Страх отнять у человека последнюю бутылку водки. Человеку в жизни непросто - счастья мало. Правды мало. В кино - ничего интересного. По телевизору - сплошной футбол. Правительство конкретных мер не предпринимает. Все дебилы. Шахтеры - дебилы. Бизнесмены - дебилы. В налоговой инспекции тоже все дебилы. Дебилы и в поликлиниках. Дебилы в журналах. В газетах опять же дебилы. Даже на радио дебилы! Ситуация очень сложная; собственно говоря, кроме водки человеку ничего не остается. Человека жалко. Человека можно понять. Отнимать у него водку грех - тем более последнюю. Но так много пить тоже грех! Даже несмотря на то, что все вокруг дебилы и ситуация довольно сложная. Но уже не осталось никаких сил смотреть на то, сколько человек пьет водки! Поэтому можно не выдержать и отнять у него последнюю бутылку - и пусть он в этой сложной ситуации что хочет, то и делает без водки!
Страх старых друзей. Поговорку "старый друг лучше новых двух" придумали садисты. Или мазохисты. Скорее всего, и те, и другие одновременно. Еще в этот момент к ним присоединились какие-нибудь романтически настроенные монархисты. Обычно садисты и мазохисты не имеют дела с романтически настроенными монархистами - но для создания этой поговорки они сошлись. Здесь они объединились. Здесь они сделали исключение. И зря! Старый друг ничуть не лучше новых. Старый друг значительно хуже новых. Впрочем, новые друзья тоже говно.
Страх, когда по ночам кричат кошки. Кошки кричат как грудные младенцы. Грудным младенцам стало скучно дома. Грудные младенцы вышли на улицу и закричали.
Я не идиот, и не то, что не идиот, но и мужчина в основном довольно рассудительный. По крайней мере, не мудак. Я, блядь, понимаю, что это никакие на хуй не грудные младенцы - ведь не мудак! Грудные младенцы по ночам по улицам не ходят. Грудные младенцы по ночам находятся дома и спят, а если не спят и кричат, то тоже дома.
Кто там кричит - кошки, не кошки - но понятно, что не грудные младенцы. Но все равно страшно.
Страх, что Ельцин так ничего до сих пор и не знает про постмодернизм. Не знают и Кириенко с Юмашевым. Возможно, знают Немцов и Чубайс и могут при случае рассказать Ельцину. Но, возможно, и они тоже не знают.
Страх соседской овчарки. Зовут собаку Роберт. Собака хорошая. Добрая. Но может облаять. Может и укусить.
Страх палтуса. Рыба, конечно, вкусная. И костей мало. Но некоторые так ее могут приготовить, что есть, будет невозможно!
Страх, что на носу двадцать первый век, а к нему ни хуя еще ничего не готово.
Страх телесериала "Петербургские тайны". Сериал - полное говно. Роман, по которому снят сериал - говно. Актеры в сериале - говно. Телеканал, по которому показывают сериал, - тоже говно. Это как раз не страшно. Говна-то вокруг много. К говну мы уже привыкли. Говном уже не удивишь. Говно уже не пугает. Другое пугает: этот сериал про меня! Петербурга там нет - там есть только я! Все тайны там мои! А про себя все-таки думаешь иначе, чем как о материале для телесериала.
Страх, когда отключают воду. Без воды, конечно, можно и потерпеть. Побриться в крайнем случае, можно где-нибудь в городе. Помыться тоже. В туалет дома я и так практически не хожу. Но страшно, что уже никогда не включат снова; так вот и живи теперь без воды.
Страх большой квартиры. В большой квартире много пространства - за всем не уследишь. Может спрятаться неизвестно кто.
Страх унитазов. По ночам из унитазов выходят русские писатели и шумят. Правда, с первым лучом зари русские писатели снова скрываются в унитазах.
Страх, когда рядом разгружаются самосвалы; самосвалы могут опрокинуться. И страшно ведь не только за себя! Страшно за маму. Страшно за Россию. Страшно за русскую литературу. Страшно за друзей, хотя они все говно, и женщин, хотя они не многим лучше друзей. Страшно за русскую душу. Страшно за Московскую область - ведь самосвалы могут опрокинуться куда угодно! Самосвалы могут опрокинуться и на всех, на них тоже.
