Я всегда считал, что среднестатистическая девушка с высшим гуманитарным образованием Льва Гумилёва читать не будет.
И вовсе не из-за того, что Лев Гумилёв - плохой стилист. Да Лев Гумилёв - лучший русский стилист! Кроме Льва Гумилёва, в России и стилистов-то не было. Но тем не менее - Лев Гумилёв и среднестатическая девушка несовместимы.
Самое святое в жизни - друзья. Естественно, после самой жизни. Раз пришли друзья - всё надо бросать; жена, ребёнок, литература подождут, а сейчас надо всё бросать и, как в старые добрые времена, бежать за водкой. В коммерческий киоск. Хотя в старые добрые времена коммерческого киоска не было. Он появился и расцвёл уже в новые времена.
По дороге туда, чтобы не бежать порожняком, меня посетили две мысли. Первая: все остальные писатели - уроды, и только я один - очень хороший! А все остальные писатели и пишут плохо, и отвратительные люди. А самый главный урод - Сомерсет Моэм. Следующий главный урод - Ремарк.
Вторая мысль прищла одновременно с первой. Один только я урод, а все остальные писатели - молодцы! И пишут заебись, и замечательные люди! А самый лучший из них - Сомерсет Моэм. Как он написал "Луну и грош"! А как он хорошо написал "Театр"! И как он мощно написал "Котлован"! "Котлован", правда, написал не Сомерсет Моэм, но ничего страшного, ни хуя он от этого не потерял, хотя вполне мог бы написать и "Котлован"; "Котлован" не менее интересная ситуация, чем "Театр". Лучше писатель, чем Сомерсет Моэм, только, может быть, и есть что Ремарк.
Пришла и третья мысль - о русской литературе в частности и о литературе вообще. Ну, и хуй с ней, с этой мыслью. потому что слишком грустная мысль.
В коммерческом киоске сидела девушка. Это ладно. Другое было плохо: девушка читала Льва Гумилёва, русского подражателя Тойнби. Девушка читала одно из лучших его произведений - "Этногенез и биосфера Земли". Приличная девушка такие книги не читает, тем более на работе. Приличная девушка во время работы занимается чем-то иным; например, ебётся, или, возможно, читает детектив, или просто работает. Лена разрушила моё представление о приличных девушках; Лена читала на работе Гумилёва, оставаясь при этом более чем приличной девушкой. И совершенно неодобрительно продала мне водку. С осуждением. С таким осуждением, что мне даже пришлось взять закуску и пригласить ее на завтра в ночной клуб - и не простой, а молодёжный. То есть там не только пели и танцевали, но и увлекались наркотиками.
Лена даром что читала на работе Гумилёва, но толк в молодёжных делах знала. Я думал, что между рейвом, техно, хаусом и хуй его знает ещё таким же чем-то подобным разницы нет никакой. Но Лена мне объяснила, что между рейвом, техно, хаусом и хуй его знает ещё таким же чем-то подобным разница колоссальная. И каждый из этих танцев стимулируется конкретным наркотиком.
После ночного клуба потянуло ебаться. Это дико. Сейчас не время ебаться. Сейчас надо думать о России, о том. как вывести ее из затянувшегося социально - экономического кризиса, о будущем русской науки, а то, гниёт, как сирота, на корню. Не выдают зарплату шахтёрам - и об этом надо полумать и принять какие-то необходимые меры! А ебаться можно и потом. Вот выйдет Россия из затянувшегося социально - экономического кризиса, вот станет всё понятно с русской наукой, вот дадут зарплату шахтёрам, вот закончат воровать вещи в Шереметьево-2 - вот тогда можно будет и поебаться.
Но мы всё равно решили поебаться сейчас, - неглубоко, невысоко, сильно себя не утруждая, - но всё-таки поебаться, несмотря на плохие сопутствующие обстоятельства с Россией и даже то, что у Лены дома был ребёнок.
