие каких-либо идеологических соображений при составлении программы отрицали, предлагая считать отбор тех или иных художественных позиций ситуативным решением. Работы 35 художников из Германии, Венгрии, Израиля, Гонконга и ряда других стран, по замыслу кураторов Иоганна Новака, Юэвэя Вонга и Жужанны Медьеши, были отнесены к тематическим разделам: "Искусство и культурные знаки", "Искусство и вкус", "Искусство и искусственные миры" и, наконец, "Искусство и эксцессы", по каждому из которых во время работы фестиваля предлагалась разнообразная рамочная программа - дискуссии, перформансы, музыкальные эксперименты и т. д.
На фестиваль меня пригласил знакомый художник Хольгер Линк, эмигрировавший после окончания кельнской Высшей школы медиа в Берлин. Его видеоинсталляция под названием "I love you" открывала экспозицию и была отнесена к разделу эксцессов. Стоп-кадр, запечатлевший часть лица блондинки с ярко накрашенными губами и широко разинутым ртом, украшал плакат фестиваля и обложку каталога. (По иронии судьбы в эти часы крупнейшие страховые компании мира подсчитывали ущерб от одноименного компьютерного вируса и его версий-мутантов, парализовавших работу множества электронных сетей, который вроде бы уже превысил 10 миллиардов долларов.) "Новая телесность", тема, которую последовательно разрабатывает Хольгер Линк, не имеет прямого отношения к виртуальным "вирусам-убийцам". Вряд ли кто-то возьмется оспаривать необходимость нового прочтения "телесности" в эпоху, когда медиа размывают автономию человеческого тела, пересадки тканей и органов давно стали нормой, а генетические манипуляции и клонирование предвещают обернуться поточно-конвейерной реализацией идеалов красоты, навязывавшихся нам в течение всего ХХ века кино и рекламой. На двух видеомониторах одновременно в течение 15 минут демонстрировались два фильма. На одном мониторе - медийный образ "монроподобной" красотки, мечты мужских фантазий, редуцированный к части лица ниже переносицы и обрамляющим его белокурым локонам. С жемчужной белизной лица контрастирует ярко накрашенный рот, монотонно и истерично выкрикивающий неизвестно кому адресованное послание "I love you" - "Я тебя люблю". Положение речевых органов и напряженная артикуляция будили сексуальные ассоциации и наводили на мысли о видеодокументации садо-мазохистских игр. На экране напротив художник проводил над собой испытание на смелость и хладнокровие. Положив кисть левой руки с широко растопыренными пальцами на стол, он стучал зажатым в правой ножом, пытаясь угодить в пространство между пальцами, попадал не всегда. "Темп убыстряется, и чем агрессивнее и требовательнее признается в любви "красотка", тем больше крови льется на противоположном экране", - пояснил Хольгер. Боль - как след материального существования, острие ножа в буквальном смысле очерчивает границу тела, только бы не дать ему раствориться в виртуальности, в массовом сознании, сотканном из медийных образов. И все же в конфликтной ситуации побеждает художник, готовый (следуя примеру Ральфа Шварцкоглера) утверждать автономию тела, пусть даже ценой крови.
Эксцессы и пограничный опыт в искусстве - тема открытой дискуссии, которая состоится в рамках фестиваля 7 июня. Гвоздем программы обещает стать премьера перформанса "Подлиное красноречие" знаменитого Макса Шумахера и его "документального анатомического театра", дислоцированного в манхэттенском Ист-Виллидже. Кроссовер из научных патологоанатомических экспериментов и перформанса посттеатральной эпохи основывается на методах и идеях мирового светила судебной медицины, доктора Марка Беннеке. Его роль исполняет немецкоязычный бельгиец турецкого происхождения - актер театра и кино Мурат Белькант. Снявшись в ряде голливудских фильмов, таких как "Широко закрытые глаза" или "Спасти рядового Райана", и просияв в ряде бродвейских шоу, в экспериментальном театре Белькант снискал скандальную известность своим пристрастием к сценическому воплощению предельно маргинальных характеров, например бельгийского педофила и убийцы-садиста Марка Дютру. Перформанс "Подлиное красноречие" - искусство не для слабонервных: реальные насекомые и разложившиеся трупы исследуются в киберпространстве под деструктивный индастриал группы "Айнштюрценде Нойбаутен".
О жизни и смерти шла речь и в инсталляции "Final meals" ("Последняя трапеза") швейцарки Барбары Кавенг. Художница, уверенно следуя по проторенному рекламной кампанией фирмы "Беннеттон" пути, тематизировала last places - неотъемлемую часть американской экзотики и переживания смертников. Кураторы включили эту работу в раздел "Искусство и вкус, распробуй сам". Из серого гипса Кавенг выстроила в холле "Постфурамта" тракт, напоминающий тюремный. Сквозной проход вел через отдельные ярко освещенные камеры, спланированные в строгом соответствии с размерами одиночек для смертников в одной из тюрем Техаса. На стенах в рамках с подсветкой можно было увидеть цветные фотографии, изображавшие последнюю трапезу приговоренных к смерти. К каждой фотографии прилагалась фотокопия учетной карточки заключенного, а через наушники можно было услышать его последние слова. Убийца-рецидивист Джеффри Эллен Барни, 58-го года рождения, изъявил желание съесть хлопьев с молоком. Извинившись за содеянное, сказал, что раскаивается и попросил у Господа прощения. После чего в 10 минут пополуночи 16 апреля 1986 года получил смертельную инъекцию и скончался. Квинтэссенция всей жизни, воспоминаний, надежд и чаяний, выраженная в форме последней трапезы смертника? На мой вопрос о том, как ей пришла в голову эта идея, Барбара Кавенг ответила, что ее интересуют стечения обстоятельств, в которых повседневные занятия, как, например, процедура приема пищи, противопоставляются абсолютно экзистенциальным моментам. В случае "Final meals" - это последнее желание осужденного. Через 6 - 7 часов после того, как смертник проглотит последний кусок, его уже не будет в живых. Кроме того, художнице важно было передать тесноту пространства камеры-одиночки. Оказываясь лицом к лицу с фотографическим изображением еды, зритель должен ощутить субъектность человека, которого больше нет.