Страх ментов. Менты могут забрать в милицию. А в милиции можно потерять не только время. Можно, как писали в девятнадцатом веке, потерять и честь.
Страх поездов. Поезда - не самосвалы. Поезда будут понадежнее. Но ведь и они, суки ебаные, опрокидываются!
Страх раковин. По ночам из раковин, как из унитазов, тоже выходят русские писатели и тоже шумят. Те русские писатели, которые из раковин, шумят больше, чем те, которые из унитазов. Но те, которые из унитазов, больше гадят. Те, которые из унитазов, очень не любят тех, которые из раковин. У них какие-то старые счеты. Поэтому русские писатели из унитазов оскорбляют русских писателей из раковин. А те, из раковин, к тем, из унитазов, относятся хорошо и на оскорбления не отвечают. Даже стараются им угодить. Впрочем, скоро утро. Скоро заря. Скоро и те, и другие исчезнут. Они, правда, иногда могут запутаться. Иногда они могут вернуться не туда. Иногда те, которые из раковин, вместо раковин возвращаются в унитазы. И наоборот - те, из унитазов, могут оказаться в раковинах. И тогда весь день, как будто их кто-то обидел, будут шуметь раковина и унитаз. Придет сантехник. Посмотрит раковину, Посмотрит и унитаз. Но русские писатели прячутся довольно глубоко - сантехник здесь помочь не может. Русские писатели прячутся за пределами возможностей сантехника.
Снова страх поездов. Я - не Анна Каренина. Я - довольно хладнокровный и даже жесткий мужчина. Мне все эти суицидальные комплексы по хую. Но в каждом из нас сидит, блядь. своя Анна Каренина! И просится, блядь такая, наружу каждый раз, когда чувствует рядом поезд!
Страх топора. Страх немолодых женщин. Страх невзначай охуячить топором не молодых женщин. Я еще раз могу повторить, что я - мужчина, безусловно, рассудительный. Такой топором без причины не машет. Такой вообще к топору не прикоснется! Такой даже дрова рубит руками! Такой немолодых женщин уважает. Такой отношения с немолодыми женщинами не доведет до топора в любом случае. Такой, если даже его немолодые женщины заебут до пределов, все равно им ничего, кроме "спасибо", не скажет. Но ведь мы все учились в школе! Все, так или иначе, читали Достоевского - Достоевский включен в школьную программу. У каждого в хую образовался Раскольников. А хуй в любой момент может дать о себе знать. Хуй может встать. И Раскольников может встать. И тогда - здравствуй, топор! Берегись, проходящая рядом немолодая женщина! И уже даже не берегись, а просто поскорее уебывай!
Страх, что Лужков, хотя и мужик-то вроде хороший, но тоже про постмодернизм мало что знает. Хотя мог слышать. От кого - не знаю, но мог. Все-таки иногда Лужков же вращается в каких-нибудь культурных кругах.
Страх воды; Тургенев, еб твою мать! Я не чувствую себя собакой - но ведь с каждым могут, как с Муму!
Страх, что отрежут яйца - Толстой, ебаный ты в рот! Лошадью, как и собакой, я себя тоже не чувствую - но ведь с каждым могут не только как с Муму, но и как с Холстомером!
Страх, что только ты один все делаешь правильно, а все остальные уже давно ничего не понимают.
Страх, что все наоборот: все вокруг - умные талантливые люди, и только ты один полный мудак.
Страх арбузов. Арбузы могут снаружи привлекать, а внутри оказаться совсем не теми, за кого они выдают себя снаружи. Арбузы могут обмануть. Еще арбузы могут упасть и расколоться, - тогда арбузы обрызгают все вокруг, и прилетят мухи. Прилетят и комары - комарам, тварям, лишь бы красное попить!
Страх умных людей. Умные люди часто несут еще большую хуйню, чем разные мудаки.
Страх жары. В жару мозги оплавляются у всех - и у умных людей тоже. В жару умные люди несут только полную хуйю без перерыва наравне со всеми. Разным мудакам в жару проще - у них оплавлются и языки; поэтому мудаки в жару молчат. Мудаки в жару хороши. А вот с умными людьми в жару сложно.
