 На первый взгляд, что может быть консервативнее? - В начале XXI века Ольга Тобрелутс, художница из Санкт-Петербурга, обращается к драме норвежского писателя Генрика Ибсена, написанной в конце XIX века. Причем драма эта, "Кесарь и Галилеянин", радикальным образом отличается от самых знаменитых его сочинений - она повествует об историческом персонаже, Юлиане Отступнике, IV века. Мало этого историзма в историзме, Тобрелутс еще добавляет театральности: роли исполняют Вагнер, Лу Андреас-Саломе, Ницше и другие. Итак, консерватизм, на первый взгляд. С этим первым взглядом и стоит разобраться. Великое Повествование о Борьбе Христианства и Античности разворачивается Ольгой Тобрелутс на 52 холстах. Во времена сверхскоростного сжигания информации художница посвящает себя многолетнему проекту. Погружается в глубокое прошлое. Читает и перечитывает самую большую, самую сложную и наименее популярную драму Ибсена. Воспроизводит ее на картинах, да еще и на 52! Кажется несомненным: консервативнее не придумаешь. На первый взгляд. Консерватизм в искусстве предполагает повторение, следование определенному канону, сохранение традиции, обращение к прошлому. Традиция - навязчивое воспроизведение тех же правил, того же кода. Учитель Ольги Тобрелутс Тимур Новиков к такому повторению и призывал, подобно герою ненашего времени. Настаивал на сопротивлении эпохе, на отпоре настоящему, на повороте истории вспять, на приоритете регрессивного эстетического фантазма перед фантазматикой политической актуальности. Приоритет очевиден - стабильность регресс-фантазма, мимесис реального как повторяющегося. Ольга Тобрелутс пишет реалистичные картины. - Что может быть сегодня консервативнее? На первый взгляд. Реализм - самый хитрый из обманщиков. Под маской реального реалистичная репрезентация внушает иллюзию существования "на самом деле". Однако картина лишь удваивает фантазмы Ибсена и его героев. Удваивает историю и раздваивает ее. Здесь-то первый взгляд начинает рассеиваться. Ряд картин Тобрелутс своей психоделической раскраской и явной фантазматической призрачностью отбрасывает тень на так называемые реалистичные картины, подвергая реализм сомнению. Более того, эти картины не дают усомниться в том, что перед нами бред и галлюцинации Юлиана Ибсена. Что же здесь - сохраненная реальность? Реальность на сохранении? Что может быть реалистичнее галлюцинации? Что - реалистичнее идеологического бреда? 2. Взглядом соблазненные Картину еще нужно переварить. Процесс этот требует времени. Картина - не fast food масс-медиального со-мерцания! Картина призывает к созерцанию. Психоинвестиции в картину теперь могут восприниматься как героизм. Такого рода инвестиции в галлюцинаторное пространство - чистая трата во времена консервативной иллюзии накопления информации. Это - регресс-героизм сопротивления сомерцанию. (Ни о каком созерцании в эпоху масс-медиа говорить не приходится. Созерцание предполагает размышление, совместное "зерцание", отзеркаливание, видение глаза субъекта и взгляда объекта. MTV-взгляд, TV-взгляд, Интернет-взгляд в режиме идеологии массовой информации предполагают сомерцание как совместный ритм интерфейса.) Впрочем, героизм Юлиана Отступника заключается не столько в том, что он решил повернуть историю вспять, сколько в том, что, осознавая невозможность победы, он все же идет навстречу своей судьбе. Идет к тому, что предчувствуется как реальное повторения, а не как повторение реального. Юлиан отступает назад. Он принимает эллинскую неизбежность Необходимости, в то время как его время приняло христианский идеал искупления страданиями первородного греха и мученической смерти, повторяющей путь Галилеянина. Парадоксальным образом отвергнутое Юлианом христианство породило героизм тоталитарных эпох с их идеалом мученичества и смерти за Родину, с откладыванием жизни на будущее, на "после смерти". Юлиан обретает бессмертие в выполнении предписанного предназначения. Он - предсовременный герой, который невинен, но не наивен, герой, преодолевающий цинизм грядущей эпохи. Если герой Ницше знает, что Бог умер, то герой Тобрелутс знает, что умер Герой. История не повторяется. Необратимость истории и сопротивляется консерватизму идеи повторимости, той идее, в частности, что Тобрелутс - дитя перестройки, пережившая гибель богов, и это событие приводит к аналогии распада империи "СССР" с распадом "Римской империи". Такая аналогия "действительно" возможна. На берегах веры в то, что представляют боги галлюцинации. На том же берегу и возможно амбивалентное расщепление драмы Ибсена: истина или красота, христианство или античность? Именно в галлюцинаторном бреду, в соблазне взгляда предстают эти Великие Повествования. Ни в каком другом режиме они актуализированы быть не могут. В этом же соблазне взгляда предстает и вопрос красоты моделей на картинах. Откуда взялась эта "красота"? - Из масс-медиального пространства индустрии моды и