Некоторые тихие русские интеллигенты вроде того же Льва Гумилёва до сих пор считают, что сын тяжело переживает половую жизнь мамы. Особенно, когда мама без мужа. Медведь бы задрал этих самых тихих русских интеллигентов! Сын всегда, напротив, рад, когда у мамы, если мама без мужа и если мальчик уже большой, если он уже в школу ходит, наладилась половая жизнь. Какая ревность! Ревности тут нет никакой. Тут только одна радость. И спокойствие - за маму. Сын переживает теперь только за себя из-за своей неудачной половой жизни, а за маму он спокоен. Да и в доме меньше хлопот. Да у мамы лучше с нервами. Я не о том, что сына надо обязательно брать с собой в постель, когда маме нашлось с кем поебаться, - но рядом с постелью его можно оставить вполне. Хороший сын всегда приветствует мамин оргазм.
У Лены было много Гумилёва - почти весь. Так много Гумилёва в доме держать нельзя. Одну книгу не грех и спрятать! Я спрятал "Древних тюрок" - произведение не менее сильное и возвышенное, чем "Этногенез и биосфера Земли".
С утра Лена торопилась на работу в коммерческий киоск и никак не могла найти того Гумилёва, которого я сознательно спрятал."Я не могу продавать "Сникерс", если нет под рукой Гумилёва, - жаловалась она. - И мне тоскливо, и "Сникерс" плохо идёт. Да и Гумилёв при "Сникерсе" воспринимается лучше".
Гумилёв - большой, как-никак учёный, а большого учёного издалека видно. Поэтому Лена нашла Гумилёва раньше, чем я показал ей, где он всё-таки лежит. И уже спокойно пошла на работу в коммерческий киоск.
Крммерческий киоск в новые времена стал одним из самых карьерных мест России. Лена была сто раз права, что там работала! Коммерческий киоск восхищал, но и раздражал одновременно. Многие коммерческие места - "МММ", Солженицын, компьютерная графика, политическая оппозиция - коммерческими быть перестали, а коммерческий киоск - нет.
Чтобы достойно пережить новые времена, я иногда много пил и в таком виде посещал разные интересные места: библиотеки, театры, выступления деятелей культуры. Но этого никто не заметил и не оценил по достоинству. В тех местах все сами много пили, и я на общем фоне не выделялся никак. Поэтому я прекратил иногда много пить и смог серьёзно заняться феноменом коммерческого киоска.
Нам пора презирать коммерческий киоск за популизм и конформизм. Коммерческий киоск - предельное овеществление надежд русской души. Коммерческий киоск - наиболее надёжное прибежищие для измаявшейся русской души. Коммерческий киоск сделал всё,что мог, для русской души и даже больше! Но для полного счастья русской души коммерческому киоску кое-чего не хватает. И тут есть вина Маркса.
Маркс - очень интересный писатель. Я, в отличие от многих, высоко ценю его стиль. Как и стиль Льва Гумилёва. Мне очень нравится "манифест Коммунистической партии". Совершенно охуительная штука! Особенно по энергетике. По содержанию, конечно, говно, но по энергетике очень интересная. Нетрадиционная и перспективная. Многообещающая штука. Хотя, по содержанию, конечно, говно.
Другое дело. что Маркс не понял сути товарно - денежных отношений. Какой там "товар - деньги - товар"! Эта формула звучит совершенно иначе: "товар - деньги - душа"! Деньги, выпученные за товар, в итоге обогащают душу, А если они не обогащают душу, то какого хуя нам тогда такие деньги?!
Я наконец-то сформулировал свои претензии к коммерческому киоску: нам, истинно русским литературным людям, важно, чтобы товар был не только грубо материальным, но и одухотворённым. И получаемые за него деньги - также. Чтобы это были не просто денежные знаки, а нечто большее, чем просто денежные знаки! А иначе ты нам этот товар, пусть он даже и с акцизной маркой, не показывай, и эти деньги, пусть они даже и большие, не предлагай! Иначе мы на этот товар и на эти деньги смотреть не будем, если на них нет штампа одухотворённости.
Когда всё только грубо материально - это тяжело. Это невыносимо. Ты, коммерческий киоск, на нас грубой материальностью не дави, ты нам её преподнеси в синтезе с нежной одухотворённостью! И тогда мы все будем твои навсегда.
И к блядям претензии почти схожие. Будь ты хоть трижды блядь, пусть на тебе, бляди, уже живого места не осталось, но чтобы из пизды у тебя, блядь, текла вместе с твоими блядскими выделениями самая светлая одухотворённость. А если одухотворённость у тебя не течёт, тогда, блядь, считай, что ты совсем не настоящая блядь.
