Наркотическая революция в России произошла. Теперь наркотики и в России имеют свою собственную историю. Русский читатель уже может посмотреть на "Голый завтрак" Уильяма Берроуза сквозь русский психоделический опыт.
У этого романа - более чем плотная оболочка скандала, и, что пока не очень привычно для русского читателя - скандала не политического, а связанного с эстетической книги. Русский литературный скандал был и остается политическим скандалом. Русский литературный скандал никак не выйдет на уровень эстетики. Хотя в случае с "Голым завтраком" политики тоже хватало.
Для суда над этим романом у американской юстиции были все основания. Неискушенному читателю шокирующим в книге могло показаться абсолютно все: и откровенные описания наркотических состояний и фантазий, и гомосексуальная эротика, и сленг городских низов. Верховным судом штата Массачусетс в 1966 году Берроузу ставилось в вину, что эта книга: "а/ вызывает похотливый интерес к сексу. б/ является открыто агрессивной, так как подрывает общественные устои в/ не несет в себе никакой социальной ценности". Но, пожалуй, самым вызывающим в книге казалась ее автобиографичность и самоидентификация в ней автора. К этому времени Берроуз не только прошел огонь, воду и медные трубы всех возможных опытов с наркотиками, но и смог вылечиться от пристрастия к ним. В предисловии к книге Берроуз хвалит медицинский препарат апоморфин как самое действующее средство в борьбе с наркотиками; все остальные лекарства ему не помогли. "Мастер - наркоман" (как сам себя называет Берроуз) вроде бы демонстрирует "Голый завтрак" как результат избавления от привязанности к наркотикам; роман является счастливым исходом тяжелой болезни.
Все закончилась хорошо не только в книге; Америка без счастливых концов - не Америка. Выступавшие на суде в качестве свидетелей - экспертов Норман Мейлер и Ален Гинзберг назвали "Голый завтрак" книгой честной, мужественной и обладающей несомненными литературными достоинствами, книга была признана не опасной для общества, а судебное разбирательство обеспечило ей сильную рекламу. "Голый завтрак" стал одним из евангелий поколения битников и вошел в обиход поп-культуры. Теперь он уже давно классика американской литературы и даже был экранизирован в Голливуде.
Еще совсем не так давно казалось, что для России "Голый завтрак" никогда не станет практическим пособием. Россия - страна настолько мощной алкогольной традиции, что даже гипотетически доза героина не может составить конкуренцию стакану водки. Даже в кругах отечественной богемы наркотики никогда не переходили границы экзотики; на первом месте безоговорочно оставался алкоголь.
Но так только казалось. Алкогольная традиция рухнула вслед за Берлинской стеной. Водка уступает место героину. Наркотики в России заменили политику. Раньше в России сажали в основном за политику. Сейчас в России сажают в основном за наркотики.
Поэтому в России "Голый завтрак" как пособие уже "перезрел". Он актуален уже не наркотиками и "агрессией" . Он актуален скорее антитоталитаризмом. Ведь "Голый завтрак" - это не только наркотики, это еще и антиутопия, своеобразная психоделическая вариация на темы "1984" Орвелла, но только в сторону тотального контроля не мозгов, а наркотиков. В конце концов, принимать или не принимать наркотики - это личное дело каждого человека, и запрещая наркотики, государство нарушает декларированные права человека. Вообще это все довольно просто. Но для России это все совсем непросто.
"Литература наркотиков" в двадцатом веке вышла на новый, более качественный уровень. Девятнадцатый век еще достаточно невинен; Томас Квинси с "Исповедью англичанина, употребляющего опиум" и Шарль Бодлер с "Цветами зла" не пошли дальше опиума. "Писатели - наркоманы" двадцатого века - и Хаксли, и Беррозуз, и Кастанеда с бесконечными откровениями Дона Хуана, и многие другие смогли попробовать ЛСД, героин, грибы, кактусы и все остальное.
Наркотическая прививка, пока, правда, довольно слабая, сделана и русской литературе. Есть опубликованный в Париже в 1934 году "Роман с кокаином" М. Агеева, который по одной из версий считается мистификацией Набокова. Впрочем, в этом романе больше Советской власти, чем кокаина. Есть наркотические ходы и в современной русской прозе у Виктора Пелевина и Егора Радова.
Должен ли писатель, работающий с наркотической эстетикой, сам употреблять наркотики? Наверное, нет. Наркотики уже перестали быть интригующим фактом биографии, и писатель, разрабатывающий наркотическую жилу, может обойтись и без наркотической практики. Наверное, можно принимать "только" слово. Слово само по себе уже есть довольно сильный наркотик.
|