развлечений, конечно. Что бы значила эта консервативная, антифеминистская точка зрения? Снятие табу на "красоту", на устанавливаемый индустрией моды и развлечений переменчивый канон? Смену эстетических и этических ориентиров, когда "старая красота более не прекрасна и новая истина более не истина"? Идеологический "реализм" масс-медийного пространства? Стратегию соблазнения субъекта оптикоцентрическим капитализмом, вытесняющим призрачность капитала? На воспроизводство стратегии скопофилических масс-медиа на картинах Тобрелутс указывает андрогинность и звездность "героев", их характер символического, а точнее - оптического капитала, восполняющего бестелесность цифры. Этот оптикокапитал - от анонимной звездности персонажей модельных агентств до идеологической звездности Ницше или Вагнера - сам оцифрован. Таков еще один аспект тотальной галлюцинации средств массовой дезинформации в представлении Ольги Тобрелутс. 3. Звездная пыль масскультуры "Звезда"! Вот где Великое Повествование с его консерватизмом начинает разъедаться. Послание расходится с технологией послания. Иисус Христос Суперзвезда уже не просто звезда, а "супер-", "мега-", "гипер-" звезда масс-медиа, но никак не Герой, скрепляющий Великое Повествование Христианства. Он - просто "супер", "мега", "гипер". Преходящий характер звезды, ее информационная обреченность, ее готовность к судьбе рассеявшейся галлюцинации просматривается на фоне восхождения следующей звезды. Сама репрезентация Тобрелутс на это и указывает. "Фирменный" жест художницы - гибридизация высокого образа "Глубокого Прошлого" с образом масскульта - подрывает вневременной статус истины и красоты. В роли библейского Адама выступает Элвис Пресли. Остается включить психомикрофон гиперреального караоке. Во времена Элвиса Пресли еще можно было сказать, что звезда - это зрелищная репрезентация живого человека. Теперь едва ли можно что-то обнаружить по ту сторону репрезентации. Разве что фабрику звезд, этот инкубатор десубъективированных медиа-клонов. В такой ситуации остается лишь вопрос, кому принадлежат авторские права на образ звезды неба-клона. С вопросом авторских прав на образ звезды неба-клона Тобрелутс уже довелось столкнуться при воспроизведении лика Леонардо ди Каприо. Юлиан Ибсена/Тобрелутс - звезда, но, в отличие от звезд масскультурного мифа, он лишен стабильной узнаваемости. Юлиан - утраченный образ. Художница представляет именно утрату образа. Оцифровывание, воспроизведение, тиражирование представляют не что иное, как эту неповторимую утрату. Если в драме Ибсена Юлиан настойчиво ускользает от читателя в свои сновидения, бред и галлюцинации, то в работах Тобрелутс он претерпевает постоянную визуальную трансформацию. Чтобы репрезентировать героя, художница создает, по ее словам, "грандиозный ребус с понятным интерфейсом", элементы которого - фрагменты произведений искусства, натурные съемки. Технология "Фотошопа" собирает дефрагментированное повествование. Итак, образ звезды - образ переходящего галлюциноза. В работах Тобрелутс Юлиан замещается Александром Македонским (переприсвоенная художницей скульптура "Сон Александра Македонского"), младенцем, возвещающим о грядущем Третьем Царстве (скульптура "Первые шаги), Каином и Авелем, Афанасием Великим в пустыне со львами, о котором в драме имеется лишь косвенное упоминание, но эта картина в свою очередь отсылает к историям с Даниилом, Дионисом, Ницше. Великое Повествование невозможно. Оно начинает рассыпаться на фрагменты. Никакое сохраненное, консервативное Великое Повествование "Юлиан Ибсена" в эпоху фрагментированного взгляда не выстраивается. Напротив, 52 картины - лишь начало дефрагментации. Кроме того, при взгляде на эти картины возникает эффект дежа вю. Мы уже где-то видели эти образы, однако новая комбинация делает их неузнаваемыми. Перечитывающая Ибсена в контексте западноевропейской визуальной культуры художница подтверждает: культурное воображение - фантазматическое по преимуществу. С цифрового фотомонтажа она воспроизводит метонимическое смещение героя. Юлиан Тобрелутс - мерцающая звезда дигитальной технологии, дестабилизированная, неузнаваемая, постоянно разменивающая один образ на другой. Стабильная картина дестабилизирована. Взгляд эпохи MTV не может быть статичным. Взгляд бегает, приударяет, подмигивает, моргает, раздваивается, рассеивается, скачет, перескакивает, содрогается, трепещет, пульсирует. 