Но проститутки всё-таки нужны. Для повышения потенции честных правильных девушек. Честные правильные девушки, глядя на проститутку, возбуждаются быстрее, чем глядя на кого-нибудь ещё.
Лена по-прежнему успевала найти спрятанного Гумилёва без моей подсказки. Она даже могла определить его по запаху с закрытыми глазами. С "Этногенезом" она ещё иногда путалась, но с "Древними тюрками" - никогда!
Это была опасная игра! Однажды она могла бы закончиться плохо. Но она всегда кончалась хорошо. Но однажды она действительно закончилась плохо.
Однажды мы с Леной, когда она в своём коммерческом киоске устала больше обычного, крепко выпили, а перед сном немного поиграли в поиски Гумилёва. Лена снова нашла его без труда.
Ночью я проснулся. Обычное дело, когда выпьешь много! Лены рядом не было. Лена ходила по квартире и что-то искала, меланхолически ощупывая предметы. "Блядь, да это же лунатизм, - понял я. - Самый настоящий обыкновенный лунатизм". Лена подошла к детской кроватке и стала что-то искать там, без всякой жалости переворачивая ребёнка, которого, между прочим, очень любила. Ребёнок заревел. Я тоже почти заревел. Лена ещё где-то час продолжала искать Гумилёва.
Утром я серьёзно поговорил с Леной. "Гумилёв, хотя и плдражал вовсю Тойнби, очень большой учёный, кто спорит, к тому же сын двух сразу очень больших поэтов, но ведь это ничего не означает. Нельзя же читать только его одного! - убеждал я Лену. - Такая любовь приводит к лунатизму". Лена обещала на время рассаться со всеми книгами Гумилёва, кроме "В поисках потерянного царства".
На следующую ночь мне приснился Достоевский. Это неправильный сон! Достоевский - плохой персонаж для сна! Точнее, плохая примета. Сегодня - Достоевский, а завтра - упыри, зомби. бэтмены и другие недоумки американской кинематографической жопы.
Я рассказал о сне Лене. Лена завидовала. "Лучше бы он мне приснился! Тебе-то зачем Достоевский?" - негодовала она. "А зачем тебе? Не солить же его; Достоевский - не огурец!" - довольно резко ответил я, хотя прекрасно понимал, что Лена права, мне Достоевский в снах действительно не нужен. Мои сны - не психбольница, где бы каждый эпилептик качал права.
Я бы с удовольствием отдал Лене Достоевского. Ведь ей он так нужен! Если бы Лене приснился Достоевский, она бы спокойно с ним общалась, а не занималась бы в приступах лунатизма поисками Гумилёва. Но я не умею никого экстраполировать из своего сна в чужой.
Чтобы Достоевского больше не было, я стал заранее моделировать сны, словно я теперь талантливый венгерский инженер Рубик, сконструировавший знаменитый на весь мир кубик, или даже главный изобретатель советских ракет Королёв. Сам Королёв! - до того интересными оказались сны без Достоевского.
Кроме Гумилёва, у Лены был ещё один кумир - Азиз, владелец коммерческого киоска, где она работала. Азиз, кажется, нравился Лене даже больше. "Он и поэт, и коммерсант, и пассионарий, и вообще у него большие планы; он хочет торговать одновременно и "Сникерсом", и Гумилёвым", - Азиз был для Лены идеальным воплощением нового времени.
