Так совпало, что для нас участие в Венецианской биеннале было одновременно и первым знакомством с ней. Наши впечатления скорее касаются "верхних слоев" художественной атмосферы, сгустившейся в Венеции, чем исторического события, к которому мы вдруг оказались причастны. Эти "верхние слои" жизни современного искусства дают драгоценное знание: побывать в Венеции - значит узнать "максимальную концентрацию" искусства, узнать, на что может рассчитывать художник в плане признания, социализации своего творчества и собственного погружения в контекст. Ментальность всего современного искусства так же выражена в Венецианской биеннале, как ментальность кинематографа выплескивается в Каннах.
Биеннале одновременно манит своим неброским аристократизмом и разочаровывает своей отчужденностью. Впрочем, знатоки говорят, что в этом году биеннале побила все рекорды апатии. Очень ощущался кризис инициативы и энтузиазма. По словам Анатолия Осмоловского, в Венеции и раньше никогда не было большой программы семинаров, диспутов, мастер-классов и т. п. Однако в этом году такой программы не было вовсе. Инфраструктура биеннале не подразумевала никаких профессиональных дивидендов для участников. Даже каталоги, привезенные национальными делегациями, раздавались только прессе. Информационный обмен между художниками никого не интересует! Мы слонялись по выставкам и улицам в полной невозможности почувствовать себя хотя бы гостями на чужом пиру, если уж не стать полноправными сотрапезниками. Венеция представляет собой обратную крайность в сравнении с нашей российской ситуацией: если здесь на выставки ходят в основном ради тусовки, то на биеннале "ничего не остается" иного, как созерцать искусство. Чем мы и занимались с утра до вечера. И это все же лучший вариант из двух крайностей. Если продолжать линию сопоставлений Отечества с Венецией, то можно сделать неожиданное, даже слегка обескураживающее заключение: скудное материальное положение большинства деятелей современного искусства на Западе очень напоминает выживание в условиях Совка. Даже удивительно, что наше искусство и наши художники, для которых люмпенизация так органична, занимают настолько маргинальные позиции. Разница заключается в том, что западные люди лишают себя прелестей цивилизации добровольно. Впрочем, отсутствие денег не всегда так уж добровольно. Для многих художников стесненное положение - плата за право заниматься искусством. Такое положение вещей затрагивает даже Швейцарию! Лишь единицы самых признанных звезд, выставленных в этом году в главном павильоне "Италия", источают флюиды благополучия. И это только усиливает контраст.
Безденежье, как и буржуазное излишество, накладывает на искусство свой отпечаток. Слишком много доморощенности, невнятности, скомканности. Менталитет малобюджетного (читай: самодеятельного) искусства рождает в сознании опасный вирус - подозрение, что такое искусство никому не нужно, раз за него никто не хочет платить. Тут есть большая доля правды, но еще больше разрушительных эмоций. Такое подозрение могло зародиться и десять, и двадцать лет назад, но тогда оно компенсировалось мощной созидательной аурой. Теперь ручеек свежих идей сильно обмелел... В какие-то мгновения аллеи Джардини, заполненные радостной и вполне состоятельной публикой, вдруг представлялись захолустным, замусоренным садиком, в котором собрались представители некой чудаковатой субкультуры.
Этот эффект только усиливался благодаря уличным перформансам или таким проектам, как "Станция Утопия", наследующим гуманитарный пафос 90-х. Оказывается, биеннале посещает и посильно участвует в нем несметное множество людей, чей художественный жест может выражаться в переодеваниях лысыми трансвеститами, развешивании самопальных плакатиков и т. д. и т. п. С одной стороны, это мило, якобы демонстрирует живой процесс. Но в то же время этот карнавальный шум вызывал слишком много страсти, замыливал оптику, мешал различить подлинно актуальное. Что хорошо для театрального фестиваля, то для биеннале - смерть.
На таком пестром фоне особенно выгодно смотрелись работы и целые выставки, которые не пытались тематизировать статус произведения искусства, не были озабочены своей социализацией. Нам повезло участвовать именно в такой выставке - в "Индивидуальных системах", куратором которых был Игорь Забел. На наш предвзятый взгляд, мало какая экспозиция на всей биеннале смотрелась так цельно и осмысленно. Дело, как нам кажется, в пиетете к каждому отдельному произведению, в ровной и спокойной манере организации выставочного пространства, которая создает реальный, а не вымученный художественный ландшафт.
Возвращаясь к разговору о восприятии работ, в Венеции большие проекты отдельных художников выглядели роскошнее, чем кураторские. Усталый мозг зрителя выхватывает из общей массы то немногое, что имеет протяженность и законченность. Даже не совсем удачные павильоны, вроде американского, израильского или австралийского, скатившиеся в аттракционы, смотрелись очень выгодно на фоне эклектичных экспозиций. Что уж говорить о колоссальном проекте Ильи Кабакова, который выглядел лучезарным островком по-настоящему умного и прекрасного современного искусства! К чести и гордости русского искусства надо сказать, что выставка Кабакова "Где наше место?" была изощреннее и оригинальнее, чем масштабная инсталляция Яниса Кунелиса в армянском монастыре или получивший "Золотого льва" павильон Люксембурга.
В сумме мы получаем три важнейших элемента "хорошей" биеннале: пиетет к произведению, приоритет авторских проектов, насыщенная вневыставочная программа. У нас в Москве, к счастью, назревает собственная биеннале. Очень хочется, чтобы она соответствовала этой "триаде", а также не слишком увлекалась китайцами, не поддалась соблазну построить очередную "Станцию Утопию", угнетающую вавилонской неразберихой языков и лиц. Наконец, очень нужен коллективный праздник с пьянками-гулянками, чтобы поднять моральный дух деятелей искусства, чтобы они могли ощутить себя частью мирового процесса, а отсутствие денег угнетало не так сильно!