4. Китч Масскультурная образность, квазиреалистичность репрезентации снимают пафос идеологии консервативного академизма, но ставят вопрос о китче, салоне и той любви к искусственному и преувеличенному, которая, для Сюзан Зонтаг, определяет эстетику "кэмпа". Впрочем, сегодня такого рода эстетика эстетики скорее поднимает вопрос о тотальной эстетизации. Оптикоцентризм глобального капитализма успешно скрывает, что мир - упаковка, в которой ничего нет, что мир - глянцевый журнал, рекламирующий цифру. Эстетический пафос рассеивается в самой технологии соединения образов времени с образами, которые полагают вечными. Тобрелутс работает с новым ощущением времени, с тем ощущением, которое родилось в конце XX века. Это - спрессованное не телеологическое время. В нем прошлая история сосуществует с настоящим, а будущее предопределяет восприятие прошлого. Монтаж выявляет это ускорение одновременности. Ускоренная одновременность - видение Пророка Магомета, которое массмедиальная технология репрезентации стремится сделать всеобщим достоянием. В этом отношении выбор "Кесаря и Галилеянина" парадоксальным образом оказывается не столько консервативным, сколько актуальным в силу глобальности сновидений, бреда и видений Юлиана. В силу его гомологичности всевидящему сомерцающему взгляду масс-медиа. В силу тоталитаризма сферы масскультурного воображаемого. 5. Еще и еще: постосовременная современность? Можно ли увидеть расстояние между Ольгой Тобрелутс и Юлианом Ибсена? Этот вопрос еще с одной стороны показывает, сохраняется ли консервативное Великое Повествование, или же оно рассыпается. Если расстояние есть, то взгляд рассеивает Великий Фантазм. Расстояние это обнаруживается в виде зазора между репрезентацией и технологией репрезентации. Компьютерное воспроизводство удаляет от уникальной ауры романтической современности. За образом - цифра. Великий Фантазм рассеивается и с другой стороны. Эта сторона - цитатность, перенесенная в план образности. Адам - не Адам, а "Адам", Юлиан - не Юлиан, а "Юлиан", Елена - не Елена, а "Елена". Герои - это всегда уже объект воображения, причем Воображения массмедиального. Если в предыдущие эпохи на место героев воображение ставило индивидуализированный образ, то теперь - массмедиатизированный. Герои десубъективированы. Сомерцатель не проживает историю сам. История - привидение, проникающее в погруженного в масс-медиальное пространство сомерцателя. Третья сторона расщепления, образующего расстояние, - театральность представления. Картина не только говорит теперь: смотри на меня, мой взгляд соблазняет тебя, но и: я - всего лишь картина, смотри за собой, не смотри на меня. Картина возвращает взгляд. Она закрывается со словами: возьми мой взгляд себе, я тебе его дарю. Возьми... Если сможешь... 6. Два взгляда - одна иллюзия Образность каждой картины Ольги Тобрелутс восполняется цитатой из текста Ибсена. Такое сочетание воспроизводит еще одно средство десубъективации текста - комикс. Вся патетика "Кесаря и Галилеянина", все колоссальные психологические инвестиции художницы в изучение текста оказываются за кадром. Великое Повествование превращается в комикс. Таково восприятие. Таково массмедиальное воображаемое. Вот два иллюстрирующих фрагмента из масс-медиа: "...Работы Ольги Тобрелутс /.../ - огромный мультик. Компьютерная техника - послание более мощное, чем вся европейская культура. /../ В наши дни даже игровое кино все труднее отличить от анимации: пусть и живопись не кочевряжится, пытаясь сохранить "невинность"" (Михаил Трофименков). "Ожидается море красоты, выведенной на широкоформатном цветном принтере. Немного сонной, разомлевшей на солнце, полной красивых женщин в красивых платьях, как будто только что после бани. Ангелы сверкают стройными ягодицами. И кажется, даже львам лень грызть очередного христианина. Помяните Ибсена, но тут же и забудьте. Тобрелутс иллюстрирует не его, а Генрика Сенкевича - не "Кесаря и Галилеянина", а "Камо грядеши". Иногда, впрочем, кажется, что вовсе и не "Камо грядеши", а "Гладиатора" Ридли Скотта" (Алексей Раппопорт). Блокбастер - не Великое Повествование. Блокбастер - постоянный временщик, занявший место Великого Повествования. Судьба блокбастера - быть списанным (во всей двусмысленности этого слова). Блокбастер априори списан в анналы информационного забвения масс-медиа, пожирающего собственные продукты. Блокбастер - консерватор, неспособный к самосохранению. В осадке - лишь кассовые сборы. Консерватизм не может быть приписан ни оцифрованному "Кесарю и Галилеянину", ни жесту обращения к Великому Повествованию Ибсена. Он может быть приписан только приписывающему. В частности, приписывающему две идеи. Идея первая: "Работы Тобрелутс - не настолько глубоки, насколько это представляется искусствоведам и критикам". Идея вторая: "Искусствоведы и критики должны замолчать. Говорить о такой эстетике значит предавать ее. Здесь достаточно восклицания: "Ах, какой ужас! Это же - китч!" или: "Ах, как красиво! Какая прелесть!" Нет ничего странного, что восклицание сторонника "высокого" искусства симметрично восклицанию любителя "кэмпа". Оба взгляда предполагают сохранение некоего послания, заложенного в репрезентации. Оба взгляда пребывают в иллюзии законсервированного невинного восприятия.
Виктор Мазин
Теоретик, художественный критик и куратор. Специалист в области теоретического психоанализа. Регулярно публикуется в "ХЖ". Живет в С.-Петербурге. |