Страх международного валютного фонда. России сейчас тяжело. В России сейчас все дебилы, и ничего не готово к двадцать первому веку. МВФ может помочь. МВФ может дать России заем. Но ведь может и не дать! И тогда уже России будет совсем тяжело.
Страх Оли. Оля - хорошая девушка. Очень хорошая! Начитанная. Даже эрудированная. Роскошные ресницы. Ловкие плечи. Поет под гитару, но умеет играть и на рояле. Знает два языка и учит еще два. На таких девушках женятся, не раздумывая. Но отец Оли - банкир. И зачем ему нужен такой зять, как я? Если ему и нужен зять, то тоже банкир. Конечно, можно жить от тестя-банкира на расстоянии. Но зачем тестю-банкиру нужен такой зять, как я, даже на расстоянии?
Страх метеорита. Если метеорит прилетит, то все вокруг ебнет. Ебнет как следует. Ебнет от души. Ебнет маму. Ебнет Олю. Ебнет ее папу-банкира. Ебнет арбузы. Ебнет и поезда. Ебнет и русских писателей - и тех, что из раковины, и тех, что из унитаза. Да и вообще все вокруг ебнет! Никто не уцелеет. Только те русские писатели, которые из унитаза, еще могут на что-то надеяться. Но тем, которые из раковины, уже надеяться не на что. Если хотят уцелеть, то пусть тоже перебираются в унитаз.
Страх наводнения. Вдруг мы все-таки успеем подготовиться к двадцать первому веку? Но если наводнение, то уже точно не успеем. Ведь все затопит! Затопит даже то, что уцелеет, если ебнет метеорит, Затопит бутылку водки - единственную надежду человека на фоне всеобщего дебилизма. Затопит собаку Роберта. Затопит кредит России от международного валютного фонда. Точно затопит и русских писателей в унитазе. В унитазе можно спастись от метеорита, но от наводнения - вряд ли. Если русские писатели собираются выжить, то пусть тогда придумают что-нибудь получше унитаза.
Страх землетрясения. Собака Роберт в последнее время активно воет на луну и на меня - собаки, суки, бляди, всегда заранее чувствуют землетрясение! И тогда уже разрушит даже то, что не ебнет метеоритом и не затопит наводнением. Разрушит топоры. Разрушит немолодых женщин. Разрушит самосвалы. Разрушит сериал "Петербургские тайны". Разрушит и Ельцина с Лужковым - и они так ничего и не узнают про постмодернизм.
Cтрах армян. У армян уже однажды землетрясение было. Армяне к землетрясениям уже привыкли. Армяне к землетрясениям относятся невнимательно. Если снова намечается землетрясение, то армяне его могут не услышать. Армяне вообще люди неповоротливые, и им по хую, как отчаянно лает собака Роберт. А когда армяне услышат землетрясение, то уже может быть поздно - все ебнет. Поэтому в плане землетрясений с армянами надо быть осторожней; армянам здесь доверять нельзя. Вот в отношении наводнений и метеоритов армянам доверять можно.
Страх индейцев - индейцы могут взять в руки томагавки и отнять предназначенный для России кредит международного валютного фонда.
Страх японцев. Японец может сделать харакири. Я еще и еще раз могу повторить, что мужчина я хладнокровный; но на харакири даже мне смотреть страшно.
Страх негров. Негры Россию обожают. Негры желают России только добра. Негры душой всегда с Россией. Но негры могут поступить, как индейцы - негры могут отнять у России предназначенный ей кредит международного валютного фонда.
Страх самого себя. Страх самому сделать что-нибудь страшное. В последнее время все чаще тянет стать метеоритом и все вокруг ебнуть. Тянет стать наводнением и все вокруг затопить. Тянет стать и землетрясением и тогда уже все вокруг разрушить.
Тянет стать русским писателем и каждую ночь метаться между раковиной и унитазом. Тянет стать негром и отнять у России данный ей кредит международного валютного фонда. А потом стать японцем и совершить харакири; но только не японцу - себе, а негру - чтобы никогда не трогал кредиты для России! В России было тяжело вчера. В России тяжело и сейчас. В России будет тяжело и завтра. А тут еще и негры, вместо того, чтобы пожалеть, собираются отнять кредиты! |