Лена хотела снять фильм по Гумилёву, по "Этногенезу и биосфере Земли". И причём не документальный, а художественный. Но так трудно найти актёров! Кто будет играть этногенез? А кто биосферу? А кому можно доверить роль Земли? Столичные актёры себя исчерпали. Провинциальные актёры тоже себя исчерпали. Все себя исчерпали! Но столичные актёры - вот они, рядом, бери - не хочу, а провинциального актёра ещё надо найти. Среди столичных актёров интересных типажей и фактур нет, после смерти Леонова и смотреть стало не на кого; вот Леонову вполне можно было дать роль этногенеза, впрочем, ему можно было дать и биосферу, и Землю. Как Леонов прекрасно сыграл у Тарковского! У Тарковского Леонов, кажется, не играл, но это ничего не значит - Леонову по зубам была бы любая роль в фильмах Тарковского! Да Леонову вообще можно было доверить всё! Он сыграл бы любую роль. Но Леонова с нами больше нет, а у провинциальных актёров тоже интересные фактуры закончились. И что теперь? Я посоветовал Лене обратить внимание на Голливуд. Говно говном этот Голливуд - но есть же там интересные фактуры! Вот, скажем, Роберт де Ниро. Вполне потянул бы роль этногенеза. А Джек Николсон? Сразу бы, конечно, не потянул, но порепетировал бы некоторое время, ещё бы некоторое время порепетировал, вошёл бы в русский контекст и потянул. А если дать роль Земли Шарон Стоун? "Шарон Стоун - обыкновенная небритая пизда! Шарон Стоун в моём фильме играть не будет, - отрезала Лена. - Я не возьму ее даже в эпизод! Пусть ищет других режиссёров! Можно попробовать Чурикову. Или Терехову. Ведь Чурикова очень хорошая актриса! Но Терехова лучше. Зато Чурикова масштабней".
Впрочем, на кино денег всё равно не было. В новые времена на кино деньги хуй найдёшь. Но кино-то снимать надо. Поэтому Лена думала отдать роль этногенеза Азизу. Пусть он хотя бы прочтёт сценарий и начнёт репетировать роль
Железная рука лунатизма отпустила Лену, но зато у неё появились видения. В этих ведениях в коммерческих киосках не торговали больше "Сникерсом", а торговали только Гумилёвым. Лена охотно рассказывала мне о своих видениях. Но люди, которых посещают видения, не говорят о своих видениях! А если люди говорят, то у них плохие ненастоящие видения - видения, никого ни к чему не обязывающие.
Тем более, что "Сникерс" выше Гумилёва. В Гумилёве пассионарность то есть, то нет, а в "Сникерсе" она есть всегда. И в Алёне Апиной есть пассионарность. В Алёне Апиной просто до хуя пассионарности! Конечно, не столько, сколько в "Сникерсе", но всё равно много.
"Азиз меня выебал", - прибежала в слезах Лена. "Когда мы с ним обсуждали актёра на роль этногенеза в моём фильме, он возбудился, повалил меня на "Сникерс" и выебал, мучая тем же "Сникерсом", - ревела она. "Я убью Азиза", - тихо, но твёрдо сказал я. "Не надо, не смей, - она испугалась, - Азиз решил стать спонсором крутого постмодернистского альманаха. Азиз решил вытащить из руин русскую литературу. Если его убить, что же тогда будет с русской литературой?! А завтра он обещал выебать меня с "Хот догом", - снова заревела она".
В эту ночь Лена снова как во сне ходила по квартире и искала Гумилёва, меланхолически трогая предметы. Сексуальная травма! Но тут уже Гумилёв совершенно не при чём, тут уже виноват только один Азиз.
Азиз ведь пишет стихи - довольно хорошие традиционные лирические стихи, например, о том, что кошки по ночам, когда мяукают, то напоминают этим своим ёбаным мяуканьем крики грудных младенцев, но собирается издавать крутой постмодернистский альманах, имеющий мало отношения к традиционному лирическому стихосложению. Азиз прав - у нас пока мало крутых постмодернистских альманахов! У нас их, можно сказать, практически и нет. Но всё равно, Азиз, не истязай наших женщин "Сникерсом", когда ты ебёшь их, Азиз! Будь с ними повежливей. Пожалуйста. И "Хот догом" их тоже не истязай! "Хот дог" для наших женщин ещё более тяжёлое испытание, чем "Сникерс". Хотя наши женщины могут потерпеть. Ради крутого, чётко артикулированного постмодернистского альманаха они могут вытерпеть всё.
Надо терпеть. Нам всем. Нас всех уже ничего, кроме сложных отношений с русскими женщинами, не ждёт. Славистам мы неинтересны; абсолютно. Неинтересны, и всё. В гробу нас видели слависты! Слависты застыли на одной точке и не хотят идти дальше. Западным издателям мы тоже неинтересны - чем западному издателю может быть интересен писатель, работающий на русском материале? А ничем!