Проигнорировав возможность поспорить с художницей о том, имеет ли смерть вкус молочного коктейля или свиных ребрышек с жареной картошкой, я отправился на поиск чего-то более жизнерадостного. И наткнулся на небольшую комнатку, в которой разместилась инсталляция австрийца Хайнца Каспера "Mindtuning" ("Настройка умов"), по-мондриански стильная и вызывающе холодная. Стены и потолок художник обил черной материей, проем окна заклеил синей прозрачной пленкой. Отфильтрованный яркий свет майского солнца придавал помещению мистическое освещение. На белом подиуме - белый кухонный гарнитур футуристского дизайна: стол и четыре стула. На столе - похожий на тостер белый радиоприемник, освещенный матовой лампочкой, из динамика доносится мешанина из электронного скрэтчинга и деструктурированной речи фюрера. Комментарии, как говорится, излишни. Кстати, Хайнц Каспер, поистине кладезь талантов, в конце 80-х был одним из сооснователей культовой поп-группы "World sucker project", а в 96-м году получил первый приз на германском конкурсе театральной драматургии.
При взгляде на инсталляцию японца Дзуна Шибаты хотелось вскрикнуть "каваи!", то есть "как мило!" Слово "каваи" - ключевое понятие тривиальной культуры в Японии, своего рода реплика уорхоловского принципа "все прелестно" - "all is pretty". В центре - огромная, не меньше метра в холке, морская свинка-мутант, пушистая до чрезвычайности, дополненная двумя фотографиями и светящейся строкой с надписью по-английски: "Я - твой сын". Одинокая фигура стоит на четвереньках в стеклянном вольере, и вокруг нее копошатся в сене настоящие, живые морские свинки. Пушистый мутант улыбался загадочной улыбкой сфинкса, предлагая угадать, кто он: "любимый всеми Тамагочи" или "отверженный Грегор Замза" и почему он так похож лицом на самого художника. Мои расспросы о подробностях метаморфозы Шибаты постоянно перебивали чьи-то дети, пытавшиеся узнать, когда можно будет растащить живые экспонаты по домам на сувениры. Художник пояснил, что основная тема - становление, в широком смысле слова... а объект-мутант - это он сам или, может быть, его сын, появившийся на свет в результате дефекта в ДНК, то есть сбоя в программном обеспечении жизни.
Перспектива расшифровки человеческого генома, сулящая наряду с прелестями клонирования "себя любимого" такие вот сбои в программном обеспечении, рисовала в воображении кошмарные картины, которые незамедлительно реализовались материально в объектах художницы Ирис Шиферштайн. Играя во Всемогущего Творца, она поместила в прозрачные витрины артефакты, изготовленные из препарированных и сшитых вместе частей птиц и зверушек. Среди прочего была курочка с утиными лапами и головой поросенка, птичья тушка с рогами из двух свернувшихся спиралью ужей и прочие поделки в духе таксидермического изокружка "Очумелые ручки". Все это напоминало эпатаж Дэмиана Херста и совместные эксперименты Томаса Грюнфельда и главной дизайнерши авангардного лейбла "Comme des Garcons" Реи Каватабо. В 1996 году в Кельнском кунстферайне Грюнфельд "одел" монстров вроде бычеголового страуса или овцеголовой колли в асимметричного покроя одежды "Комм де гарсон", сшитые из разноцветных лоскутов.
Разумеется, обо всех интересных работах рассказать невозможно. Однако запомнилась художественная вышивка зелеными нитками по бетонным плитам Марианн Имре из Венгрии и "Sztuka" - серия черно-белых фотографий Райнгарда Кюля, на которых художник при помощи игрушечных танков, самолетов и солдатиков симулировал батальные сцены битвы за Берлин на фоне реальных видов современной столицы. Название двусмысленно: по-немецки это аббревиатура слова "Sturzkampfflugzeug", то есть "пикирующий бомбардировщик", а по-польски "штука" - искусство; чем не интерфейс для диалога между Востоком и Западом?!
Запомнилась и работа израильтянина Ноама Браславски, выставившего в затемненной каморке мультимедийную интерактивную инсталляцию "Синхронум". Прижавшись животом к белому резиновому шару, можно было научиться (через активируемый посредством "Shockwave" интерактивный фильм) дышать синхронно с видеопроекцией рентгеновского снимка легких художника.
Запомнилась также и инсталляция Петера Вельца из 8 прямоугольных бетонных стел, каждая из которых отлитыми в бетоне человеческими устами произносила звуки (положение губ соответствовало фонетической артикуляции звука), складывавшиеся в латинское изречение ecce homo - "се человек". Запомнилось и многое другое...
Общее же впечатление от увиденного на фестивале: стильно, изобретательно и лукаво. Эксперименты в общем удались, но похоже, что большинство "экпериментальных" работ, в отличие от тех, что обычно выставляются на различных биеннале или на Документе, не претендовали на перемещение в музейный контекст. Воздействие увиденного определялось именно краткостью контакта, моментом присутствия при вспышке креативности.