Как известно, человек черпает 80 процентов информации через зрение. Известно также, что современный индивид получает за один день визуальной информации столько, сколько человек средневековья получал за всю жизнь. Современные средства коммуникации, скрывая свою репрессивную сущность, не могут, тем не менее, не порождать у интеллектуала глубокое недоверие к любому визуальному образу. Именно отсюда возникают критика левым движением репрезентации как фашизоидной и нежелание многих молодых художников включаться в производство новых имиджей. Наиболее последовательно в Москве эту линию сегодня выдерживает Анатолий Осмоловский с его теорией нонспектакулярных форм драматизации, а также художники, примыкающие к нонпрофитным галереям "Escape" и "Франция". Свой вариант критики визуальности предложил и "лучший друг левой молодежи" Владимир Сальников.
Сальников стал знаменит в свое время аналитическими штудиями фрагментов женского тела. Помню, как где-то в начале 90-х он выставил шокирующее изображение гигантской вагины. Впрочем, и любые другие изображения, сделанные Сальниковым, будь то уши, губы и т. д., носили нескрываемо эротический характер. Перефразируя известный афоризм "Рисование есть размышление с карандашом в руках", скажем, что для Сальникова рисование было своего рода изучением женских эрогенных зон с карандашом в руках. Причем в этом контексте карандаш явно принимает на себя символическую роль фаллоса.
В своем новом видеопроекте художник довел эту ситуацию до логического завершения, как бы убрав посреднический инструмент - карандаш. Мир больше невозможно познать визуально, - говорит Сальников. Его можно ощутить лишь на ощупь. Однако познание-ощупывание для художника всегда связано лишь с женским телом. И так, по мнению автора, было всегда. В этом нас убеждает риторический жест в первом зале. На экране монитора - история искусств, явленная как история телесности. Но теперь, в мире виртуальности, телесность можно только осязать. Во втором зале зритель натыкается на видеофильм, спроецированный на огромное зеркало и отражающийся на грубо загрунтованном прозрачном экране. Мужская рука совершает путешествие по ландшафту женского тела. Благодаря фактуре ткани, эта картинка начинает напоминать возрожденческую фреску. Нет, не может Сальников до конца убить в себе художника-визуалиста! Правда, он все-таки предпринял на выставке еще одну попытку - в том же первом зале с потолка свисают мешочки с отверстиями, напоминающими (если только не померещилось) все те же любезные художнику вожделенные отверстия. Туда зритель может погрузить руку и нащупать шерсть, опилки, колючки или что-нибудь еще.
Возникает, однако, вопрос: если художник отбросил карандаш, столь недвусмысленно заменивший фаллос, не означает ли это, что процесс познания (а познание в древности - это синоним овладения) становится невозможным, ведь кастрат не способен к обладанию. Сальников всю жизнь выступал с позиций чисто мужского дискурса: художник - это всегда мужчина, женщина - только модель, объект познания и овладевания. Но из выставки в TV-галерее следует совсем другой вывод - художник, во всяком случае современный, - вообще не мужчина. Он - существо бесполое, лишенное карандаша, то есть подверженное кастрации. Он больше не способен к овладению миром-женщиной. Ну что ж, и слава богу.
Как будто памятуя об ауре места, Сальников решил перенасытить экспозицию телевизорами. Помимо уже описанного видео, в инсталляции присутствуют еще три монитора. На экранах - нарезка из старого мультфильма, когда-то созданного при участии Сальникова. Насекомые ползают по поверхности гипсовых статуй - типичному образчику советской парковой скульптуры. Что это? Эротизм соприкосновения природного и культурного, жизни и идеологии, человека-букашки и машины-власти? Возможно. Но в ясной концепции Сальникова эта тема показалась излишней.