Я подарил Лене хорошо изданную книгу Гумилёва - "Хунну". И "Древнюю Русь и Великую Степь" тоже подарил. Пусть сидит дома и читает. Подождём, пока Азиз утихнет. Там посмотрим. Ты, Азиз, ёб твою мать, всё же знай меру - как это можно русскую женщину, с которой у нас и так сложные отношения - "Хот догом"!
Все эти Азизы, Иваны, Бесланы, Моисеи, Джавахарлалы, Джоны, Пьеры и прочая мразь ещё долго будут ходить по земле, заливать нефтью Балтийское море, вырубать девственные леса в Карелии, устраивать ядерные испытания в Тихом океане, отстреливать уссурийского тигра, жрать, срать, ссать, а потом снова жрать, и опять ссать, а потом, конечно, можно и посрать, потом спать, чтобы затем по нововму циклу жрать, ссать и срать, чтобы потом немного поспать, чтобы отдохнуть, чтобы снова и снова опылять говном и мочой Землю и ее биосферу, нарушать все и всяческие нравственные, уголовные и экономические законы, и просто элементарные приличия, тратить деньги на всякую херню, не тратить их на достойные мероприятия, сморкаться, сводить прыщи, стричь ногти, брить подмышки, чистить обувь, лечить зубы, пердеть в те минуты, когда в "Новостях" говорят о забастовке шахтёров (а что может быть важнее для России, чем забастовка шахтёров), ненавидеть наших меньших братьев - гомосексуалистов, трансвеститов, преподавателей математики, наркоманов и собак итальянской породы "кане - карсо", пить в жару пиво, чтобы затем в холода - водку, предпочитать чай кофе, верить рекламе, думать, что в начале был хуй, а только уже потом - слово, ни разу в жизни не заплакать под музыку не от лука, а именно от самой музыки, часами не отходить от игровых автоматов, заглядывать женщинам под юбки, уничтожать осетра в Волге и носорога в Африке, так и не узнать, чем отличается Фрейд от Юнга (я, правда. сам уже не помню чем, но ведь наверняка чем-то да отличается), не помнить где, когда и зачем родился Гёте, так и не научиться играть на клиторе, как на арфе, или, в крайнем случае, как на аккордеоне, да и на этом тоже не научиться играть, пачкать нижнее бельё, посуду, комнатные растения и пол в прихожей, раздражать своим появлением родственников и посторонних людей, не найти применения даже тем немногочисленным талантам, которые у них всё-таки есть, бояться прикоснуться к поросёнку, только что искупавшемуся в осенней луже, шарахаться прочь от городских сумасшедших и концертов в консерватории, гнусно обращаться с молоденькими проститутками и пожилыми феминистками, не издать ни однрого крутого постмодернистского альманаха, искренне не понимать значения слова "сотериология", и опять тратить безумные деньги на алкоголь, сигареты, казино, таблетки от кашля и разную паршивую "от кутюр", не научиться говорить по-корейски или по-гречески, стараться не замечать бездомной собаки с больной лапкой, считать лучшими певцами в мире Джексона и Шуфутинского, презирать "Гринпис" и вообще экологию, находить в чужой ноздре волос и не находить в своей лес, плевать во все стороны вместо того, чтобы плевать в строго отведённом месте или совсем не плевать, пока наконец когда-нибудь не успокоятся и не очистят мир от своих бесконечных жранья, сранья и ссанья.
Жалко, нет в этом мире больше русской литературы! Она бы показала всем этим Азизам, Иванам, Бесланам, Моисеям, Джавахарлалам, Джонам, Пьерам и прочей мрази, как можно обходиться в этой жизни без ссанья, сранья и жранья, что вначале было слово, а никакой, естественно, ни хуй, что на клиторе можно играть как на арфе, как уважать экологию, где Восток, а где Запад, где волос, а где лес, и, самое главное, как надо жить в правде и какой мощной пизды можно получить за малейшее отступление от этой правды! Так что теперь всякая мразь может позволить себе спокойно резвиться и кукарекать. Теперь всякой мрази уже нечего бояться.
А русская литература не ушла! Нет, она просто находится сйчас в доме отдыха, где приводит себя в порядок, но совсем скоро она предстанет в новом блеске своей славы и разнесёт всех своих врагов на мелкие кусочки от Багамских островов до последней злоебучей чёрной дыры в самом далёком углу Вселенной.
|
